Если у кого-то и были сомнения в исходе Невской битвы, то только не у новгородцев. «…В то же лето, той же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всемъ дворомъ своимъ, роспревъся с новгородци», — пишет Новгородская Первая летопись старшего извода. Согласитесь, что так с победителями и спасителями Отечества не поступают.

Впрочем, был-таки случай, когда новгородцы «указали путь» недавнему триумфатору. В 1170 г. князь Андрей Юрьевич Боголюбский вздумал захватить Новгород, для чего послал своего сына Мстислава Андреевича с войском. В Новгороде в ту пору сидел сын великого киевского князя Мстислава Изяславича Роман Мстиславич (отец Даниила Галицкого). За год до того Мстислав Андреевич, по приказу отца, захватил (вернее, вошел в оставленный Мстиславом Изяславичем) Киев и предал город разграблению, чего лет полтораста не случалось. Потому новгородцы, не надеясь на милость победителей, затворились в городе и 25 февраля отбили решающий штурм. Войско Мстислава Андреевича, в котором вспыхнул голод и падеж скота, отступило; новгородцы захватили столько пленных, что «…купляху суждальць по 2 ногате», т.е. по цене бараньей туши и где-то в 50 раз дешевле, чем стоил раб по обычной «рыночной» цене.

Однако даже столь блистательная победа не помогла Роману Мстиславичу. «…Съдумавъше новъгородьци по-казаша путь князю Роману, а сами послаша къ Ондрееви по миръ на всей воли своей», — пишет Новгородская Первая летопись. Впрочем, Ипатьевская летопись не согласна с формулировкой Новгородской летописи. 19 августа 1170 г. великий князь киевский Мстислав Изяславич умер — и Роман Мстиславич, посоветовавшись со своей дружиной, отбыл в свою отчину, на Волынь. Ни о каком «показаша путь» Ипатьевская летопись не сообщает. Видно, оставшиеся без князя и покровителя новгородцы, чтобы не попасть под удар мстительного Андрея Юрьевича, объявили, что они своей волей выгнали ненавистного Андрею Юрьевичу Романа — такая вот маленькая хитрость во имя спасения Новгорода.

Но в случае с Александром Ярославичем все было с точностью до наоборот. Его отец Ярослав Всеволодович на то время был жив-здоров (как и его дружина, избежавшая татарского погрома), и с ним надо было считаться. И нужна была очень веская причина, чтобы дать Александру Ярославичу от ворот поворот.

И, как мы уже знаем, такая причина у новгородцев была…

Но тут, как нельзя некстати для новгородцев, на их западных и юго-западных границах активизировались ливонцы, захватившие Изборск, Псков и начавшие набеги на собственно новгородские земли — Вольскую пятину. Как говорилось в предыдущей главе, вероятней всего, к активизации ливонцев приложил руку и сам Ярослав Всеволодович — с целью привести зарвавшихся новгородцев в чувство. Если это так, то Ярослав Всеволодович был доволен: те протрезвели быстро и отправили к великому князю владимирскому послов «по князя».

Все-таки любопытно: первое же новгородское посольство отправляется к великому князю владимирскому, а не к немцам — ну, если не мириться, то хотя бы с нотой протеста на действия некоторых зарвавшихся рыцарей и их кнехтов. Недружелюбно настроенный Ярослав Всеволодович при надвигающейся внешней опасности был главной головной болью новгородцев. Тем более что литва, немцы и чудь в дерзком набеге захватили у новгородцев множество скота, лошадей, чем сорвали новгородцам, так сказать, «посевную кампанию». На горизонте замаячила новая угроза масштабного голода…

«…Я даешь имъ сына своего Андрея. Тогда же сдумавше новгородцы, послаша владыку с мужи опять по Олександра; а на волость Новгородьскую наидогиа Литва, Немци, Чюдь, и поимаща по Луге ecu кони и скотъ, и нелзя бягие орати по селомъ и нечимь, олна еда Ярославъ сына своего Александра опять», — пишет Новгородская Первая летопись старшего извода.

Апологеты Александра Ярославича любят цитировать этот отрывок, чтобы подчеркнуть значимость Александра, его полководческий талант и любовь среди простых новгородцев, с мнением которых боярской верхушке пришлось якобы считаться.

Однако данный отрывок говорит скорее об обратном. Новгородцы не просили в князья Александра — во всяком случае, сразу. Первое посольство прибыло к Ярославу Всеволодовичу как к великому князю владимирскому прежде всего за военной помощью и гарантией мира на восточных границах (а также доставки хлеба). Просили же новгородцы в князья наверняка кого-то из младших братьев Ярослава Всеволодовича — или Святослава, или Ивана. Но Ярослав Всеволодович дал понять, что княжение в Новгороде — это его семейное дело. Зная, что Александр дал маху в Невской битве, Ярослав «тактично» (насколько это слово подходит к Ярославу Всеволодовичу) предложил новгородцам в правители сына Андрея.

Наверное, новгородцы рассудили правильно. Александр извлек уроки из Невской битвы — и в 1241 г. на штурм острога Копорья, где не могло быть значительного немецкого гарнизона (в самом Пскове сидело только два рыцаря), пошел «…с новгородцы, и с ладожаны, и с Корелою, и сь Ижеряны». Копорье сдалось без боя — и Александр привел первых своих пленных врагов в Новгород, где немцев милостиво (и дипломатично) отпустил, а «перевертников» (чудь и вожан) казнил (повесил).

На следующий год (?!), собрав новгородское ополчение и присовокупив владимиро-суздальские войска, ведомые его братом Андреем, Александр Ярославич отправился походом на Псков. Псков был крепким орешком, но только в том случае, если псковичи собирались бы сопротивляться. Однако у них не нашлось ни сил, ни достаточно авторитетного предводителя, чтобы решиться на это. Наоборот, как честно пишет Старшая Ливонская рифмованная хроника, псковичи «от всего сердца обрадовались» приходу Александра Ярославича. В итоге освобождение Пскова превратилось в еще одну операцию устрашения: немецкие рыцари (оба) бежали, а Александру удалось лишь захватить некоторых их кнехтов, которых заковали и отправили в Новгород. После этого новгородско-суздальское войско решило ударить по ливонцам, а вернее — по землях их союзников из Дерпта. «Ияко быша на (чудской. — А.П.) земли, пусти полкъ всь в зажития», — пишет Новгородская Первая летопись старшего извода. Старшая Ливонская рифмованная хроника солидарна с летописью: «…в Дерпте узнали, что пришел князь Александр с войском в землю братьев-рыцарей, чиня грабежи и пожары». Говоря о новгородско-суздальском войске, ливонский хронист не без зависти замечает, что русские «…имели бесчисленное количество луков, очень много красивейших доспехов. Их знамена были богаты, их шлемы излучали свет». Это к тому, что традиционно в современной литературе и исторических исследованиях превалирует представление о Невской битве как столкновении «технологичного Запада» с русскими мужиками в зипунах и с дубинками, среди которых иногда был один-два дружинника.

Епископ Дерптский Герман, земли которого подверглись нападению, послал за помощью к рыцарям Ливонского ордена, и те в скором времени явились — правда, как сокрушается ливонский хроникер, в небольшом количестве.

Во время «зажития» один из новгородских отрядов, ведомый братом новгородского посадника Стефана Твердиславича — Домашем Твердиславичем, — наткнулся на рыцарский отряд и был разбит. Узнав об этом, «…князь же въспятися на озеро».

Вот что было дальше.

«…Немци же и Чюдь поидоша по нихь. Узревъ же князь Олександръ и новгородци, поставиша полкъ на Чюдьскомь озере, на Узмени, у Воронья камени; и наехаша на полкъ Немци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозе полкъ, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди. Богь же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, техъ святыхъ великими молитвами пособи богь князю Александру; а Немци ту падоша, а Чюдь дата плеща; и, гоняче, бита ихъ на 7-ми верстъ по леду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бещисла, а Немець 400, а 50 руками яша и приведоша в Новъгородъ», — сообщает Новгородская Первая летопись старшего извода.