Довольно резкий поворот, кусты закончились, во всей красе открылся океан. Мой беспокойный взгляд мгновенно выхватил всю панораму: синяя машина с открытой задней дверцей, возле нее палатка и уставленный едой низенький столик, за ним сидит знакомый мне потрепанный омега, а Нао (или кто он там на самом деле?) тащит моего Кэйси к обрывистому берегу...

Оба подонка моментально обернулись в мою сторону и так застыли, тараща на меня испуганные изумленные глаза. Наверно это называется "немая сцена", ибо никто из них не произнес ни звука, но мне было не до разглядывания мерзких рож, я видел только Кэйси. Нао держал его небрежно, словно бы брезгливо, а он висел в его руках безжизненной тряпичной куклой. Лицо откинуто назад, глаза закрыты, руки повисли...

На миг я позабыл, зачем сюда приехал, так сильно сжалось все внутри от безнадежного отчаяния. Все кончено, я опоздал, Кэйси уже нет на земле, его убили! Но почему, зачем, чем насолил этим зверям обычный слепой омега? Я взвыл и застонал, не в силах вынести смертельной муки, утратив над собой контроль. Осталось только дикое желание отомстить, разбить в кровь морду этого ублюдка, изрешетить, расплющить, растащить на клочья и втоптать в песок!

Я бросил мотоцикл, не позаботившись о том, куда он упадет, и в два прыжка преодолел разделявшее нас расстояние. Наверно, я был страшен в тот момент, урод, да с перекошенной от ненависти рожей. Он взвизгнул и попятился, не отрывая от меня широко открытых глаз, потом не слишком бережно опустил свою ношу на землю и выставил вперед обе руки.

- Не под-дходи! Т-ты кто т-такой? Чег-го тебе тут надо? - пронзительно заорал он. Его сообщник выскочил из-за стола и тоже пятился, роняя изо рта куски не пережеванной еды. В его лице застыл какой-то первобытный ужас, но он по-прежнему не говорил ни слова.

Наверняка в моих глазах плескалась бешеная буря гнева, я видел отражение своей безумной ярости в их побелевших лицах. Бежать они даже не попытались, стояли, словно кролики перед удавом, и я рухнул перед Кэйси на колени, и потянулся к милому лицу, боясь дотронуться и ощутить печать непоправимого конца. Он был таким же неподвижным, щеки бледны, и поза неестественна, - как Нао положил его, так и лежал, неловко подвернув под себя ногу. О, звери, нелюди, как вы посмели покуситься на слепого?! Что он вам сделал, чудища в обличии людей?!

Чудовищная боль, какой я не испытывал ни разу, удушливой петлей перехлестнула тело, но я не дал ей победить меня и бросился вперед, словно со стороны слыша свой жуткий рык, в котором не было ничего человеческого. Первым же ударом сбив парня с ног, я оседлал его и бил, вкладывая в удары всю ярость и весь страх потери, овладевшие мной в эти минуты. Парень стонал, хрипел и дергался, пытаясь избежать моих кулаков, но это лишь усиливало мое безумие, и кровь, летевшая с разбитого лица, воспринималась справедливым, но недостаточным возмездием. Хотелось превратить его всего в кровавое месиво, только тогда бы я, возможно, посчитал, что месть моя свершилась.

- Гад. Сволочь. Мерзкая скотина. Что ты с ним сделал, почему убил?! Ведь он слепой, как ты посмел? Ты человек вообще или чудовище?

Глаза у парня закатились, из горла вырывался жалкий хрип, но я не прекращал его лупить, в неудержимой ярости почти утратив разум. Мелькнула тень, и я отвлекся на секунду. Омега. Плюхнулся коленками в песок, глаза как у испуганной газели.

- Хочешь его убить? - жалобно всхлипнул он, не пытаясь вмешаться. - Остановись, он этого не стоит. Твой Кэйси жив. Он просто отключился. Хотел бы я, чтоб кто-то так же полюбил меня, как ты любишь этого слепого ханурика, вот так же сильно, чтобы был готов на все, но мне встречаются одни уроды, и не лицом, как ты, а изнутри. И сам я стал таким, уже давно... - он криво усмехнулся, и гримаса боли исказила бледное лицо, напомнив маску отрешившегося от всего на свете смертника на эшафоте.

***

Кэйси Иден

Болела голова, и это было первое живое ощущение, когда я выплыл из безмолвной бездны равнодушного небытия. Как долго я был без сознания, что произошло за это время? Быть может, эти негодяи ждут, когда из моего тела выветрится препарат, которым Юхт меня одурманил? Сквозь звон в ушах прислушался, не подавая признаков того, что я очнулся. Нет, это не машина и не улица, я точно нахожусь в закрытом помещении. Чуть слышно пикает какой-то аппарат, и запах характерный, хоть и слабый... Я что, в больнице? Как же попал сюда? Последнее, что помню, свой отчаянный порыв позвать на помощь и потом удар. Может, меня все же услышал кто-то и помог?

- Здесь есть кто? - с усилием разлепив губы, решился на вопрос. Тотчас моей руки коснулись чьи-то пальцы. Мне считают пульс?

- Не беспокойтесь, вы в безопасности, - тихо сказал голос омеги, - лежите спокойно, я позову врача...

- Постойте! - потянулся я к медбрату. - Как я попал сюда, вы можете сказать?

- У вас должна раскалываться голова от боли. Я сделаю укол, вам будет легче.

- Но как...

- Вы помните, что с вами было? Вас спас случайный прохожий. Он пожелал остаться неизвестным. Простите, все ваши вопросы вы сможете задать следователю, он скоро будет здесь. При вас не оказалось сотового телефона. Скажите номер ваших родственников, и они приедут заберут вас домой.

- Я долго был без памяти?

- Восемь часов. Вы испытали сильный эмоциональный стресс, это защита организма, так бывает. Сейчас врач вас осмотрит, и мы примем меры к улучшению вашего состояния.

Вскоре действительно мне стало лучше. Врач объяснил, что я лежу в ближайшей к полицейскому участку клинике, куда меня доставила машина "скорой помощи", и что те люди, которые пытались причинить мне вред, уже арестованы и во всем сознались. Спросил, могу ли я ответить на вопросы следователя, и получив согласие, впустил его ко мне. Он долго и обстоятельно расспрашивал меня о Нао-Менди и о событиях этого рокового дня, но на вопрос о таинственном случайном прохожем ответил так же, как и медик, - мой спаситель просил не называть его.

Потом приехал Эрбиль и мои хозяева. Дядюшка Ольфен взял меня за руку и все просил простить за сына, и за то, что мне пришлось пережить такой ужасный день. Эрбиль молчал, но по его неровному дыханию я понял, что он весь на нервах и сдерживается с большим трудом.

- Не надо, братик, не сердись, мои приемные родители не виноваты. Их сын уже давно не навещает их, они не отвечают за его поступки.