— Георг, не слишком ли быстро? — обратился Теодор к водителю.
— Нет, господин капитан! Я точно по инструкции! — отчеканил Георг без всякого колебания.
Через три дня после шумной попойки и поездки в Пятигорскую тюрьму, где, по убеждению Теодора, он выиграл пари — собственно, снял вопрос, почему «советиков» нельзя щадить и миловать как на фронте, так и в оккупированных немецкими войсками районах, — ему, только что принявшему нарзанную ванну, Цааг подал раскодированную в штабе секретную шифрограмму за подписью Гиммлера:
«На случай осложнений, могущих поставить «эскадроны смерти» в опасное положение, фюрер приказал эвакуировать их воздушным транспортом в Крым раньше, чем какие-либо другие войска».
— Лейтенант, ты не читал из-за интереса? — Теодор, конечно, знал, что вышколенный им во всех отношениях начальник личной охраны Цааг ни при каких обстоятельствах без разрешения не позволит себе этого сделать, не будет читать телеграмму, адресованную не ему.
Лейтенант замотал головой:
— Господин капитан, это лично для вас… Как же можно!
— А ты можешь представить себе возможную угрозу нашим войскам на Кавказе?
Лейтенант прыснул со смеху:
— Шутите, господин капитан?! Какая там может быть угроза, коли наши «эдельвейсы» водрузили на Эльбрусе знамя Германской империи!..
Теодор утвердительно кивнул:
— Итак, Цааг, завтра поведем эскадроны в дальний рейс, в станицу Славянскую. Там большой лагерь русских военнопленных. А местные станичники, по моим данным, подкармливают пленных. Не иначе как в Славянской верховодят партизаны. Фюрер с нами! Хайль Гитлер!
«Вон кто я есть! — пронеслось в голове Теодора, когда он, сбросив халат в своей спальне, лежал в постели в полной тишине. — Я есть…» И не смог до конца завершить свою мысль: вошел лейтенант Никкель, охранявший его.
— Господин капитан, из штаба звонят, командиры эскадронов собрались…
— Пошел к черту! Я есть…
И тут Теодора охватил приступ истерии, смял, скрутил, и он затрясся, не в состоянии подняться с кровати без помощи Цаага…
3
Посланная штабом 37-й армии рота армейского разведбата под командованием капитана Бокова заткнуть дыру, образовавшуюся при входе на Военно-Грузинскую дорогу, уже неделю отбивала напористые и частые попытки «эдельвейсов» с ходу войти в Орджоникидзе. Кончились боеприпасы, продовольствие, иссякали силы, все больше появлялось холмиков-могил на небольшом плато, подступавшем к дороге. Последнюю противотанковую мину Иван Лютов веревкой приторочил к своей спине, чтобы уж наверняка подорвать вражеский танк… Боков, заметя это, спустился в тесный каменистый окоп сержанта, сказал:
— Ты это брось, Иван!.. Отцепи! Заложи вон там, на полотне… Скоро подойдет гвардейский корпус. Доживем, Ванечка. В Аджимушкае труднее было, но выжили же!
— Ты меня не трогай. Это мой последний рубеж.
В окоп, кружа, падали густо-багровые кленовые листья.
— Листья падают с клена, значит, кончилось лето, — хрипловато пропел Лютов. — Эх, сейчас бы граммофончик сюда! Любил я танцевать танго. — Он поймал холодный, мокрый от росы лист, посмотрел на него и положил на бруствер окопа. — Кто тебе, товарищ капитан, сказал, что скоро подойдет корпус?
— Лейтенант Сучков! — ответил Боков, вылезая из окопа. — Я же посылал его четыре дня назад ночью в Гизель. Он тогда же утром вернулся на ишаке, хлеба привез и десять банок мясных консервов. Сказывал, что в Гизель прибыл генерал Акимов. Он, конечно, генерала не видел, не слышал. Сам знаешь, что товарищ Акимов зря не приезжает. Снимай мину! Пожалуйста, не спеши, Ваня. — И тут Боков заметил: в окопе, в выдолбленной нише, патефон. — Это откуда же? Неужели из аула? — показал он на домики, неподалеку прилепившиеся к скале, сверху поросшей низкорослым лесом. — Выклянчил?! Или спер?!
— Выпросил ненадолго.
Но завести пластинку Лютов не успел: на левом фланге роты, в дубовой роще, послышались выстрелы.
