В дверь постучали. Не спрашивая разрешения, в дверном проёме один за другим показались два священника: Николай и Иоанн. Зашли в мятых сутанах, с заспанными грустными лицами и с массивными крестами на золотых цепях. Поздоровались, внимательно окинули взглядом горенку, будто что-то искали. Стратоник поднялся навстречу, перекрестился и поклонился, как истинный верующий.

– Нам доложили, ты вчера торговал на пароходах похищенными у Сотникова пыжами, потом пил с моим сыном Николаем, а после присутствовал при смертоубийстве Митрофана Туркина, – начал отец Иоанн. – Ты нарушил духовные и светские законы. И подлежишь суровому наказанию. И ещё ты хранишь ворованные вещи.

Александр поднял голову от тетради и смотрел на поникшего головой учителя. Псаломщик строго сказал:

– А ты, Сашок, решай задачи! Духовные отцы сами управятся.

Отец Иоанн сказал:

– А теперь, Стратоник Игнатьевич, покажи, что тебе принёс ссыльнопоселенец Середа.

Стратоник наклонился, достал из-под кровати коробку и протянул священнику Ястребову. Когда Александр увидел вилки точёные с костяными черенками, то закричал:

– Это наши с Кешею. Из сундука папы и мамы.

Стратоник посмотрел на ученика, как бы прося прощения за свой тяжкий грех, за то фарисейство, которое он проявил, завоёвывая душу юного Сотникова.

– Мы совершим опись обнаруженных вещей и передадим её смотрителю Дудинского участка Петру Ивановичу Иванову для направления дела туруханскому следователю. А ты сейчас садись и пиши объяснительную на имя смотрителя. Пиши всё – без утайки! Твоя вина – в твоей кротости. Ты почему не мог выгнать из горенки Середу с крадеными вещами или остановить убийство?

Стратоник горестно вздохнул:

– Я выполнял заповедь Господа Бога о непротивлении злу насилием!

– Там как раз зло родило насилие, приведшее к убийству! – сказал Николай Серебряников. – Тебе просто не надо было доводить Николая Ястребова до зла. Пусть бы проспался у тебя на полатях – и делу конец! А вы вместе пошли хмель искать. Вот и все твои заповеди, Стратоник Игнатьевич. Одним словом, после занятий выходи на службу и нигде не вздумай глотнуть. Пароходы ещё не ушли!

– Да чтобы я к этому зелью хоть раз ещё прикоснулся! Упаси, Боже! Не перед вами клянусь, святые отцы! Перед отроком, который не знает вкуса хмеля. Запомни, Александр! Сегодня второе сентября 1876 года.

– Мне отец Даниил рассказывал, что ты, Стратоник, в его бытность, не раз клялся бросить пить! Останавливался, вёл праведную жизнь, а потом опять тебя тянуло на бесовщину, – упрекнул Иоанн Ястребов.

– Было такое! Воли не хватало! А теперь я вдохнул воли от этого юноши. Она у него крепче железа. Надеюсь, мой ум возьмёт верх над моим безволием.

Священники перекрестились перед образами и ушли, взяв с собою составленные бумаги. Александр, решив две задачи из трёх, сказал:

– Извините, учитель! Мне чуть-чуть помешали ваши гости. Я бы и третью решил. Но в полдень у меня встреча со Степаном Петровичем Юрловым.

Юрлов – опекун детей покойного Киприяна Михайловича Сотникова. Высокий, худощавый, уже неслуживый казак Туруханской казачьей станицы, около двадцати лет жил в Дудинском. А на днях перебрался на выселки. До этого прошёл с Киприяном Михайловичем и казацкие строевые смотры, и службу в Толстом Носе, в Хатанге, в Карасине. Помотался по тундре с хлебными обозами, доходил до самой Якутии, сопровождал кули с рыбой до Енисейска. После гибели Сотниковых доглядал за их детьми. Приходил к мальчишкам, чтобы их ко времени кормила Авдотья Васильевна, чтобы были одеты и обуты в долгую зимнюю пору. Степан Петрович не надоедал нравоучениями, брал с собой старшего на охоту и рыбалку, учил управлять собачьей и оленьей упряжками. С отцовским ружьём Александр уже управлялся споро и сноровисто. Разбирал и чистил «зауэр», умело заряжал патроны. В тундре всегда носил ружьё в нагалище[8], натруску с порохом, кошелёк с пулями. Знал, что двустволка и защитница, и кормилица, и острастка для злых людей.

