Красноголовые шпанки сильно уничтожают саранчовых и этим приносят большую пользу.

Внизу продолжает журчать вода. Я иду вдоль ручья дальше по направлению к лёссовому обрыву, где была пересыхающая лужица. На ее месте большая глубокая яма, заполненная водой, и сверху в нее журча вливается маленький водопадик. Ничего не осталось от лужицы и все ее обитатели — маленькие дафнии, личинки мух, красные личинки комариков расселились по всему распадку и теперь, когда пройдет вода, будут долго жить в таких же маленьких лужицах, пока их не высушит горячее солнце.

Сегодня, десятого марта 1965 года, небо ясное, и, наверное, будет теплый весенний день. Солнце взошло над тугаями и пустыней, и сразу почувствовались его ласковые лучи.

Высоко в небе к Соленым озерам тянут стаи уток, кричат в кустах фазаны, хлопают крыльями, заливаются щеглы, синички-лазоревки. Только насекомых не видно. Не отогрелись после утреннего заморозка.

Но с каждым часом теплее. От ручейка на берег выползает маленький темно-серый ручейник. На его спине два отросточка — зачатки крыльев. Он очень торопится, забирается на тростинку, крылья его расправляются, складываются на спину, и вскоре он, справляя весну, уже трепещет в воздухе.

Сверкают на солнце крыльями жуки-стафилины, какой-то большой жук с гулом проносится мимо. Куда он спешит, зачем так рано проснулся?

Открыл крышечку своего подземелья люковый паук, принялся за ремонт зимней квартиры, соскребывает ядоносными крючками комочки земли, опутывает паутиной, собирает в тючки и выбрасывает наружу.

Муравьи еще спят в подземных убежищах, ждут, когда к ним в глубину проникнет тепло, не верят весеннему дню. Еще будут морозы, холода, дожди, быть может, даже снега. Зато любители прохлады — муравьи-жнецы — все пробудились, выбрались наверх и принялись заготавливать семена тех трав, которые осенью были несъедобны, а теперь после зимы как раз кстати. Кое-где возле входов гнезд греются зоркие и чуткие крылатые самки и самцы. Едва упадет на них тень, и все они в спешке, сверкнув крыльями, мчатся в спасительные подземные лабиринты.

Кончился сон у пустынных мокриц. Теперь прощайте зимовочные норки и тесные скопища! Наступила пора расселения, свадебных путешествий и забота о потомстве. Не беда, что еще будут холода, весна все же наступила, чувствуется ее дыхание.

Над небольшой полянкой среди высокого лоха реют в воздухе клопы-солдатики и садятся на землю. Желтая сухая трава колышется от множества красных телец. Они тоже расселяются и сюда залетают со всех сторон по пути.

В ложбинках, где скопилась вода, в мелководных лужах копошатся клопы-гладыши, кориксы, жуки-водолюбы. Они прилетели сюда, на мелководье, в тепло из холодных, в ледяных заберегах речек. Когда наступит засушь, вся эта братия переселится обратно.

А солнечные лучи еще жарче. В тени уже более двадцати градусов. Яркие цветистые фазаны по-весеннему раскричались в кустах чингиля. На сухом суку завел веселую и звонкую трель пестрый дятел. Пролетела сорока с веточкой в клюве для гнезда. Высоко в небе просвистели крыльями шеренги уток-шилохвосток. Сверху донеслись крики журавлей. Большие птицы, медленно взмахивая крыльями, неслись на север, на родину. А когда стих ветер и только чувствовалась едва заметная плавная тяга воздуха, на паутинках поднялись паучки и полетели в дальние странствования. Полетели все: крошечные, неопытные, не знающие жизни юнцы-малыши, едва вышедшие из родительских коконов, и те, кто еще осенью начал самостоятельную жизнь и удачно перезимовал. Поднялись в воздух и пауки-волки из семейства Ликозид. Вот мимо на длинной сверкающей нити медленно проплыла молодая самка-ликоза, размером с горошину. За ней другой пилот бродяга-скакунчик стал постепенно набирать высоту. Земля запестрела паутинными нитями, а небо расчертилось сверкающими линиями. Никто не знал о том, что пауки-ликозы и скакунчики также умеют летать, как те, что всю жизнь сидят на своем месте в своих паутинных ловушках и только один раз в детстве превращаются в воздушных путешественников. Так неожиданно открывается маленькая тайна паучьей жизни.

