1.ШПИОНСКИЙ РОМАН
После 1917 г. - после реванша азиатского нашествия, охватившего и историографию, долгое время о повести не упоминали вовсе. Огромный художественный дар и героическая биография автора - свидетельствовали за сказанное им, сильней, нежели "разоблачения" злобствовавшей местечковой профессуры [напр.: М.Г.Худяков "Очерк по истории Казанского ханства", Пг., 1923 (переиз.: М., 1991; М., 2004...)]. Смена эпох в нач. 1950-х гг. вызвала к жизни негромкое рассекречивание. Отныне - усилия картавых "ученых" обратились к троллингу литературного замысла, поэтики, истории текста сочинения. Напр.: "В этом идеализированном изображении отношения самодержавного царя к народу совершенно скрытой оказалась историческая правда - то, что укрепление централизованного дворянского государства и обеспечение его безопасности от внешних врагов происходили за счет усиления эксплуатации трудового народа" [Г.Моисеева "Автор "Казанской истории"\ ТОДРЛ, 1953, т. 9, с.277]...
Электронные справки, вполне сохранив вульгарно-социальную атеистическую методу, толкуют сюжет так: "...Центральной темой памятника все-таки было окончательное завоевание Казани при Иване IV, этому событию посвящена основная часть текста. Основными персонажами здесь оказываются "царь державы Руския" Иван и казанская царица Сумбека" [А.В.Архангельская "Казанская история"\ http://www.portal-slovo.ru]. Это не верно, даже формально. Безусловно положительный для автора, образ Ивана Васильевича чужд "глянца" - напротив, щедро даруемого беллетристом Даме. Триумфальный въезд царя в Москву [ПСРЛ, т. 19, с.180] стилизован под былину о Чуриле Пленковиче: герое эпоса, хотя сексапильном, но далеком от идеала. Посылая воевод Микулинского и Серебряного на Казань, легкодоступную после разгрома воеводами татар, царь тщеславно запрещает им брать город, оставляя это себе, однако, вначале потерпев неудачу [там же, сс. 57-59]. Перед финальным штурмом, пытаясь склонить врагов к капитуляции и суля им разнообразные посулы, русский царь получает ответ, цитирующий слова Христа Иуде Искариоту [там же, с.147].
Если кто и противопоставлен в сладкой повести "...младой, аки цвет красной, цветущей, или ягоде винной, сладости наполненной" [там же, с.344] Ногайской княжне, так это князь Серебряный-Оболенский. Не смотря на скоморошеский характер квазицерковных сентенций, щедро рассеянных Сказителем по пространству красныя новой повести сия, её идея вполне религиозна. Покорение Казани христианским Русским царством - воля Христа, объективная и непреодолимая, прорекаемая и языческими волхвами. Православный Бог самовластен в Своей воле. И как Он приходит на помощь 1-му Казанскому хану Улу-Махмету, против верных Себе русских князей, за его (хана) правду [там же, с.18], так и Сказитель - отмечая обреченность дела героини, говорит о ней, в т.ч. и приемами куртуазной литературы: евангельскими цитатами, относящимися к Христу [там же, сс. 75, 82]. Потому именно воевода Василий Серебряный - разгромивший казанцев, вопреки колдовству волхвов, насылавших ростепели, в речном походе 1545 г. (в повести смещено к 1549 г.), когда ханство лишилось цвета собственных бойцов и стало беззащитным (далее обороняясь разноплеменными "добровольцами"), делается конвоиром низложенной царицы, вместо своего брата Петра. И речь брата тёзки апостола Петра, в сцене ареста Сумбеки - целиком вымышленной Сказителем (исторически, русские воеводы приняли ханшу у казанских вельмож в Свияжске), выражает смысл повести: "Поимана еси, волная царица Казанская, Богомъ нашимъ - Исусъ-Христомъ, царствующимъ на небеси, отъ Него же царствуютъ вси цари на земли - Царь, царству же Его несть конца, - Той ныне отъ тебе царство Свое отъемлетъ и предаетъ тя съ нимъ, - царице! - великому царю-самодержцу всея Великия Руси. Его же повелениемъ азъ, рабъ его, приидохъ по тебе и посланъ, ты же буди готова скоро, съ нами поити" [там же, с.76 (Буслаевский список)]. Словно утверждая и удостоверяя его, непокорная царица, до финала подобная грешнице Марии Египетской ("добромъ нужена бысть крещение прияти, и не крестися...") [там же, с.183 (Соловецкий список)], отвечает воеводе, цитируя Деву Марию: "Буди воля Божия... (и самодержцова московского)" [там же, с.76 (Буслаевский список)].
