– Добро, Александр! Будем пытаться, тем более, это дело будет способствовать дальнейшему развитию Северного морского пути.

– Я благодарю тебя, Николай! Ты первый, кто поддержал моё начинание. В первую экспедицию, несмотря даже на воинскую службу, мы пойдём вместе. Мы должны доказать неверующим, что недра Норильских гор требуют внимания государства.

Александр крепко пожал руку Николаю и с Шарлоттой покинул аудиторию.

Через два дня Шарлотта родила сына.

Семья Фильбертов собралась за праздничным столом и отмечала рождение ребёнка. Выпили хорошего вина за здоровье Шарлотты и маленького Сотникова. Александр Фильберт обвёл сидящих за столом и спросил:

– А как назовём малыша? У папы есть мысли по поводу имени?

– Нет! – ответил Александр.

– А с Шарлоттой не обсуждали? – спросил Константин Александрович.

– Не успели, даже и не думали об этом.

– А мне, – сказала Шарлотта Егоровна, – дочь говорила, ей нравится имя Эраст. Как тебе, Александр?

– Мне, если честно, всё равно! Лотте нравится это имя, то давайте так и назовём.

Александр Фильберт налил в рюмки:

– Теперь выпьем за моего племянника, имя которому Эраст. Пусть долго носит его!

С рюмкой поднялся Константин Александрович:

– Я хочу поднять тост за двух блестящих офицеров Российской армии и Сибирского казачества: моих дорогих Александров, сына и зятя! Доброй вам службы, родные мои дети!

Через пять дней Сотников уехал в Красноярск к месту дальнейшей службы, а друг остался служить в Томском гарнизоне.

Александр Сотников, представившись командиру дивизиона, попросил разрешения позвонить из канцелярии брату и сообщить о рождении сына.

Иннокентий поздравил с первенцем и сказал:

– Ты, Сашок, хоть и старше на год, а в этом деле отстал! Моему двенадцатого июня уже год будет. Уладишь дела со службой, приходи на неделе вечерком в дом Глянцшпигеля, где я снимаю квартиру.

– Ну, до встречи!

Вахмистр Панкратьев Иван Митрофанович, исполнявший должность командира дивизиона, с радостью встретил Александра Сотникова.

– Я давно прошусь в отставку, но командующий Иркутским военным округом не отпускает. Говорит, подготовь замену, а затем иди на отдых. У вас, господин подпрапорщик, три достоинства: молодость, образованность и честолюбие. Я ознакомился с вашей характеристикой, отзывами командования училища, ректора Томского технологического института и думаю, за год постараюсь ввести вас на должность командира казачьего дивизиона.

– Если вы, господин вахмистр, считаете, что я смогу через год командовать дивизионом, то должен согласиться с вашими доводами и приложить необходимые усилия для овладения теми качествами, которые должны быть присущи офицеру и командиру подразделения.

Панкратьев окликнул есаула Потылицына.

– Иван Алексеевич, господина подпрапорщика поставь на довольствие, закажи каптенармусу обмундирование, оружие и лошадь. Да внимательно проверь ковку копыт! Верхом ездите? – перевёл взгляд на стоящего перед ним Сотникова.

– Да вы садитесь, Александр Александрович! Это для начала службы, а в дальнейшем сами закажите портному и шинель, и полушубок с башлыком, и папаху, а сапожнику – две пары сапог. Чтобы выглядели настоящим казачьим офицером. А для лоска надо усы отпустить. Но не такие, как у меня, тяжёлые, а лёгкие, щеголеватые, крылышками вверх.

– В училище прошел и верховую езду, и джигитовку, и уход за лошадью. А казака красят, господин вахмистр, не только усы, но и голова! – ответил, присаживаясь Сотников.

Он постепенно овладевал навыками командования дивизионом, жил в казачьей казарме, в отдельном спальном помещении для офицеров, проверял несение караульной службы, вёл занятия по строевой подготовке. Командир украдкой наблюдал за тщанием молодого офицера и изредка ненавязчиво наставлял:

– Вам, Александр Александрович, необходимо знать всё: откуда фураж лошадям поступает, качество казачьего пайка, состояние боезапаса дивизиона и кто платит жалованье офицерам и казакам. Я уж не говорю о тактических занятиях, строевых смотрах, джигитовке. Ещё надо знать душу каждого казака дивизиона. Можно ли с ним идти в атаку на неприятеля? Не поднимет ли он вас сзади на пику?

