И бросил письмо на стол, за котором сидел Лиллеспер.

Тот взял письмо и начал его читать. Потом еще раз взглянул на адрес и продолжил чтение. На его лице проступил неяркий румянец. Армфельт тоже читал, заглядывая через его плечо. Но это не беспокоило Бьелке: пусть весь мир узнает о подлости короля, в которой его изобличало любовное письмо от супруги обесчещенного Густавом Бьелке.

Лиллиспер молчал, не решаясь поднять голову и встретиться взглядом с арестованным. Бесстыдный Армфельт шумно вздохнул:

— Так вы не признаете свою вину? — спросил он.

— Я признаю, что отправил это чудовище на маскарад, где благословенная рука Анкастрема выдала ему пропуск в мир иной, в котором он будет проклят!

— Пытка вытянет из тебя имена всех заговорщиков до единого!

— Пытка? — пренебрежительно усмехнулся Бьелке и пожал плечами. — Ваши люди, Лиллеспер, очень исполнительны и суровы. Они не позволили мне напоследок встретиться с баронессой, и она ускользнула от меня. Однако я подумал и решил, что лучшей местью будет оставить ей жизнь. Пусть живет и помнит. А письмо теперь можно отдать королю. Пусть нежные слова скрасят последние часы его жизни.

Его лицо исказилось. «От гнева», — подумал Армфельт, наблюдая за Бьелке. На самом деле от боли, вызванной ядом, разъедавшим его внутренности. Перед тем как войти в кабинет Лиллеспера, барон осушил маленькую склянку, которую полицейские нашли только после того, как он упал замертво.

Сразу после этого привели и обыскали Анкастрема, чтобы пресечь возможную попытку избежать наказания подобным же образом.

После окончания безрезультатного обыска Лиллеспер приказал не давать ему ни ножа, ни вилки, ни даже металлического гребешка, ничего, что могло бы помочь ему расстаться с жизнью.

— Не бойтесь, я не стану уклоняться от ответственности, — высокомерно заверил его Анкастрем, в глазах которого пылал фанатический огонь. — Я готов заплатить эту цену за избавление мира от чудовища, а моей страны — от лживого вероломного тирана. И я заплачу с удовольствием. Он умолк, улыбнулся и извлек из-за обшлага обшитого галуном рукава хирургический ланцет. — Мне дали эту штуку, чтобы я мог вскрыть себе вены. Но я не хочу: по законам Господним и человеческим я должен принять смерть на эшафоте.

И, улыбаясь, положил ланцет на стол Лиллеспера.

Он был осужден, и казнь длилась три дня — с 19 по 21 августа. К нему были одна за другой применены самые жестокие пытки, предназначенные для цареубийц. Но он, вероятно, страдал не больше, чем его жертва, чья агония длилась тринадцать дней. Король умер жалкой смертью, осознавая, что заслужил эту участь, в то время как Анкастрема поддерживал и возвышал его фанатизм.

Эшафот был воздвигнут на Стора Торгет, напротив стокгольмской оперы, где произошло убийство. Расчлененные останки Анкастрема были вывезены в пригород и выставлены на всеобщее обозрение. Правую руку казненного положили под его голову. На следующее утро под рукой была найдена табличка с надписью:

«Благословенная рука, спасшая отечество».

Книга вторая

Отпущение грехов. Афонсу Энрикеш, первый король Португалии

 

 1093 году мавры из династии Альморавидов под предводительством калифа Юсуфа неудержимо хлынули на Иберийский полуостров, вновь овладев Лиссабоном и Сантареном на западе и распространив свои завоевания вплоть до реки Мандего. Дабы воспрепятствовать восстановлению магометанского владычества, Альфонсо VI Кастильский призвал на помощь христианскую знать. Среди рыцарей, откликнувшихся на этот призыв, был граф Анри Бургундский (внук Робера, первого графа Бургундского), которому Альфонсу отдал в жены свою незаконнорожденную дочь Терезу вместе с приданым, состоявшим из графств Порту и Коимбра и титула графа Португальского.

Такова первая глава португальской истории.

