В ЛНЦ мы видим и пример того "дезертирства" гонцов, якобы, страшившего Кощака: "В лето 7057. ...Того же месяца Марта 25 (21) прииде весть царю великому князю, что въ Казани царь Казанский Сафа-Кирей умеръ, убился въ своихъ хоромехъ. И посадили Казанцы и Крымцы, соодиначася, на царство Казаньское сына его Утемышь-Гиреа царевича дву летъ, а въ Крымъ послали многыхъ пословъ просити помочи и сверстного царя. И царя великого князя казаки Урачко съ товарыщи пословъ Казаньскыхъ побили и ярлыки ихъ поимали и къ государю прислали и въ Крымъ никакова человека не пропустили" [там же, с.157 (т. 20, с.475)]. Известия агентурного разведчика - неосмотрительно упомянутые московской хроникой кон. 1550-х годов п\ред. А.Ф.Адашева, Сказитель поспешил дезавуировать, вставив (в Буслаевском изводе ремарки о бережении Кощака еще нет) слова о казанских перебежчиках!
В 2-й авторской редакции - в новелле об освобождении русских пленников добавившей риторическую сентенцию [там же, т. 19, с.75 (Соловецкий список)], Евангелист оказался процитирован не по первоисточнику, а по цитате в "Повести о Дракуле" (сентенция об окатоличивании Дракулы). Я.С.Лурье, А.М.Панченко, Б.А.Успенский утверждали, будто повесть эта, созданная сотрудником Посольского приказа в ХV веке, во времена Ивана Грозного исчезла из книжной традиции, как "...чересчур откровенная" [СКК, вып. 2\1, с.509]. Как видим, её хорошо знали и цитировали на память, вставляя в публичные - не келейные сочинения, в разгар Опричнины, самые приближенные к Ивану Васильевичу чиновники. Не подозревая, что ее сентенции, спустя 400 лет, будут поняты, как аллюзия на их время!.. "...Пока интриги были направлены против царя лично, Иоанн, "опаляясь на провинившихся", просто отсылал их от себя, чтобы они "не зрели лица государя", но когда политические противники, уезжая в Литву или Польшу, совершали государственную измену, в силу вступал закон" [В.Г.Манягин "Курбский против Грозного", 2013, с.77].
Достославные одномышленницы Дуни и Фёклы - Ирина Петровская и Ксения Ларина могут здесь всплеснуть руками: к предосудительным "интригам" - при дворе Ивана IV Васильевича, чуждого бюргерской обидчивости ветхозаветных завоевателей России века ХХ (и "патриотов" ХХI...), устное недоброжелательство, как свидетельствуют источники - даже не причислялось...
2.ПОВЕСТЬ ПРО МОРСКУЮ ПЕХОТУ БЕЗ МАШИ И ВИТИ
От каких дат отсчитать рождение великорусского флота и его подразделений, среди политтехнологов, ельцинских и путинских, идут горячие споры. Невежество их в истории фактической, порой, рождает грандиозные ляпсусы [http://maxpark.com/community/4169/content/5276529]. Но откуда лучше вестись отсчету Дня Плавной рати - корабельной (морской) пехоты, ответил Сказитель.
Советский историк пишет о той кампании: "...Русская армия дважды предпринимала наступление на Казань в 1548 - 1550 гг., но не добилась успеха. В первый раз она застряла под Нижним Новгородом, не сумев переправиться за Волгу из-за раннего таяния льда. Иван Васильевич вернулся из этого похода "со многими слезами"..." [Скрынников, с.45]. Так утверждают источники: ЛНЦ, Лицевая Летопись; Русский Хронограф [ПСРЛ, т. 13\1, с.156; т. 20, с.473; т. 13\2, с.458; т. 22, с.527]. Но есть иная оценка событий: земское войско не смогло начать кампании, застряв в спорах заместничавших воевод [В.Викторов "Загадки генеалогии"\ "Вопросы Истории", N2, 1965, с.218].
И по тылам врага 18 февраля 1549 года, - что удостоверяет ЛНЦ, вопреки Кунцевичу и Волковой, пытавшимся передатировать поход Микулинского князя [Г.З.Кунцевич "История о Казанском царстве...", 1905, с.335; ПЛДР, с.615], - ушел лишь передовой полк С.И.Пункова: не более 2-3 тыс.чел. с легким оружием на волжских судах, - которому так и не подошла помощь.