Сотников принимал советы своего наставника, знакомился с другими подразделениями Красноярского гарнизона, налаживал взаимодействие казачьего дивизиона во время гарнизонных учений. Энергичного офицера заметило не только гарнизонное начальство, но и руководство различных партий. Каждой хотелось иметь в своих рядах авторитетного офицера, а с ним привлечь на свою сторону и боеспособный казачий дивизион. В январе 1917 года Сотников случайно встретился на одном из совещаний с председателем Енисейского бюро партии социалистов-революционеров Яковом Матвеевичем Штибеном.

– Александр Александрович, как вы относитесь к партиям?

– У меня голова была занята раньше горным делом, теперь казачьим дивизионом, но никак не партиями. Я не вижу пока в них нужды. Я служу по уставу и приказу. А партии живут по ими же придуманным программам.

– Кстати, уставы имеют и партии. Сейчас ситуация в стране критическая. Неудачи на германском фронте. В столице смута. Не сегодня завтра будет бунт, который сметёт и царя, и его безголовое правительство. Наша партия социалистов-революционеров сегодня единственная сила, готовая взять на себя ответственность за судьбу России! – убеждал его искусный оратор и политик Штибен.

– Вы крамольные мысли высказываете, Яков Матвеевич! И не боитесь, что я, как офицер, должен вас арестовать и доставить, куда следует!

– Не боюсь, Александр Александрович! Во-первых, я вижу, вы порядочный человек, а во-вторых, наша партия и борется за демократию, за то, чтобы и я, и вы могли высказывать свои мысли вслух, особенно политические. А тюрьмой или каторгой меня не испугаешь. Я десять лет отдал Нерчинским рудникам. Отдал за то, чтобы в России победила республика. Я хотел, чтобы вы, Александр Александрович, стали моим соратником по партии. Поймите, наступает такое время, что вы не останетесь вне партии. Станете или кадетом, или большевиком, или эсером. Думайте, а в феврале в нашем клубе, в доме Смирнова на Воскресенской, будет собрание. Вот вам устав, вот программа. Изучите и пишите заявление.

– Хорошо, Яков Матвеевич! Я подумаю, а на собрание приду обязательно. Хочу послушать, чем живут социалисты-революционеры. До встречи!

И вышел на улицу. Хотелось курить. Стоял у здания губернского правления, курил и думал: «А надо ли мне совать голову в эту партию? Надо без партии честно исполнять своё дело и быть независимым от надуманных кем-то идей».

Второго марта 1917 года телеграф принёс в Красноярск страшную для многих весть об отречении императора Николая II от престола за себя и своего сына в пользу великого князя Михаила Александровича. Ударом шашки известие резануло по сердцу большинство россиянин. Оно, веками привыкшее к мысли, что там, в столице, есть царь, помазанник Божий, который думает о своих подданных, вдруг осиротело. С надеждой люди ждали газет, кто же осмелится в тяжёлое время занять российский престол. С нетерпением ждали решения Михаила Александровича. А третьего марта газеты сообщили: великий князь отказался воспринять власть впредь до определения Учредительным собранием формы правления.

Александр Александрович в феврале вступил в партию социалистов-революционеров. А после Февральской революции его назначили командиром Красноярского казачьего дивизиона по рекомендации Якова Матвеевича Штибена, присвоив казачье звание – хорунжий.

После падения царизма в Петрограде у горнила власти стояло Временное правительство. На фронте кровью истекали русские солдаты, а тыловая Россия митинговала под красивыми, не всем понятными лозунгами. Не свобода, а разнузданность, вседозволенность без ограничений, правовой беспредел обуяли грешные сердца одураченных россиян. Люди метались с митинга эсеров на большевистский, с большевистского – на анархистский, с анархистского – на кадетский. Агитаторы разных партий возникали, как по мановению волшебной палочки, у любых скоплений людей. И мгновенно возникали стихийные митинги.