— Рассказывайте, как было, — приказал командующий. — Со всеми подробностями.

— Мы вышли из Владивостока вечером девятого июля и двенадцатого вечером подошли к Курилам. Был сильный туман. Около трех часов ночи на судне послышались крики: «Люди на море!» Я вышел на полубак и увидел отчалившую от нашего парохода шлюпку. Вскоре шлюпка вернулась с неизвестными людьми. Это были либо китайцы, либо японцы. Они были одеты в рваную солдатскую одежду и выглядели изможденными. Среди наших пассажиров оказался майор морской службы, который знал японский и китайский языки. Он и объяснился со спасенными. Кажется, это были бежавшие из японского концлагеря китайские военнопленные.

— Как фамилия майора? — живо спросил генерал.

— Я с ним не успел познакомиться, товарищ генерал, помню только, что его звали Иннокентием Петровичем, фамилия упоминалась, но я забыл. Ему лет тридцать пять, высокий, статный блондин. Между прочим, он говорил, что служил когда-то в морской погранохране в Приморье. Сам он из Владивостока.

— Грибанов?

— Грибанов! — с радостью подтвердил лейтенант Суздальцев. — Он направлялся в ваше распоряжение, товарищ генерал.

Командующий встал, прошелся по кабинету. На его лице нервно задвигались рыжие усы.

— Значит, погиб? — спросил он, остановившись перед Суздальцевым.

— Шлюпка, где он находился, была разбита. По-моему, он сразу же был убит или потонул.

— Очень жаль! Это был отличный разведчик и одаренный лингвист, что редко сочетается в одном человеке. Продолжайте, — добавил он после паузы.

Лейтенант Суздальцев рассказал все, что знал о подобранных в море военнопленных, о том, что после этого судно вынуждено было дрейфовать в тумане еще более двух суток, попало в район рифов и только на третьи сутки, когда прояснилась погода, вышло в Тихий океан.

— Когда мы вышли в океан, — продолжал лейтенант, — то увидели перископ подводной лодки. Перископ шел справа от нас, параллельно нашему курсу. Потом скрылся и больше не появлялся. Нас, офицеров, пригласил к себе капитан парохода и сказал, что судно находится в угрожаемом положении и что все люди должны быть на ногах. Капитан объявил аварийное расписание: кто к каким шлюпкам приписан. Моему взводу была выделена отдельная шлюпка, и я приказал сложить туда оружие и всю амуницию.

Около двенадцати ночи, когда судно шло с замаскированными огнями, мы сидели на юте возле своей шлюпки. Вдруг судно сильно вздрогнуло и раздался взрыв. Мы поняли, что пароход торпедирован, и кинулись к шлюпке. Благополучно опустили ее на воду и поспешно стали отходить, боясь попасть в воронку, которая образуется, когда судно начнет тонуть. Но пароход еще не тонул, только из машины со свистом бил пар. На воду спускались все новые шлюпки и плоты. В это время, не более как минуты через три после первого взрыва, раздался второй, и пароход стал быстро тонуть.

Тут мы все увидели всплывшую на поверхность подводную лодку. Она двигалась к нам. Капитан «Путятина» крикнул в рупор, чтобы все шлюпки быстрее расходились в разные стороны. Это распоряжение было очень своевременным. Через минуту или две с подводной лодки при свете прожектора начали, обстреливать шлюпки из пулеметов. А потом лодка стала таранить шлюпки, а тех, кто плавал на воде, расстреливали. Мы в это время были уже довольно далеко от того места, и нас сразу не заметили. Через некоторое время, однако, мы услышали шум мотора и поняли, что за нами гонятся. Я приказал солдатам примкнуть к автоматам диски и подготовиться к стрельбе. Мой расчет был такой: палуба подводной лодки открыта, стреляющие с нее не защищены, и если дать по ним массированный огонь из двадцати восьми автоматов, то можно наделать переполоху, а главное, разбить прожектор, ослепить пиратов и удрать.

