Александр Александрович усилил казачьи караулы, требовал строго соблюдать дисциплину и не поддаваться ни на какие провокации со стороны митингующих.
А к казакам зачастили агитаторы разных партий. Каждой хотелось иметь под рукой дивизион, который, при необходимости, может оказать вооружённую поддержку при захвате власти в Красноярске. Агитаторы действовали по-всякому. Иногда митинговали, внушая крикливыми голосами партийные идеи, а то просто, в курилке шептали на ухо одиноко сидящему казаку:
– Я – от эсеров! Я – торгашинский, учусь в духовной семинарии, вступай в нашу партию и тебе власть дадим. Может, вместо Сотникова, командиром дивизиона станешь или есаулом, а не то, так и станичным атаманом. Вступай, не пожалеешь!
И подсовывали в карман казачьих шаровар или в папаху программу партии эсеров или кадетов, или большевиков, с адресами, по которым можно вступить в партию. Командир дивизиона приказал не пускать через контрольно-пропускной пункт никаких агитаторов, в том числе и эсеров, чтобы не баламутили казачьи головы. Сотникову звонили разные партийцы. Просили, приказывали, угрожали, но никто не получил доступа в дивизион. Он отвечал всем одинаково:
– В армии, господин хороший, единоначалие. В Петрограде, на фронте, в воинских частях уже насоздавали полковых комитетов с неграмотными председателями, ничего не смыслящими в армейских делах. Сидят и решают, идти в бой или отступать, открывают бреши в линиях обороны, и целые дивизии попадают в окружение. А я хочу сохранить боеспособность моего дивизиона до тех пор, пока не будет избрано Учредительное собрание. Честь имею!
Томск становился центром Сибири. Самые умные головы – профессора университета и технологического института, так называемые «областники», на страницах сибирских газет всё чаще обнажали идею автономной Сибири, получая горячую поддержку у населения от Новониколаевска до Владивостока.
В октябре 1917 года в городе Томске «областниками» был созван Первый сибирский областной съезд, избравший исполнительный комитет во главе с Григорием Николаевичем Потаниным.
Как только в Томске стало известно о победе вооружённого восстания в Петрограде и решении II съезда Советов о переходе власти в руки Советов, «областники» с 7 по 15 декабря 1917 года созвали Чрезвычайный общесибирский областной съезд. Съезд не признал советской власти и подчеркнул, что признаёт лишь законы, принятые до 24 октября 1917 года. Большевистские депутаты отзываются с заседания, и 15 декабря Томский городской Совет принимает решение об отрицательном отношении к съезду.
Однако съезд определил своё видение подходов к управлению Сибирью. Во главе автономии встанет правительство области, а законодательные органы будут представлены двумя палатами с равными правами: верхняя палата – Сибирский Совет, нижняя палата – Сибирская дума.
30 июня 1918 года сформировали Временное Сибирское правительство во главе с «прогрессистом» П. Вологодским. Оно ставило своей целью воссоздание российской государственности.
А Красноярск жил своими потрясениями, может, менее крупными, чем Томск.
Казаки, озабоченные неразберихой в губернской власти, собрались в октябре на войсковой круг в Красноярске и избрали атаманом Енисейского казачьего войска Александра Сотникова. А после Октябрьского переворота в Петрограде, командующий войсками Иркутского военного округа генерал Самарин назначил его начальником Красноярского военного гарнизона. Но Красноярский исполнительный комитет рабочих и солдатских депутатов, состоявший в основном из большевиков, не мог допустить, чтобы к руководству гарнизоном пришёл член партии социалистов-революционеров атаман Сотников. И исполком назначил начальником гарнизона члена РСДРП полковника Сулаквелидзе. Возмущённый Александр Александрович прибыл в Красноярский совдеп, отдал письмо о несогласии с решением исполкома его председателю Вейнбауму и сказал:
– Я, как человек военный, еду в Иркутск на доклад к генерал-майору Самарину и проинформирую о том, что не могу приступить к исполнению своих обязанностей начальника Красноярского военного гарнизона из-за произвола вашего исполнительного комитета, товарищ Вейнбаум!
