Новая метла по-новому метет, как говорится. «…Выгнаша новгородци князя Дмитрия Александровича, сдумавше с посадником Михаилом, зане князь еще малъ бяше; а по Ярослава послаша, по брата Александрова, во Тферь сынъ посадничь и лучший бояры», — сообщает Новгородская Первая летопись старшего извода о первых переменах при новом князе. Конечно, Дмитрий был не так уж и «мал» — восемнадцать лет, — но многим новгородцам шибко хотелось сменить политический курс.
Однако смещение Дмитрия Александровича было связано не сколько с желанием новгородцев обновить власть и не только со стремлением Ярослава Ярославича увеличить свое могущество, но и с неприязнью тверского князя к роду Александра Невского. Как мы помним, именно по наущению Александра Ярославича Тверь была захвачена татарским воеводою Неврюем, жена Ярослава (предполагаемое ее имя Наталья) убита, а сыновья — Святослав и Михаил — пленены. Ярослав же после этого пытался сбросить брата с новгородского стола, однако ему не хватило решительности. И хотя в дальнейшем Ярослав помирился с братом, трещина в их отношениях осталась.
Потому смещение племянника была делом ожидаемым и легко прогнозируемым. Как бы в продолжение этой темы стоит сказать, что Ярослав Ярославич, покидая Новгород, назначил своим представителем другого племянника, Юрия Андреевича — сына Андрея Ярославича. Вот такое у Ярослава Ярославича было избирательное отношение к племянникам.
Впрочем, нельзя сказать, что сыновья Александра Ярославича вообще не играли при великом княжении Ярослава Ярославича никакой роли. В 1268 г. новгородцы во главе с Юрием Андреевичем предприняли набег на Чудскую землю и, обрадованные легкими успехами, предложили всем северорусским князьям объединенно выступить против города Раквере (Раковор)[58] — и этот призыв нашел себе благодатную почву. В состоявшемся походе, кроме новгородцев, приняли участие и тверские полки во главе с сыновьями Ярослава Ярославича Святославом и Михаилом Старшим, переяславль-залесский князь Дмитрий Александрович, псковский князь литовского происхождения Довмонт и некоторые другие князья.
На сей раз русские подошли к делу обстоятельно. «…И изискаша мастеры порочные, и начата чинити порокы въ владычни дворе. И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и изъ инехъ городовъ, с лестью глаголюще: “намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци, а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ целуемъ”».
Объединенное войско опустошило в очередной раз Чудскую землю. Примечателен рассказ летописца. Некоторые чуди (эсты) спрятались в одну из пещер «и бяше нелзе ихъ взяти, и стояша 3 дни». Однако «порочный мастер» подвел в пещеру воду, чудь выскочила, ее всю истребили, а добычу отдали Дмитрию Александровичу (очевидно, за идею).
Однако немцы нарушили крестное целование и пришли на защиту единоверцев из Раквере. «…Съвкупилася вся земля Немецьская», — написал летописец. Однако русские князья решили дать бой — и 18 февраля 1268 г. «бысть страшно побоище, яко не видали ни отци, ни деди».
Это действительно было побоище — не чета Ледовому. Ливонцы со ссылкой на самих русских утверждали, что тех было 30 тысяч. Сколько было всего ливонцев, хроникер умолчал. Надо думать, достаточно, чтобы дать бой (историки оценивают силы ливонцев в 20—25 тысяч воинов). Ливонцы построились традиционно: в центре «свинья» братьев рыцарей, слева чудь и войско дерптского епископа Александра, справа датские войска.
Русское войско, судя по всему, тоже обошлось без изысков. «Новгородци же сташа в лице железному полку противу великой свиньи», — пишет летописец. Слева от новгородцев стал тверской князь Михаил, справа последовательно псковичи, переяславцы и тверская дружина Святослава.
Судя по описаниям, русским удалось прорвать левый фланг противника, а дерптский епископ Александр был убит. Но и новгородцам досталось: у них погибли посадник и тысячник и еще около двух десятков знатных новгородцев, а князь Юрий бежал. Бежали, не выдержав натиска, и Михаил Тверской и псковская дружина.
