1965 На подсиненные снега Стога отбрасывают тени. Молчат Вечерние луга И отдыхают от метели. Они молчат, В себе храня Тепло цветастого июля. И каждый стог гудит, как улей, Медовым запахом дразня. Идешь лугами, И молчишь. И горько думаешь, Что где-то Стогами Ввысь глядят ракеты И расколоть готовы тишь... Мне страшно думать, Что уйдут Стога, снега и лунный вечер, Что этот мир давно не вечен, Что травы вновь не зацветут, Не будут Новые стога Вот так же, пережив метели. Отбрасывать косые тени На подсиненные снега. 1965 Еще живет войны дыханье, Еще стоят, крича, кресты... А в бывшем лагере В Дахау Возводят женский монастырь. Расчетливо и пунктуально... Во искупление грехов Здесь Вместо камер Будут спальни Невест, не знавших женихов. Здесь будут истово молиться Над кровью проклятой земли. Здесь будут прощены Убийцы, Что от возмездия ушли. И будет Тень креста Качаться Над страшным криком мертвых плит, И будет многое прощаться В елейном шепоте молитв... Все станет буднично, законно — Не то что много лет назад. Туристы Будут умиленно Глядеть монахиням в глаза, Читать на лицах состраданье, О гуманизме говоря, И жертвовать На содержанье Модерного монастыря. Лампады, Крестики, Иконы... Но стоны мертвых Будут жить. Елейным словом, Сладким звоном Их не удастся заглушить. Они, как птицы, будут биться Над сталью вздыбленных ракет, Напоминая, Что убийцам Прощенья не было и нет! 1965 Для нас Давным-давно привычны И безупречные часы, И огонек, Сокрытый в спичке, И снег, И серебро росы, И синь озер в лесных оправах, И новый свет в таежной мгле, И правда Ленина, И слава Людей, живущих на земле... Сквозь все утраты и потери Мы веру в разум берегли. И вот Согласно нашей вере Стартуют в космос корабли. Эпоха, стало быть, такая, Что в городе или в селе К полетам в космос привыкают, Привыкнув к чуду на земле. И, услыхав о приземленье, Толкуют город и село: — Ну что ж, обычное явленье. Иначе быть и не могло. 1965
Зря не ревнуй. Не надо мучиться, Ведь ревность жизнь не облегчит. Еще не родилась разлучница, Что нас с тобою разлучит. Ты знай И помни эту истину: Мы не разлучимся, Пока Друг друга согревают искренне Два сердца — два материка. Ты знай о том, Что понапрасну я Не тратил нежности запас, И хорошо, Что есть неясное, Невысказанное у нас. Еще не высказано многое. Еще все беды впереди. И не ясна еще дорога та, Которой нам с тобой идти. А впереди — То зори светлые, То грозовые облака. И наши думы заповедные Земле ясны наверняка. Земле понятно птичье пение И ранний шорох тростников. Понятно ей Сердцебиение Двух крошечных материков. На ней влюбленные встречаются. По ней идут, Как мы теперь. На ней, бывает, разлучаются, Да только ты тому не верь. Зачем тебе сомненьем мучиться, От ревности сходить с ума? Земля Не вынесет разлучницы, Пока не разлучит Сама. 1965 Осколок месяца в окне Дымит лучиною слепою. С самим собой наедине Я плачу Над самим собою. И сам не знаю, Почему Молчу и слез не вытираю. Как будто я В родном дому Чужую музыку играю... Больному сердцу все больней, И боль не передать другому. В бессоннице родного дома Чужая музыка Слышней. И как-то странно, что не сон, Что это наяву со мною, Что дом в раздумье погружен И дышит звездной тишиною. И в самом деле — тишина... Но все отчетливей, Яснее Чужая Музыка Слышна. Что делать, как расстаться с нею?! И я по снежной целине, Под равнодушно звездным небом Иду туда, Где свет в окне Зимой и летом — до рассвета. Шагаю к другу своему, Чтоб рассказать, Как я сгораю От мысли, Что в родном дому Чужую музыку играю. |