Так мы и сделали. Как только прожектор потух, лодка остановилась. У меня было желание кинуться на лодку и забросать люк гранатами, — пираты не успели бы его закрыть. Но у нас не было гранат, а с одними автоматами идти на абордаж я не решился. И мы удрали. Трое суток скрывались на крохотных необитаемых островках вышли в Охотское море и взяли курс к своим берегам.

— Как вы полагаете, товарищ лейтенант, чья же это была лодка? — спросил генерал.

Суздальцев не мог сказать ничего определенного.

— Кто знает? Может, бродячая немецкая — их сейчас много по всем океанам, — но, вернее всего японская. Можно так судить: подобрали мы обежавших от них опасных пленников, они это установили каким-то образом и решили: пусть погибнет советский пароход вместе с пассажирами, лишь бы никто не уцелел из военнопленных… Генерал ничего не сказал на это, а спросил:

— Кто еще из офицеров был на «Путятине»?

— Был еще корреспондент какой-то военно-морской газеты, — фамилии его я не знаю, — и две женщины — военные врачи, с погонами капитана медицинской службы. Это я помню. Одна — хирург, другая — терапевт. Был еще научный сотрудник Академии наук, географ. Фамилию его слышать не доводилось.

Генерал поблагодарил Суздальцева за подвиг и за обстоятельный доклад, поздравил с присвоением звания старшего лейтенанта и предоставил ему и его взводу недельный отдых.

— А в конце недели вы получите роту и начнете обучать ее в условиях, приближенных к боевым.

Но кто же все-таки и с какой целью потопил советский пароход? Эта тайна раскрылась позже. Рассказ об этом впереди.

Остров Минами, а в переводе с японского — Южный, похож на исполинский корабль, стоящий носом на северо-восток. Он протянулся в Курильской гряде на сто, а может быть, и больше километров. Скалистые террасы сбегают на «востоке к Тихому океану, на западе — к Охотскому морю. Только вместо палубных надстроек — хаос гор, вместо труб — конусы вулканов, а вместо носовой части — ровное плато. Впереди северной оконечности острова, за мысом Вакамура, — пунктирная линия рифов, а еще дальше к северу, в безбрежном морском просторе, синеют мелкие, далеко разбросанные друг от друга острова. Безлесные, почти голые, они едва видны с плато, да и то лишь в ясную погоду.

Говорят, что года четыре назад, в декабре 1941 года, по заданию императорской ставки сюда приезжала высокопоставленная комиссия для ознакомления с состоянием военных укреплений. Комиссия нашла Северное плато самым уязвимым местом в обороне острова. Это было в те дни, когда грозовые тучи войны, собиравшиеся над Тихим океаном, разразились громом фугасных бомб, сброшенных японскими самолетами на американскую военно-морскую базу в Пирл-Харборе. Спустя месяц на траверзе бухты Мисима, у охотского побережья острова Минами, бросил якорь военный транспорт «Хигаси». В его трюмах находились закованные в кандалы военнопленные китайцы. Документы свидетельствуют, что когда «Хигаси» выходил из порта Дайрен, в его трюмах было три тысячи человек. На остров Минами доставлено на двести человек меньше, — они умерли в дороге от невыносимых условий. Военнопленных выводили на берег в кандалах и помещали за колючей проволокой, неподалеку от главной базы гарнизона острова. Тогда же на острове были закрыты все рыбозаводы, а гражданское население поголовно вывезено в Японию. Так начались трагические события, о которых пойдет речь.

Каждое утро из бухты Мисима к Северному плато уходили небольшие корытообразные суда — десантные баржи, битком набитые военнопленными. Их сажали плотно друг к другу на корточки по десять в ряд, спиной к задней палубной надстройке, на которой располагалась охрана с двумя пулеметами. Каждый десяток людей был связан одной веревкой за руки, загнутые за спину, от рук по спине отходила петля на шею. Стоило сделать хоть небольшое движение руками, как петля начинала затягиваться на горле.

У Северного плато военнопленных высаживали и разводили мелкими группами. Здесь их развязывали и каждому вручали кирку или лопату. С утра до позднего вечера долбили они каменистый грунт, прокладывая бесчисленные ряды траншей, подземные ходы сообщений, а потом и целые подземные галереи, казематы, уходящие в глубину на несколько этажей.