Поднимаются на крыльях в воздух мириады мелких насекомых, пробудившихся после зимнего сна. Маленькие моторы беззвучно работают и несут всюду бездумных переселенцев. Буйство расселения завладело всеми, и, казалось, будто в природе во все стороны разносился гул набата и взывал: «Разбегайтесь, разлетайтесь, расползайтесь, прощайтесь с насиженными местами. Занимайте все места, где только возможна жизнь. Не беда, если кто и окажется неудачником. Жизнь обязана заполнить все закоулки, где только она возможна!»

Незаметно склоняется к горизонту солнце, розовые лучи падают на далекие снежные вершины гор Тянь-Шаня, и, когда оно прикасается к горизонту большой молчаливой пустыни, все старые сухие травы начинают сверкать паутинными нитями, и это ранее незаметное богатое убранство, эти следы переселенцев, светятся, мерцают и медленно-медленно гаснут вместе с наступающими сумерками.

Первый весенний день закончился.

Среди красных скал гор Калканов, на голубой полянке, поросшей пустынной полынью, я вижу большой холм желтой земли и торможу мотоцикл.

Что там такое?

Это не холм, а кольцевой вал и внутри него глубокая круглая яма с совершенно отвесными стенками. А дальше все происходит как-то неожиданно и одновременно: ноги проваливаются в желтую землю по колено, в яме раздается шум, и наружу один за другим стремительно вылетает добрый десяток пустынных воробьев. Земля, оказывается, вся пронизана норами песчанок, в стенках же ямы, пожалуй, правильнее ее назвать колодцем, каким-то образом воробьи вырыли отличные глубокие норы, натаскали туда травы и устроили гнезда.

На дне колодца кто-то копошится. Надо присмотреться, не отводя взгляда, отвыкнуть от ослепительно яркой пустыни. Там вяло ползает множество крупных жуков-чернотелок. Они, видимо, давно в плену, истощили силы, смирились со своей судьбой и медленно умирают. Среди них единственный жук-скарабей карабкается по отвесным стенкам, срывается, падает вниз на спину, барахтается, пытаясь встать на ноги, упрямо бьется за жизнь, пытается выбраться на свободу. Среди узников бродят еще мелкие жучки, и великое множество каких-то мельчайших насекомых усеяли дно. А в самом углу прижалась к земле ящерица-агама и, повернув голову набок, смотрит на меня немигающими глазами.

Жаль бедных чернотелок, агаму, и еще интересно, кто такие мелкие насекомые, почему их много. Я подвожу мотоцикл к яме, привязываю к нему веревку, делаю на ней узлы и осторожно спускаюсь вниз.

В яме тишина, прохлада, сумерки. Совсем не так, как там, наверху, в пустыне. Какой-то воробей остался в своей норе, но сейчас не выдержал, вырвался и, едва не задев меня, вылетел кверху. В гнездах птиц лежат светлые с черными крапинками яички. Видимо, птичьи пары не отличаются добрым нравом и среди них случаются драки, так как на земле валяется немало разбитых яиц. Все их содержимое выели голодные жуки.

Я собираю жуков пригоршнями и выбрасываю наверх. Какие они легкие! Скарабей совсем как перышко. Доходит очередь до агамы. Ящерица угрожающе раскрывает рот, шипит, ее подбородок синеет.

Еще я вижу полуистлевший труп замечательного прыгуна пустыни — мохноногого тушканчика, остатки желтого суслика и зайца-песчаника. И еще что-то припорошенное землей — шерсть, кости, маленькие рожки джейрана. Бедное животное первым из крупных зверей пострадало в этой могиле.

Когда-то в яму угодил волк, лиса или собака. Пытаясь выбраться, узник вырыл довольно большую нору, а потом ему, наверное, посчастливилось, так как трупа нет. Нора вся сплошь набита чернотелками — этими ночными бродягами пустыни, и немало хлопот стоит всех выбросить наверх.

А маленькие насекомые оказались жуками-стафилинами. Их тут, наверное, несколько тысяч. Они голодают. Кое-кто, сцепившись, затевает драку. Победители наслаждаются, поедая побежденных. Долго ли они будут так жить? Тот, кто еще не обессилел, пытается подняться на крыльях, но, ударившись о стенку колодца, падает на землю. Лететь вверх строго вертикально никто из них не умеет.