Все описанное произошло летом 1964 года в Карачингильском охотничьем хозяйстве в ста километрах от города Алма-Аты.
После наводнения
В то время, как в пустыне полыхает жара, на реке Или благодать: песчаные отмели, мелкие проточки, желтая вода, отблескивающая синевой неба, дальние сиреневые горы Чулак и прохлада. На небе сияет солнце, тишина властвует над рекой, природа будто уснула и черные вороны на песчаных косах тоже заснули, не шевельнутся. Недавно после очень жаркой погоды с далеких снежных горных вершин пришла большая вода, затопила косы и песчаные острова, и ничего от них не осталось. Лишь кое-где над мутной рекой вздрагивают тоненькие зеленые вершинки ив. Но к середине августа наступил едва заметный перелом, стали прохладней ночи, ослабла жара, вода отступила, обнажила песчаные острова, покрытые подводной рябью. В такое время на илистых берегах масса следов. Важно и не торопясь отпечатала кресты лап серая цапля. Нашлепала по грязи ногами и начертила хвостом ондатра. Крошечные ножки трясогузки все испещрили узорами. И многое другое написано на иле, всего не перечтешь.
Маленькая проточка между песчаными островами уже стала подмывать бережок, сделала его уступчиком. На краю уступчика возле чьей-то норки лежат крохотные круглые катышки. Строитель то ли отбрасывал их, то ли относил в сторону подальше от своего подземного убежища.
Таких норок немало. Всюду они. Только разные: маленькие — с комочком земли, как пшеничное зернышко, у входа, и большие — с комочками, как горох. У иных комочки почвы лежат возле самой норы, у других отброшены едва ли не на полметра во все стороны.
Первое, о чем спрашиваешь себя, когда встречаешь незнакомую норку, кому она принадлежит, кто ее хозяин? Ответ можно получить только с помощью раскопок. Маленькая лопаточка всегда лежит в специальном карманчике полевой сумки.
Влажный песок рыть — удовольствие. Лопатка легко вонзается, норка не засыпается. Сейчас в ней обнаружится что-нибудь незнакомое и, конечно, очень интересное. Впрочем, лучше никогда не тешить себя заранее большими надеждами. Во всех норках все одно и то же: длинные уродливые с большим горбом на спине личинки жуков-скакунов.
Почему же личинки поселились на мокрой косе? Ведь она только что освободилась из-под воды. Неужели они почувствовали, что лето пошло на убыль, пришел конец половодью, ледникам в горах уже не таять, и воде в реке не прибывать. Какая замечательная, необыкновенно сложная, с нашей человеческой точки зрения, способность угадывать жизнь реки и смену времени года. Способность усовершенствованная, отработанная и отшлифованная многими миллионами лет жизни. Личинки скакунов — любители чистого и слегка влажного песка — в предвидении того, что вода уйдет, заняли мокрые косы. На них будут отличные охотничьи угодья. Я с интересом разглядываю маленькое причудливо изогнутое тельце с длинными челюстями и широкой лопаткой на голове. Сколько в этих крошечных созданиях безотчетной мудрости органического мира!
Шлепая босыми ногами по мокрому песку, я возвращаюсь на бивак, насвистывая веселую песенку. На душе всегда радостно, когда не зря прошло время и попалось такое, о чем есть смысл рассказать. Вот и конец песчаным косам, за поворотом, на берегу старой узкой проточки, под зарослями лоха наш бивак. Теперь осталось поднять над головой полевую сумку и фотоаппарат, перейти через воду на другой берег. В это мгновение из дальних тайников опыта натуралиста выплывает сомнение.
— Почему на мокром песке к норкам нигде не было следов личинок жуков? — спрашиваю я себя. — Ведь хозяева норок должны были откуда-то прийти. Да и в умении ли предсказывать уровень воды в реке дело?
За первым вопросом следует простая отгадка, и все становится обыденным и будничным.
Личинки жуков-скакунов и раньше жили на этих косах до большой воды. Когда же их затопило, они отлично пережили под водой десяток дней в своих норках, используя ничтожно маленькие пузырьки воздуха, а теперь откопались!
Как часто в жизни красивые догадки губятся безобразными, но правдивыми фактами. Хотя, впрочем, маленький секрет жизни личинок все равно интересен.
