Пока это было все, к чему стремился Карл. До сих пор все шло так, как он хотел. Однако возникло новое осложнение. Людвиг решил бороться за королевство. Учитывая все обстоятельства, он мог считать себя законным наследником короны, а итальянские принцы предоставили ему возможность свободного прохода через свои земли. Все это совершенно не нравилось Карлу. Он понял, что необходимо срочно принять меры, иначе он может получить нечаянный мат, что сведет на нет все искусство, с каким он до сих пор вел партию.

Эта мысль заставляла его нервничать, и однажды, потеряв самообладание, он сделал неверный ход.

Иоанна, обеспокоенная быстрым продвижением войск Людвига, призвала на помощь своих сторонников. Она вызвала к себе также и Карла, понимая, что любой ценой должна привлечь его на свою сторону. Выслушав ее, он решил уступить за хорошую цену — титул герцога Калабрийского, дававший право на наследование короны. Собрав мощный отряд улан, он двинулся на Аквилу, которая уже подняла венгерский флаг.

Но там он очень скоро понял, что этот ход был ошибочным. Карл узнал, что королева в панике бежала в Прованс, ища убежища в Авиньоне.

Карл решил немедленно исправить свою ошибку; он покинул Аквилу и направился навстречу Людвигу, чтобы заявить о своей верности ему и стать под его знамена.

В Фолиньо венгерский король был встречен папским легатом, который от имени Климента запретил ему под страхом отлучения захватывать владения Святой Церкви.

— Когда я стану хозяином Неаполя, — решительно ответил Людвиг, — я буду считать себя вассалом святейшего престола. А пока отчитываюсь только перед Богом и своей совестью.

И он двинулся дальше, неся черное знамя смерти.

Солдаты Людвига убивали, насиловали, грабили, жгли. Казалось, их король решил отомстить за убийство брата всей этой мирной стране. Так он достиг Аверсы, где расположился вместе с отрядом в том самом монастыре святого Петра, где год назад был задушен Андрей. И здесь же он встретился с Карлом, который пришел, чтобы заявить ему о своей верности. Король радушно принял его, да и как иначе можно было встретить единственного верного друга Андрея в этой стране, где вокруг него были одни лишь враги? Не было сказано ни слова об опрометчивом походе Карла на Аквилу. Как и надеялся Карл, это дело было предано забвению ради прошлого и настоящего.

Ночью они пировали в той самой трапезной, где пировал Андрей в ту ночь, когда убийцы подстерегли его. Карл был почетным гостем. На другой день Людвиг собирался двинуться на Неаполь, и поэтому с рассветом все были уже на ногах.

Перед самым отъездом Людвиг обратился к Карлу.

— Прежде чем выступить, — сказал он, — я хотел бы увидеть то место, где умер брат.

Карл попытался отговорить Людвига. Но тот настаивал.

— Отведите меня туда, — потребовал он.

— Я точно не знаю, где это. Ведь меня здесь не было, — ответил Карл, испытывая некоторую тревогу то ли из-за мрачного выражения сурового лица Людвига, то ли из-за невнятного шепота своей нечистой совести.

— Мне известно, что вас тут не было, но вы наверняка должны знать это место — ведь его может указать любой в этих краях. Насколько я знаю, вы же сами забрали тело брата. Отведите меня туда.

Карлу ничего не оставалось, как подчиниться. Вместе, рука об руку, поднялись они по лестнице к мрачной лоджии в сопровождении дюжины офицеров Людвига.

Они прошли по выложенному мозаикой полу. Над монастырским садом, залитым теперь солнечным светом, витал аромат цветущих в саду роз.

— Вот здесь спал король, а на том конце — королева, — сказал Карл. — Где-то здесь все и произошло, и здесь же они повесили его.

Людвиг мрачный стоял в раздумье, сжимая рукой подбородок. Внезапно он резко повернулся к герцогу, стоявшему рядом. Выражение его лица изменилось, и губы искривились так, что обнажились, словно у рычащего пса, крепкие зубы.

— Предатель! — гневно воскликнул он. — Это ты, имеющий наглость прийти ко мне с улыбкой и лестью, подстрекая к мести, ты извинен в том, что здесь произошло!

— Я? — Карл отшатнулся, побледнев; ноги его стали ватными.