Что известно об авторе? Во вступлении он называет "братиею" воинов - противополагая "простым" христианам. О себе говорит, как плененном был поднесен Сапа-Гирею (не ясно, после 1526 г. в Казани, или ранее в Крыму), оказавшись приближенным к персоне хана: "Грехъ ради моихъ случи ми ся плененну быти и въ Казань сведену быти, и вдашу мя бывшю царю Сапкирею въ дарехъ. И взятъ ми царь съ любовию служити во дворъ свой, сотвори мя предъ лицемъ своимъ стояти. И бывъ тамо у него 20 летъ, не отпленены(й), по взятие же казанское <уникальное речение списка позволяет толковать, что пленник сопровождал хана в походах на Русь, дезертировав лишь во время штурма 02.10.1552 г.> изыдохъ из Казани на имя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси. Онъ же мя ко Христове вере обрати и ко святей церкви приобщи, и мало земли ми уделомъ дасть, да живъ буду, услужа ему. И нача служити ему. Мне же - отъ царя Казанъского зело чтиму, и попремногу мене любляше, - велможи его мудрейшии и честнейшии беседоваху со мною, и паче меры брежаху меня. И слышахъ изо устъ ихъ словомъ и отъ самого царя многажды, и отъ велможъ его..." [там же, с.3].
Картавая антирусская "историография" - ухитряется перевирать даже самые прямые сообщения ненавистного ей Русского Сказителя (еще и ссылаясь при этом на него при этом, в "подтверждение"...), напр.: "...Нет оснований не доверять тому, что автор был взят в плен казанцами, обращен в мусульманство, двадцать лет (с 1532 по 1552 г.) жил в Казани..." [Моисеева, 1953, с.284], - сказав (автор) о себе, что провел 20 лет при хане Сапа-Гирее (первоначально владел Казанью по 1529 и далее с 1535 г., ум. в 1549 г...).
Мы сталкиваемся - со случаем, вполне себе клинического "литературоведения", где возможным оказывается, доверять лишь сообщаемому самим Автором, в первоисточнике, по-возможности, отыскивая смысл там, где им делаются заведомые "смещения", пользуясь историческим и литературным контекстом.
Отпав в магометанство, Сказитель, однако, противополагает себя прочим омусульманеным пленникам: "И повеле царь <Шигалей> въ той же часъ главу ему <сеиту, проповедовавшему джихад> отсечи, а богатества его все въ казну, переписавъ, самодержцову взяти повеле. И собра пленныхъ людей 100000 мужи и жены и детей (на Русь отпустиша. Инии же застаревшеся прелестницы многи отъ нихъ осташася, не хотяще обратитися къ вере Христове. И до конца отчаявше своего живота спасения, и погибоша, окоянны, светъ отвергше истинныя веры, а тму возлюбившее)" [ПСРЛ, т. 19, с.75, Буслаевский (и Соловецкий) списки]. Имев возможность покинуть Казань осенью 1551 г., вместе с отпущенными вассалом Ивана Грозного жертвами ордынского секс-джихада, он, однако, оставался в городе, с риском "изойдя из Казани на имя Царя", лишь "по взятие казанское" [там же, с.3].
Ренегат сохранил жизнь, хотя тогда, как говорит Лицевая Летопись: "...Въ полонъ же повеле Царь имати жены и дети малые, а ратныхъ людей за ихъ измены избити всехъ. И толь множество взяша полону татарьскаго, якоже всемъ полкомъ русскимъ наполнитися <полоном>, у всякого человека полонъ татаръский бысть; христианъскаго же полону множество тысящь душъ (о)свободи..." [там же, т. 13\2, с.513].