Граф Анри не жалел сил, защищая южные рубежи своей страны от нашествия мавров, и боролся с ними вплоть до своей смерти в 1114 году, после чего его вдова Тереза стала регентшей Португалии и правила государством до тех пор, пока ее сын Афонсу Энрикеш не достиг совершеннолетия. Эта в высшей степени энергичная, самолюбивая и находчивая женщина успешно боролась с маврами и закладывала тот фундамент, на котором сыну предстояло возвести Португальское королевство. Однако ее страстное увлечение одним из рыцарей, доном Фернандо Пересом де Трава, и те безмерно щедрые милости, которыми она осыпала его, привели к тому, что регентша нажила себе врагов в новом государстве, а отношения с сыном становились все прохладнее.

В 1127 году Альфонсо VII Кастильский вторгся в Португалию, вынудив Терезу признать его своим сюзереном. Однако Афонсу Энрикеш, которому было тогда семнадцать лет и которого столичные жители объявили совершеннолетним и способным управлять государством, тотчас же отказался стать на капитулянтские позиции своей матери и уже через год собрал войско, чтобы выставить се вместе с любовником вон из страны. Воинственная Тереза сопротивлялась до тех пор, пока не потерпела поражение в битве при Сан-Мамеде и не попала в плен.

Афонсу был еще почти мальчиком, хотя прошло уже четыре года с тех пор, как он четырнадцатилетним отроком бодрствовал со своим оружием в соборе Заморы, готовясь к почетному посвящению в рыцари, которое должен был осуществить его двоюродный брат, Альфонсо VII Кастильский. И тем не менее в нем уже видели образец христианского рыцаря, достойного сына человека, посвятившего свою жизнь борьбе с неверными. Он был крепок, высок и обладал такой физической силой, что о нем и поныне вспоминают в Португалии — государстве, которое он, по сути дела, основал и первым правителем которого стал. Он значительно превосходил остальных рыцарей в умении владеть оружием и сидеть в седле, равно как и образованностью, но его познания были довольно бессистемными, скорее вредными, чем полезными, и мы постараемся доказать это нашим рассказом. Во всяком случае, как полагали в XII столетии, рыцарям было вовсе необязательно и даже вредно знать то, что знал этот юноша. Но он, по крайней мере, был верен своему времени, сочетая в себе пылкую набожность со склонностью к плотским утехам и с неудержимым высокомерием, чем поставил себя под угрозу отлучения от церкви уже в самом начале царствования.

Так уж получилось, что, заточив свою мать в узилище, Афонсу не угодил Риму. Донна Тереза имела влиятельных друзей в Ватикане, и те пустили в ход все свои связи, чтобы защитить ее, причем таким образом, что Его Святейшество беззастенчиво проигнорировал скандально-провокационное поведение Терезы, равно как и то обстоятельство, что она вела себя неподобающим добродетельной матери образом, расценил действия португальского королевича заслуживающими всякого порицания, нарушением сыновнего долга и приказал ему немедленно освободить донну Терезу из заключения.

Это повеление папы, подкрепленное угрозой отлучения от церкви в случае неповиновения, было доведено до сведения юного принца епископом Коимбрским, которого инфант считал одним из своих друзей.

Всегда вспыльчивый и порывистый Афонсу Энрикеш залился краской гнева, выслушав это ультимативное требование. Его темные глаза, устремленные на пожилого священника, мрачно сверкнули.

— Стало быть, ты явился сюда убеждать меня выпустить на волю зачинщицу этой грызни, чтобы она вновь расхаживала по португальской земле? — спросил он. — Ты пришел уговаривать меня вновь отдать мой народ под гнет сеньора Трава? И ты сообщаешь мне, что неподчинение приказу, который лишает меня возможности честно исполнять мой долг перед страной, навлечет на меня проклятие Рима при твоем посредничестве? Все это говоришь мне ты?

Епископа охватило сильное волнение. Чувство долга по отношению к папскому престолу пришло в противоречие с любовью к своему правителю. В смятении он потупил взор и, ломая руки, произнес дрожащим голосом: