Увидев то, что я положил ему в тарелку, Саня тут же сморщился и поинтересовался, из чего сделан наш сегодняшний ужин. Услышав про фасоль, он долго ковырял кашу в тарелке ложкой, и как раз когда он все же поднес ее ко рту, раздался звонок в дверь.

Я под недоуменным взглядом мелкого отложил ложку и отправился открывать.

И вот теперь мы сидим за столом, дожидаясь, пока Вера разрежет принесенный ею же торт.

– А почему я не знала, что у тебя есть брат, Жень? – интересуется она, одновременно ставя передо мной тарелку с куском торта.

Мелкий тут же поднимает голову, отрываясь от телефона, настороженно смотрит на меня. Глаза у него покрасневшие, веки чуть припухли. А на шее, рядом с едва заметной алой отметиной, оставленной мной вчера, розоватая шелушащаяся сыпь.

Твою-то мать, когда она успела появиться?

Конечно, врач предупредил, что в этом нет ничего страшного, и сыпь через одну-две недели исчезнет сама, но...

Сглатываю и говорю:

– Не знаю.

Ну, а что я еще должен ответить? Мне никогда и в голову не приходило рассказывать ей что-либо о моей семье и тем более о Сане.

– Как тебя зовут? – она кладет торт на тарелку мелкого и усаживается рядом со мной.

Младший, похоже, застигнутый вопросом врасплох, молчит пару секунд, а потом негромко говорит:

– Саша.

– И сколько тебе лет? Еще в школе учишься? – Вера, кажется, вообще не чувствует никакой неловкости. А мне уже хочется заставить ее заткнуться, потому что я вижу, как Саня нервно стискивает в руках телефон.

Пауза затягивается непозволительно долго, а потом Саня как-то слишком аккуратно откладывает телефон в сторону и сообщает:

– Мне шестнадцать. Учусь в школе. Что-то еще?

М-да... Вечер обещает быть приятным.

Вера поджимает губы, ее глаза сужаются, выдавая раздражение. А потом она улыбается мелкому и говорит, касаясь шеи:

– У тебя что-то здесь. Аллергия?

Мелкий вздрагивает, машинально ведет пальцами по шелушащемуся участку и как-то беспомощно оборачивается ко мне, словно ожидая подтверждения.

Что сказать я не знаю. И пока я соображаю, что могу ответить, Саня с трудом поднимается и говорит:

– Я на минуту.

Его голос ровный, словно ему действительно просто нужно в уборную. Но по блестящим нехорошим блеском глазам я прекрасно понимаю, что мелкий близок к тому, чтобы разреветься прямо здесь.

Когда он выходит, Вера закатывает глаза и комментирует:

– Не воспитываешь брата совсем. Хоть бы замечание сделал.

На себя бы, блядь, посмотрела. Но вместо этого я говорю:

– Не трогай ребенка.

– Тоже мне, ребенок, – фыркает Вера. – А он что, к тебе в гости зашел? Или...

– Он живет со мной, – прерываю, избавляя себя от необходимости выслушивать ее предположения насчет присутствия Сани в моей квартире.

– С чего это вдруг? – в ее голосе такое возмущение, будто бы я вселил Саню в ее собственную комнату.

Боже, спасибо, что я больше с ней не встречаюсь.

– Не вижу в этом ничего странного, – пожимаю плечами. – С чего вообще тебя это так интересует?

– Ну, ладно, Жень, прости меня, – Вера вдруг подвигается ближе, кладет ладонь на мое колено. – Это действительно не мое дело.

Мило, чё.

Сглатываю, чувствуя, как она легко ведет пальцами по моей ноге, забирается на внутреннюю сторону бедра.

Наверное, это не правильно, что я не ощущаю ровным счетом ничего?

И я вдруг с какой-то очень страшной ясностью осознаю, что если бы на моем бедре была сейчас Санина рука, то через домашние штаны уже было бы прекрасно видно мой стояк. Скорее всего, я бы уже целовал младшего.

Невольно скашиваю глаза на Верину грудь. С декольте, как всегда, все в порядке. С третьим размером тоже. Только вот моему члену на это, кажется, плевать.

Бля, приехали, Жень. Думать о своем члене в третьем лице – что может быть нормальнее.

Остается одно.

Поворачиваюсь к бывшей девушке всем корпусом, прихватываю за подбородок и тянусь к полным, накрашенным какой-то ярко-розовой помадой губам. Не отстраняется. Наоборот, подается вперед, словно только этого от меня и ждала.

Целую ее, чувствуя на языке вкус этой чертовой помады. И никаких ощущений, кроме желания избавиться от этого горьковатого вкуса, нет.

Разрываю поцелуй, поднимаю глаза, и в груди холодеет: в дверном проеме стоит мелкий, вцепившись побелевшими пальцами в ручку двери.

Встречаюсь с ним взглядом и вздрагиваю: в глазах у мелкого столько бессильной злости и боли, что меня окатывает мерзким чувством стыда.

Непонятно откуда появляется чувство, будто я только что совершил какое-то предательство. Хотя... А что я, собственно, сделал? Всего лишь поцеловал девушку. Это нормально. Парни должны целовать девушек. Не других парней. И уж точно не собственных братьев.

– Извините, – тихо говорит Саня и сваливает. И я замечаю на его плече новый шелушащийся островок.