– Попутного ветра вам, товарищ Сотников. Но полковник Сулаквелидзе уже принял дела у бывшего начальника. Вы же остаётесь командиром казачьего дивизиона. Исполком не будет менять своё решение, – ответил Вейнбаум. – А по вашему возвращению будем рассматривать вопрос о казачьем дивизионе.
– Вы меня не пугайте, товарищ председатель. Меня назначил командиром дивизиона командующий округом, и только он имеет право меня снять. А служил я, служу и буду служить своему Отечеству, а не партиям с их властолюбивыми замашками.
Сотников в сердцах хлопнул дверью так, что из соседнего кабинета выглянула сухонькая управделами и покачала головой.
– Можно и потише, Александр Александрович. Вы же офицер, атаман казачьего войска.
– Потише не могу, коли люди меня не слышат. Приходится дверью доказывать правоту! – ответил в ярости Сотников. – А вообще-то вы правы, надо уметь держать себя в руках.
Генерал-майор Самарин не отменил свой приказ. Он несколько раз телеграфировал Вейнбауму о нарушении заведённых порядков, грозился иметь дело лишь с Сотниковым, а не с Сулаквелидзе, лишить гарнизон снабжения продовольствием, обмундированием и оружием. Но председатель Красноярского Совдепа твердил одно и то же, что решение исполкома остаётся в силе: полковник Сулаквелидзе – начальник гарнизона, а хорунжий Сотников – атаман Енисейского казачьего войска. Александр Александрович перенёс этот торг армейскими должностями с большой душевной болью. Он понял, у партий на первом плане не улучшения хозяйственного или военного дела, а расстановка на важных участках собственных людей, готовых в любое время выполнить требования своей партии. Было обидно за себя, за то, что гарнизон внимательно следил за борьбой Самарина с Красноярским Советом и уже знал о поражении командующего Иркутским военным округом.
«Рубят под корень мой авторитет! – думал он, дымя папиросой в тамбуре вагона по пути из Иркутска в Красноярск. – Ну, попадётся мне кто-нибудь из них под горячую руку – изрублю на куски. А как мои казаки отнесутся к моему поражению?»
Но казаки – мудрые люди. Они и без агитаторов поняли: у кого в руках будет армия, тот возьмёт и удержит власть. А их атаман, крепкий норовом, никому не прощает, кто пытался обидеть казаков или всякими посулами привлечь их на свою сторону.
– Казачий дивизион не примет участия ни в каких военных действиях и не признает ни одну власть до созыва Учредительного собрания! – заявил в интервью «Сибирской жизни» хорунжий Сотников.
Шестого декабря одна тысяча девятьсот семнадцатого года малый войсковой круг избрал его делегатом Чрезвычайного всесибирского съезда. Атаман встал, поклонился и сказал:
– Я благодарю вас, уважаемые станичные атаманы, за доверие, но еду на съезд с тревогой в душе. Боюсь за судьбу казачьего войска. Прошу Анания Шахматова телеграфировать мне обо всех неприемлемых для нас действиях Красноярского Совдепа по отношению к нашему дивизиону, офицерам и казакам. Я уезжаю сегодня вечером поездом. Прошу соблюдать дисциплину и выдержку.
В один из дней съезда председательствующий задал вопрос Александру Сотникову об отношении Енисейского казачества к выступлению атамана Каледина на Дону против советской власти.
Александр вышел на трибуну, посмотрел на притихший, ждущий ответа зал. Делегаты знали, что от Урала и до Владивостока в казачьих станицах находятся сто тридцать четыре конных сотни с пятьюстами пятьюдесятью офицерами и тридцатью тысячами нижних чинов, готовых в течение двух-трёх суток встать под казачьи знамёна. Только против кого казаки оголят шашки? С кем пойдут станичники? Задумался, держа молчанием зал в напряжении. Видно было, как бледнеет лицо атамана. Наконец, заговорил:
– Я не имею сведений о мотивах, побудивших его к выступлению. А также о той обстановке, в какой ему пришлось действовать. Енисейское казачество воздерживается от оценки поступков атамана Каледина, пока не восстановится прерванное сообщение и не будут приведены в ясность все обстоятельства этого дела.
