Капитан побледнел, в его взгляде появился страх.

— Разве такое ты должен был вершить правосудие моим именем в Миддельбурге? Ты опозорил и обесчестил мое имя! Если ты считал его виновным, то почему и с какой целью подписал эту бумагу? Молчи! Я знаю твою цель! И почему, добившись своего, ты не сдержал слово и не выполнил своего обязательства в этой грязной сделке?

Ринсольту нечего было ответить. Он был напуган и разозлен одновременно. Все это казалось раздуванием из мухи слона.

— Я… я хотел найти компромисс между справедливостью и…

— И своей похотью, — закончил его мысль герцог. — Ах ты, германская собака! Ей-Богу, следовало бы укоротить тебя на голову.

— Но, господин мой, — протестующе воскликнул Ринсольт.

— Ты грязно поступил с женщиной, — сказал герцог, глядя на капитана. — Чем ты возместишь ей потерю? И чем ты способен ее возместить? Конечно, я могу бросить к ее ногам твою мерзкую голову. Но разве этим исправишь содеянное?

Внезапно капитан почувствовал надежду, причем весьма согревающую его, потому что он находил Сапфиру восхитительной женщиной.

— Ну что ж, — медленно произнес он, — я сделал се вдовой, и я же могу сделать ее замужней женщиной. Сам я никогда не думал о женитьбе. Но если ваша светлость считает брак достаточным возмещением, то я согласен.

Герцог хотел что-то сказать, но промолчал. Выражение его лица вновь изменилось. Он прошел в дальний угол комнаты, склонив голову набок и размышляя. Потом повернулся и сказал капитану:

— Пусть будет так. Хотя это и не исчерпает твоей вины, но большего ты сделать не в силах. Это до некоторой степени восстановит ее доброе имя, отнятое тобой. Ты должен жениться на ней не позже, чем через неделю. Если она не согласится, тебе придется худо.

Сапфира не хотела соглашаться — скорее предпочла бы смерть, — если бы не настойчивость герцога, которую он проявил в беседе с нею с глазу на глаз. Итак, почти убежденная, что это в некоторой степени восстановит ее честь, бедная женщина, ни жива ни мертва, позволила отвести себя к алтарю часовни герцога и, едва ли соображая, что творит, вышла замуж за Клаудиуса Ринсольта — человека, которого она, казалось бы, должна была ненавидеть и презирать больше, чем кого бы то ни было во всем мире.

Ринсольт в общем-то был удовлетворен исходом дела и приказал устроить по поводу бракосочетания роскошный пир. Но когда капитан и его молодая жена, повисшая в полуобморочном состоянии на его руке, шли от алтаря, герцог взял Ринсольта за плечо.

— Это еще не все, — сказал он, — следуйте за мной.

Новобрачных привели в большой зал Принцессхофа, где собрался весь двор — поздравить их, — подумал германский капитан. За широким столом сидели два писаря с перьями и бумагами. К тому же столу подошли герцог и Арно, одетый на этот раз во все голубое, и Карл потребовал тишины.

— Капитан Ринсольт, — серьезно и спокойно проговорил он, — то, что вы сделали, хорошо, но недостаточно. Принимая во внимание обстоятельства вашей женитьбы, а также ставшие нам известными ваши образ мысли и понятия о чести, мы решили, что необходимо принять меры предосторожности. Если вы задумаете бросить жену, это обойдется вам очень дорого.

— Я и не собираюсь… — начал было Ринсольт, который терпеть не мог наставлений.

Герцог жестом велел ему замолчать.

— Не прерывайте меня, — резко бросил он. — Вы богатый человек, Ринсольт, благодаря милостям, которыми я одаривал вас с тех пор, как вытащил из германских трущоб и сделал тем, что вы сейчас из себя представляете. Итак, вот документ, согласно которому вы завещаете все, чем на сегодняшний день владеете — все это перечислено здесь же, — своей жене. Завещание вступает в силу в случае вашей смерти либо развода. Прошу вас подписать документ.

Капитан какое-то мгновение колебался. Этот договор мог связать ему руки. Герцог был явно несправедлив. Однако, перехватив спокойный и твердый взгляд Карла, Ринсольт шагнул к столу и взял из рук писаря бумагу.

Он понял, что выбора нет. Это — ловушка. Что ж, придется смириться. Он склонился над столом и начертал на бумаге свою корявую подпись солдата.