— Ты! — яростно воскликнул Людвиг. — Он был бы жив, если бы не твои интриги и попытки лишить его королевской власти, помешать коронации.

— Это неправда! — закричал Карл. — Клевета! Бог свидетель!

— Лживый пес! Клятвопреступник! Ты отрицаешь, что при помощи своего драгоценного дядюшки кардинала Перигора хотел удержать папу от издания необходимой буллы?

— Да, я отрицаю это, но не потому, что так хочу, а потому, что булла было дарована.

— Твоя ложь только доказывает твою вину, — ответил король. Из кожаной сумки, висевшей на поясе, он вытащил пергамент и показал его герцогу, не выпуская из своих рук. Это было его собственное письмо, посланное кардиналу Перигору, в котором он просил его сделать все, чтобы папа не подписал буллу, санкционирующую коронацию Андрея.

Король смотрел на белое искаженное ужасом лицо Карла с мрачной, внушающей ужас улыбкой.

— Ну-ка, попробуй теперь отрицать, — насмешливо проговорил он. — Отрицай также, что, соблазнившись титулом герцога Калабрийского, ты предложил свои услуги королеве и переметнулся на мою сторону, только когда почувствовал опасность. Предатель, ты думал использовать нас как ступеньки на пути к трону, так же, как пытался использовать моего брата, не остановившись даже перед его убийством.

— Нет, нет! Я к этому не причастен. Я был его другом…

— Лжец! — Людвиг ударил его по лицу.

В этот миг офицеры схватили герцога, опасаясь, как бы он не ответил на нанесенное ему оскорбление.

— Самое время, — сказал им Людвиг и сухо добавил: — Кончайте с ним.

Карл издал крик, очень похожий на крик Андрея на том же самом месте перед лицом смерти. Меч венгра насквозь пронзил грудь негодяя.

Офицеры подняли его тело с мозаичного пола лоджии, поднесли к ограде, как когда-то убийцы подтащили тело Андрея, и швырнули в монастырский сад, туда, куда год назад был сброшен Андрей. Тело упало на розовый куст. По нежно-розовым лепесткам только что распустившихся цветов медленно текли темно-красные струйки, а в тех местах, где кровь накапливалась, ее капли глухо и отрывисто падали на землю. Так падают невольные слезы…

Ночь ненависти. Убийство герцога Гандийского

 

ардинал вице-канцлер взял пакет, протянутый ему белокурым пажом, внимательно осмотрел его со всех сторон, сохраняя выражение невозмутимого спокойствия на своем изящно вылепленном, почти аскетичном лице аристократа.

— Мой господин, его принес человек в маске, не пожелавший назвать себя. Он ждет внизу.

— Человек в маске? Какая таинственность!

В задумчивых карих глазах кардинала мелькнул веселый огонек, тонкие пальцы надломили восковую печать на конверте, из которого выпало золотое кольцо, прокатившееся по черно-пурпурному восточному ковру. Юноша нагнулся и подал его своему господину.

Рассматривая кольцо, кардинал увидел, что на нем выгравирован герб дома Сфорца: лев и цветок айвы. То есть его собственный герб. Выражение темных задумчивых глаз кардинала внезапно изменилось, он пристально посмотрел на пажа.

— Ты видел герб? — спросил он, и обычно ровная интонация его голоса стала жесткой.

— Я ничего не видел, господин мой, только кольцо, ничего больше. Но я его не рассматривал.

Кардинал продолжал испытывающе смотреть на пажа.

— Иди, приведи этого человека, — наконец произнес он.

Юноша ушел, но вскоре появился снова, отодвинул в сторону ковер, маскировавший дверь, и впустил человека среднего роста, закутанного в черный плащ. Лицо его от подбородка до лба было скрыто темной маской, на фоне которой ярко выделялась золотистая шевелюра.

Кардинал сделал знак, и юноша удалился. Тогда гость, подойдя поближе, сбросил плащ, под которым обнаружился богатый камзол из лилового шелка; на украшенном бриллиантами поясе висели шпага и кинжал. Он сорвал маску, открывая красивое, хотя и безвольное лицо. Джованни Сфорца, властелин Пезаро и Катиньолы, отвергнутый муж мадонны Лукреции, дочери папы Александра.