По ливонским хроникам, русские потеряли пять тысяч человек убитыми, а остальное войско бежало («Покрыли себя они вечным позором», — написал ливонский хроникер), что в общем не противоречит Новгородской летописи.
Ливонский хроникер особо отмечал: «Король Дмитрий [Александрович] был героем: с пятью тысячами русских избранных воинов предпринял он наступление, когда другие войска его отступили». Новгородский же летописец говорит, что Дмитрий и новгородцы погнали врага и гнали его семь верст[59], аж до самого Раквере. Ливонский хроникер уточняет, что на пути Дмитрия встал отряд из 160 воинов, который не дал переправиться Дмитрию через мост — надо думать, где-то совсем рядом с городом.
Возвратившись же на поле битвы, Дмитрий Александрович «…узреша иныи полчищь (?!) свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскые; и хотеша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: “уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами”; и тако сташа близъ противу собе, ожидающе света. Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побегоша. Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святой Софьи». Тут летописец явно лукавит — откуда у немцев взялись «иные полчища», да еще выстроенные клином, как если бы те только приготовились к бою? Очевидно, случилось то, что так часто бывало в Средневековье, — обратив вражеский фланг в бегство, дружина Дмитрия бросилась в погоню, вместо того чтобы ударить немцам в тыл. А немецкий центр смял новгородский железный полк, и новгородцы укрылись за возами. Когда же преследователи вернулись на поле боя, то увидели, как немцы добивают их товарищей. Тут же нашлись мудрые стратегические головы, что посоветовали отступить и дать бой следующим утром. Неизвестно, удалось немцам взять импровизированный новгородский лагерь или нет, но утра они ждать не стали, а с сумерками ушли в крепость, которая была, как мы уже знаем, неподалеку (не ночевать же им зимой в чистом поле!). А русские остались «на костях», что позволило им объявить себя победителями. Но и ливонцы считали, что победителями остались именно они: «С честью братья отомстили за то, что терпели от русских долгое время».
Впрочем, несмотря на то, что в Раковорской битве принимали участие объединенные силы Северной Руси и Руси Залесской, битва эта не стала общеизвестной — той, которой гордятся и хвастаются. Тут может быть много причин: это и явно захватнический характер похода на датчан, которых трудно отнести к непримиримым врагам русских; и неопределенность в исходе поединка (к примеру, Ледовое побоище ливонцы без обиняков признавали своим поражением); и срыв основной задачи похода — захвата Раквере («пороки» так и не пригодились).
Но более всего, что смутило историков, — это ответная реакция «немцев». В скором времени братья Ливонского ордена числом 180 рыцарей, собрав также летов, чудь (эстов), ливов — всего 18 тысяч «на лошадях прискакавших» (по счету ливонского хроникера), а также девять тысяч «моряков» во главе с самим магистром Ливонского ордена Отто фон Лютенбергом двинулось на Псков по суше и по воде.
Это уже было очень опасно — не сравнить со «шведско-немецкой» экспансией 1240—1242 гг. Тогда у крестоносного воинства просто не было сил удержать столь большие территории. Теперь же у ливонцев сил было предостаточно.
Столь неожиданный поворот событий заставляет еще раз задуматься над вопросом: как «немцы», пришедшие в русскую Прибалтику лишь в начале XIII в., за неполное столетие сумели там закрепиться и создать сильную католическую конфедерацию, а славяне, жившие в тех краях уже полтысячелетия и не раз бравшие дань с прибалтийских племен, остались с носом?
Ответ на этот вопрос окажется простым: после Ярослава Мудрого, построившего в Прибалтике свой форпост — Юрьев, — среди русских князей не нашлось достойного последователя-государственника. Прибалтика для русских так и осталась «медвежьим углом». И не стоит обольщать себя мыслью, что сей факт свидетельствует о каком-то миролюбии тогдашних русичей — вовсе нет! Летописи рассказывают нам немало случаев, когда русские князья вторгались в Прибалтику и устраивали там «гомосафари». Но Рюриковичи, видно, искали только добычу, а не подданных.