Писарь присыпал чернила песком и протянул документ герцогу. Бросив взгляд на подпись, Карл расписался сам и отдал документ супруге капитана, все еще не пришедшей в себя.

— Берегите это, — сказал он ей. — Эта бумага — мой свадебный подарок.

Глаза Ринсольта сверкнули. Если документ будет храниться у жены, то еще не все потеряно! Однако ему тут же пришлось забыть об этом.

— Отдайте мне свою шпагу, — потребовал Карл.

Удивленный капитан вытащил оружие и протянул его своему господину. Тот взял шпагу и на его лице мелькнула суровая улыбка. Он внимательно осмотрел оружие, держа его одной рукой за эфес, а другой — за острие клинка. Внезапно он согнул правое колено и, плашмя положив на него клинок, разломил его надвое.

— Бесчестный клинок! — сказал он, отбрасывая обломки. И, указав на Ринсольта, приказал: — Уведите его! Пошлите к нему священника. Даю ему полчаса на исповедь, а затем его голова будет поднята на пике над крышей замка. Пусть все видят, какова справедливость герцога Бургундского!

Германец взревел, как раненый бык, и рванулся было вперед, но стражники потихоньку подобрались к нему сзади и схватили его. Сапфира была освобождена от уз брака, на которые герцог Бургундский Карл и не думал ее обрекать.

Ночь душителей. Иоанна Неаполитанская и Андрей Венгерский

 

арл, герцог Дурацуо, был одним из первоклассных шахматистов своего времени, манипулирующим королями и королевами, рыцарями и прелатами из плоти и крови в игре, которую он вел с судьбой на мрачной доске неаполитанской политики. Он не обманывался относительно счета, который представит ему беспощадный противник в случае проигрыша. Он сознавал, что ставкой в этой игре служит голова и что один-единственный неверный шаг неизбежно приведет его к проигрышу. Поэтому, как мы увидим, он играл одновременно и дерзко и осторожно.

Первый свой ход он сделал в марте 1343 года, три месяца спустя после смерти Роберта Анжуйского, короля Иерусалима и Сицилии; так звучал титул правителя Неаполя. Герцог решил воспользоваться анархией, которая воцарилась в королевстве в результате глупого и бездарного правления.

Добрый король Роберт Мудрый силой вырвал корону Неаполя у своего старшего брата, короля Венгрии, и правил страной как узурпатор. Возможно, чтобы успокоить совесть или предотвратить в будущем борьбу между своими наследниками и наследниками брата, он попытался исправить совершенную несправедливость при помощи брака между внуком брата Андреем и своей внучкой Иоанной. Этот брак был заключен десятью годами раньше, когда Андрею было семь, а Иоанне пять лет.

Целью этого раннего брачного союза было примирение обеих ветвей Анжуйского дома. На деле же соперничество стало еще более острым, чем когда-либо, этому в немалой степени способствовал и сам король Роберт. Перед самой кончиной он призвал к своему смертному одру принцев крови, членов домов Дурацуо и Таранто, и других знатнейших лиц королевства и потребовал от них клятвы в верности Иоанне. Кроме того, он сам назначил регентский совет, который должен был править королевством до тех пор, пока Иоанна не станет совершеннолетней.

Иоанна была провозглашена царствующей королевой, и правление страной осуществлялось советом только от ее имени, что совершенно противоречило тем целям, ради которых был заключен брак. Поэтому неаполитанский королевский двор сразу же разделился на два лагеря — партию королевы, в которую входила неаполитанская знать, и партию Андрея Венгерского, к которой принадлежали венгерские аристократы, образовавшие его свиту, и несколько недовольных Иоанной неаполитанских баронов. Во главе этой партии стоял наставник Андрея монах Роберт.

Этот надменный монах, яркий портрет которого оставил нам Петрарка, краснолицый, рыжебородый и рыжеволосый, маленький и толстый, всегда грязный, проникнутый, словно Люцифер, непомерной гордыней, несмотря на свои лохмотья, яростно врывался на заседания регентского совета, требуя предоставить ему от имени его воспитанника голос при решении государственных вопросов. Он подавлял совет не только своими властными манерами, но и тем, что пользовался поддержкой черни, которая принимала его неряшливость за проявление святости. Его вторжение на заседания совета вызывали такое замешательство, что вынудили папу вмешаться как верховного властителя (ведь Неаполь был владением Святой Церкви). Папа назначил легата для управления королевством до совершеннолетия Иоанны.