Александр окреп, вырос высоким широкоплечим мужчиной с длинными сильными руками. Ходил, широко расставляя ноги, а руки держал так, будто всё время норовил кого-то сграбастать и задушить в объятиях. Подковы гнуть не пробовал. Их просто не имелось в обиходе. А пятаки гнул двумя пальцами руки без особой натуги.

Сегодня в ночь решили идти до Потаповского, а далее – до самой Хантайки. Надо было осмотреть станки, летовья, чтобы на будущую путину завезти артели сезонников.

Енисей гладкий, как стёклышко. Тучи комаров клубились у воды. Александр Киприянович и Степан Петрович сняли ружья, рюкзаки и сложили в лодку. Юрлов смазал дёгтем уключины, вставил вёсла и глянул на угор. Оттуда спускался погонщик с тремя собаками на длинном поводке. Собаки, не ожидая команды, с разбега заскочили в лодку. Тот подал Юрлову конец поводка:

– Степан Петрович! Прикрепи на всякий случай, а то ещё рванут снова на берег!

До правого берега Енисея, минуя Кабацкий, дошли на вёслах. А там запрягли собак и пошли на бечеве. Погонщик то сидел на носу, покрикивая на собак, то соскакивал на мель и шёл по песчаной косе, пощёлкивая бичом и подавая команды. Собаки виляли задами у самой кромки воды, щёлкали пастями и стряхивали с себя зудящего гнуса.

– Никита! Ты их дёгтем смазал? – спросил Степан Петрович.

– Смазал! Да он уж выветрился! Вот комар и шпыняет.

Александр сидел на руле и следил за мелью. Среди солнечной ночи подошли к рыболовецкой артели. Солнце блёстками играло в воде, веселя душу. Над рекой далеко разносились голоса рыбаков, слышались всплески. Артельщики проверяли сети, выпутывая серебристого сига.

– Здорово, мужики! – крикнул Степан Петрович.

– Здорово, казак!

– Ну, как рыбалка? – спросил Никита.

– Идёт маленько! Не жалуемся! – ответил старшина артели. – А вы куда путь держите?

– До Хантайки! – ответил Александр Киприянович.

– Ого-го! Куда надумали! Собак не ухайдакаете от такой дороги? – поднял накомарник старшина.

– Нет! Они у меня и поболе ходили. Не сдохли! – ответил, закуривая, погонщик.

– Ушицы не спробуете? – спросил артельщик. – Вон дымок. Закипает.

– Спасибо! Скоро Потаповское – там и подкрепимся! – ответил Степан Петрович, попыхивая трубкой. – Ну, бывайте, рыбаки! Удачи вам!

И погонщик щёлкнул бичом.

Утром были у Потаповского. Посмотрели у левобережья, как выбирают сига, как солят в чанах и складывают в бочки. Похлебали свежей ушицы в артели и направились к станку.

Приближаясь к берегу, Александр увидел, как на деревянных мостках, посверкивая белизной бедер, девица стирает. Заметив лодку, она опустила подол, выжала бельё и, сложив в плетёную корзину, пошла на угор.

Александр смотрел на неё в бинокль.

– Это чья такая красавица, Степан Петрович?

– Что, Сашок, в бинокль не разглядел? Красота взор затмила? Ты же её знаешь. Это Елизавета – дочь ссыльнопоселенца Никифора Иванова.

Сашок отнял бинокль от глаз, зашевелил губами, крутнул головой от удивления:

– В прошлом году казалась пострелёнком, а теперь.

Елизавета снова спускалась с угора с двумя вёдрами на расписном коромысле. Покачивала бёдрами, словно знала, что за ней наблюдают из приближающейся лодки. Вода водой, но её манило, кто же пересекает реку на веслах. «Видать, дудинские!» – думала она и ступила на деревянный мосток. Зачерпнула воды, поставила ведра на настил, поддела коромыслом и пошла по песчаной косе к угору, показывая, будто ей и дела нет до приехавших.

Лодка носом ткнулась в песок. Собаки вытянули шеи, готовые спрыгнуть на берег.

– Стоп! – закричал погонщик. – Успеете, нашляетесь, коль не устали! – И он отвязал бечеву. Собаки спрыгнули на приплёсок, полакали водички и побежали к станку.

Александр поглядывал на угор, где скрылась девица. А Елизавета спускалась за водой. Собаки подбежали, обнюхали и стали на косогоре ждать хозяина. Никита свистнул. Они вернулись к лодке.