— Не пугайся, командир, — сказал Лютов. — Там Алеша Мухин со своей заставой в три человека и плюс ишак Яшка.
— Это верно, Мухин зевка не даст. И все же выстрелы… Что бы это значило? Надо кого-то послать.
— Пошлите лейтенанта Сучкова. Иван Михайлович тертый калач.
— Это правильно, но Сучкова от нас забрали. Теперь он начальник разведки полка у майора Петушкова.
— Тогда терпите. Если бы что-то серьезное, Алешка сразу бы прискакал на своем ишаке. Да и бедный Яшка заревел бы, он немцев чует на расстоянии. Егор Петрович, все же я заведу, а? «Листья падают с клена, значит, кончилось лето…»
— Перестань! — не на шутку разозлился Боков.
— «Листья падают с клена…»
— Замолчи!.. Слышишь, земля дрожит, наверное, опять решили попробовать прорваться…
Мину, которую было приторочил к своей спине Лютов, Боков установил на шоссе, в двадцати пяти метрах от своего окопа — КП, припорошил пылью и вернулся к Лютову, который уже снял с себя ремень, но автомат держал на правом плече.
Нарастал гул танков, подрагивала земля. Едкий дым, стелившийся со стороны подожженного немецкой бомбежкой леса, застил глаза.
— Я так думаю… — обратился Боков к Лютову, все еще пялившему глаза на патефон, уже вынутый из ниши. — Я так думаю, — повторил Боков, — все же враг попрет по ущелью… Ты слышишь гул танков?
— Не глухой! — буркнул Лютов.
— Мне кажется, гитлеровцы накапливают силы для удара в лоб, вдоль шоссе. Надо послать два-три человека, чтобы просигналили в случае появления танков…
— У меня две гранаты, — сказал Лютов. — И патефон с собой возьму… «Листья падают с клена, значит, кончилось лето!» — пропел он опять охрипшим, простуженным голосом. — Как только услышите мое танго, значит, сигнал: танки идут… Командир, давай простимся, чтобы на том свете жилось без упреков…
— Ну-ну! Без паники… Я тебе подошлю еще пять человек. — Боков все же обнял Лютова: — Надо уметь обходить смерть, Иван Иванович.
— Известное дело, командир… Я обойду, а смерть гадючая окажется на твоих плечах?! Это же разгильдяйство, Егор Петрович…
— Ну иди, Иван… А я тут соберу группу во главе с Мухиным и тотчас подошлю…
Гул нарастал, и земля будто постанывала. «Похоже, уже вышли на рубеж атаки, — решил Боков, когда отправил группу бойцов на подмогу Лютову. — Стоят на месте, ждут сигнала. И чего ты, Ванечка, придумал с этим патефоном?! Вот как рванут лавиной, так и патефона не услышишь…»
И только он об этом подумал да мельком пробежал взглядом но окопавшимся вдоль дороги бойцам численностью чуть больше взвода, из ущелья ветром донесло звуки танго…
* * *
Сколько времени Боков лежал, засыпанный землей по грудь от взорвавшейся неподалеку бомбы, он не знал. В памяти осталось лишь одно: как он бежал к Лютову, увидя его скрюченным возле объятого пламенем вражеского танка. И тут, когда он швырнул последнюю свою гранату в группу фашистов, прижавшихся к скале, бесшумно, без свиста и визга, упал снаряд, укрывший его горячим, тяжелым земляным отвалом, и глаза у него закрылись…
Кто-то подошел, сгреб с него землю. Егор поднялся я а ноги.
— Лежи, лежи, капитан. Я майор Петушков. Сейчас подойдет санитарная машина.
Боков узнал майора Петушкова, однако слов его не слышал, показал на свои уши и замотал головой.
— Это пройдет, капитан. Пройдет, Егор Петрович. Спасибо, капитан, за стойкость и мужество. Немца не пропустил…
Подъехала санитарная машина, открылась дверца. Вслед за санитарами, сошедшими на землю с носилками, сполз по ступенькам весь забинтованный боец. На него шумнул водитель машины, но боец, раненный в голову, не подчинился.
— Товарищ капитан, это ж я, Иван Иванович Лютов, — сказал еле слышно боец с обвязанной головой и поджатой, на перевязи, ногой. — Полегли почти все…
— Жив! — чуть не заплакал Егор, узнав Лютова. — Ваня, Ваня, мы же с тобою где только не бывали! — безголосо, едва было понять, шевелил губами Боков. — Чего только не видали! Держись, Иван Иванович!