Родина паучат
Прикрыв ладонью глаза от яркого солнца, Алексей всматривается в горы.
— Через день быть паводку, — говорит он.
А там, над синей стеной далеких гор с белыми полосками снежников и ледников, повисли громадные тучи. Они теснятся одна над другой пушистыми лохмами, поднимаются кверху, темнеют с каждой минутой. Иногда вспышки молнии освещают это хаотическое нагромождение воздушных замков. Высоко в горах идет гроза.
— Через день наша речка выйдет из берегов и зальет полянки, — добавляет уверенно Алексей.
К вечеру космы облаков добрались и до тугаев пустыни, и редкие капли дождя упали на землю. А горы совсем исчезли за темной пеленой. Через день, как предсказывал егерь кордона, речку было не узнать. Мутная вода пенилась, кружилась водоворотами, несла мусор, кусты, обломки деревьев. Полянка среди развесистого лоха, на которой мы так любили отдыхать, закрылась водой. Когда же она освободилась, трава на ней исчезла. Голая глина покрыла ее толстым слоем. Все живое сгинуло из этого места.
Прошло еще несколько дней. Речка стала все той же тихой и маленькой, скрытой зарослями кустарников и трав. Глинистая полянка подсохла и покрылась глубокими трещинами. Случайно навестив ее, я удивился: ее уже заселили тугайные жители: серые пауки-ликозы облюбовали и заполнили ее. Они забрались в глубокие трещины и там, в темноте и сырости, стали выплетать коконы, класть в них яички. Ну чем не отличное укрытие для такого ответственного дела!
Сплести кокон, отложить в него яички — только полдела. Чтобы из яичек вышли паучата, необходимо еще и тепло. И как можно больше! И похудевшие паучихи сидят на солнце возле трещин. Местами их много! Они выстраиваются рядками, шеренгой, как на параде, повернув коконы к солнцу. Неукоснимые разбойники, они не обращают друг на друга ни малейшего внимания. Хищнические наклонности и распри забыты. Все инстинкты подавлены ради главного — воспитания детей.
Я боюсь пошевелиться, тихо сижу возле пауков, обремененных потомством. Раздается далекий топот лошади, и пауков как не бывало. Все спрятались. Проходит минута, из трещины показываются сперва серые ноги, за ними сверкающие фонарики круглых крупных глаз, потом весь паук с коконом. В стороне по дороге прогудел грузовик. И снова все мигом скрылись в спасительное убежище. У меня затекли ноги. Легкий поворот на походном стульчике, и армия осторожных мамаш вновь, будто по команде, исчезает. Как они чувствительны к сотрясению почвы, как зорки и осторожны! Каждая мать дорожит не своей жизнью. В коконе в желтых прозрачных яичках развиваются паучата. Скоро они покажутся наружу.
Проходит еще несколько дней, и на глинистой полянке уже появились счастливые матери. Они неузнаваемы. Все тело их покрыто массой крохотных копошащихся паучат и похоже на какую-то бугристую шишку. Теперь не нужна трещинка. Паучихи отправляются путешествовать и скоро разбросают своих детей в джунглях трав и кустарников. Но на смену исчезнувшим появляются другие пауки и тоже принимаются готовить коконы.
Многочисленные паучата взгромоздились на свою мать и приготовились к путешествию.
Проходит месяц. Глинистая полянка немного подсохла и трещины на ней стали глубже, извилистей. По-прежнему возле них сидят паучки-мамаши и греют на солнце коконы. Еще по ней бегает сильно подросшее потомство — множество маленьких паучков. Не за ними ли ради поживы забираются в трещинки черные как смоль сверчки, а в одном месте из паучьего притона выглянул маленький пузатый жабенок.
Трудно понять, что здесь на голом месте нужно паучкам. Я беру зеркальце и освещаю солнечным зайчиком темные закоулки. Оказывается, они здесь не зря, у них есть важные дела, они приходят сюда ради того, чтобы сбросить свою ставшую тесной рубашку. Линочные шкурки их всюду в укромных местах. Кто знает, может быть, это те самые паучки, которые родились здесь в коконах, заботливо опекаемые осторожными матерями, и впервые в своей крохотной жизни увидали на этом месте и голубое небо, и зеленые травы, и глинистую площадку, покрытую глубокими трещинами.