Но, хотя операция эта велась на реке (величиной, впрочем, несоразмерной с европейскими речками), масштаб её, как и профессионализм действий воевод - итог операции, подсказывает, что кремлевским политтехнологам не стоило б искать лучшего: "...Царю же Шигалей исъ Казани на Коломну прибежавъ - аки ястребъ борзо прелете - ту, бо, стояше все лето царь же. Шигалей - Московскому царю втайне возвестивъ вся на Казанцовъ, о себе, какъ хотяше убиенъ быти отъ Казанцовъ, и какъ Чюра его упусти исъ Казани, и показавъ грамоты ихъ за печатми ихъ.
Онъ же <Иван Васильевич> возъяряся велми и рыкнувъ, аки левъ, въ правду сицовыхъ обысковъ и опытавъ христьянсти губителей, бесерменъскихъ поноровниковъ! И повеле 3 боляръ своихъ, полатныхъ болшихъ велможъ, лесть творяще, главней казни предати, четвертый же, техъ боляринъ, зелемъ опився, умре. 8 боляръ техъ, ведаючи дело сие, а повинныя тии же, бежаниемъ скончашася, смертныя казни избыша. И дождашася времени, инеми обослашася.
Царь же князь великий за сию измену Казанцовъ посла Казанския земля воевати, все улусы, дву своихъ воеводъ преславныхъ, а третьяго началного воеводу, храброго князя Семиона Микулинского, памяти незабытного, да князя Василья Оболенского Сребряного, и съ нимъ налехко рать многу, копеиника и тулоносцы, огненныя стрелцы. Отпущающи и, рече имъ царское слово свое съ любовию: "Весте, о силнии мои воеводы, каковъ пламень горитъ въ сердцы моемъ отъ Казани? Не угаснетъ никогда же! Воспомяните же, когда благо прияли есте отъ отца моего, отъ мене же еще мало. Се ныне предлежитъ вамъ время: показати ко мне служба своя нелестно, - аще ми послужите и печаль мою утешите, то многимъ благимъ, паче первого, друзи мои бысте!"
И отпущаетъ ихъ Волгою въ лодияхъ, и заповеда имъ не преступати хъ Казани, - самъ, бо, помышляше итти изготовлен, егда ему время будетъ.
Похвалю же мало словомъ храброго воеводу, всеми любимаго князя Семиона. Таковъ бе обычаемъ и умомъ: веселъ всегда, и светелъ, и радостенъ очима, и тихъ, и кротокъ, и силенъ въ мужестве, и славенъ въ бедахъ, и въ скорбехъ терпеливъ, и наученъ копьемъ метати, укрыватися отъ стреляния мечемъ, сечь и на обе руки стреляти въ примету - не грешити (без промаха). Той же воевода князь Семионъ, зъ другимъ реченнымъ воеводою, уязвляются сердцемъ и вооружаются крепце со многими храбрыми вои, и шедъ, повоеваша многия Казанския области, кровью наполниша Черемиския поля и земли варварскими побитыми мертвецы, а Казань градъ мимо идоша, неподалече, токмо силу свою показаша Казанцомъ, не приступающи ко граду. А велми бы мошно тогда невеликимъ трудомъ взяти Казань; пришли бо воеводы неведомы въ землю Казанскую, а во граде бе мало людеи: все велможи разъехашася по селомъ гуляти зъ женами и зъ детми, и царя во граде не бе. Обретоша его - со птицами ловящь, и со псы, впросте, въ мале дружине - а побита Казанцовъ 3000, бывшихъ съ нимъ, шатры и казну его всю, бывшую ту, разграбиша, бывшего хлебокормлю яша жива, и самого же царя мало жива не яша: мало живъ во градъ утекъ, 5 или 10 юношъ съ нимъ. И градъ осади. И увиде, бо, царь: воеводы пришли въ Казань, въ 3 день собра царь Казанцовъ 20000, посла за ними - на похвале ста тысячими Руси не боятися, и переняти у нихъ дороги, и догнати ихъ, и побити, и повоевати Руския пределы.
Воеводы же, почаяше за собою погоню, и ставше негде, въ крепкихъ местехъ, утаившееся. Казанцы же 3 дни гнашася за ними - и утомишася сами и кони ихъ, и падоша опочивати замертва, чающе у нихъ <от них?> ущедшихъ воеводъ. Воеводы же, отшедша отъ места своего и поидоша молкомъ <мелким местом?>, гребуще къ месту тому, идеже Казанцы отъ труда испочиваютъ. И послаша некоихъ подзрити имъ: видеша ихъ крепко спящихъ всехъ и оружия своя поснемшихъ, и стражеи не имущихъ, и стада конская далече отъ нихъ пасомы, не боящимся никого же, занеже въ своей земли.
