Замешательство и негодование в Токио, привело к отставке правительства Хиранума, новое правительство возглавил Фумимаро Коноэ. Князь Коноэ был в высшей степени странным человеком, он грезил наяву и принимал десять видов снотворного. Министром иностранных дел стал участник версальской конференции, экс-президент Южно-Маньчжурской железной дороги Иосуке Мацуока, прозванный «Гитлером из папье-маше». Его усилиями был подписан тройственный германо-итало-японский договор о военном союзе в сентябре 1940 года и договор о нейтралитете с СССР в марте 1941 года. Гитлер и Риббентроп склоняли Мациока захватить Сингапур, так как «с Англией фактически покончено», но в июле его должность занял адмирал Тэйдзиро Тоеда [6][35]. Сингапур все-таки стал японским в феврале 1942 года, после того как генерал Ямасита Томоюки, наступление которого уже захлебнулось, а войска остались без горючего и боеприпасов, взял город смелостью, воспользовавшись тем, что британский генерал Артур Персиваль запросил мира и поддался на ультиматум немедленной и безоговорочной капитуляции, Томоюки получил не только Сингапур, но и свыше 80 тысяч пленных солдат и офицеров войск Британского Содружества, имевших полный комплект вооружения и боеприпасов [82][83]. Это был окончательный разгром Британии на Востоке после уничтожения двух линейных кораблей «Соединения Z» адмирала Томаса Филипса японской авиацией в декабре 1941 года, ознаменовавшего собой закат эры линкоров [84]. Как писал М. Уолш: «Унизительный разгром Перл-Харбора был лишь началом победоносной поступи японского империализма, за которым последовал стремительный успех в Сингапуре, Гонконге, Маниле, Борнео, Новой Гвинеи, и Яве. За пять с половиной месяцев за счет удушения британских, голландских и французских империй на Дальнем Востоке японцы получили богатейшую колониальную территорию в мире. Их усилия оказались настолько успешны, что настоящая история разгрома не попадала в публичную сферу вплоть до окончания войны» [83].

Однако, несмотря на пронацистскую идеологию, наметившаяся социальная политика Японии вряд ли соответствовала представлениям о ней в вашингтонских кругах. Все фондовые биржи были объединены в проправительственную организацию Japan Securities Exchange. С 1937 года ключевые решения в корпорациях должны были согласовываться с государственным плановым агентством Kikakuin, которое с 1939 года также стало согласовывать и размеры дивидендов. В 1940 году появилась «Новая экономическая система», призванная «настолько полно отделить собственность от управления, чтобы собственники не получали никакой прибыли от роста производства». Правительственный комитет подготовил закон о статусе компаний, работающих с военными заказами по которому «прибыль в ее обычном понимании больше не будет принадлежать акционерам… прибыль должна распределяться фиксированными долями между акционерами, директорами и рабочими». После чего родилась уже совсем неприемлемая для западных компаний концепция, что предприятие должно принадлежать его работникам [36].

Кроме того, 8 августа 1941 года служащий японского морского штаба С. Утида резюмировал политику Японии по отношению к СССР: «С июля не видно больших изменений в ходе борьбы между Россией и Германией. Русское сопротивление непоколебимо. Поэтому Япония не может начать операции против России в Сибири в 1941 году». На следующий день к таким же выводам пришел генеральный штаб армии [6]. Вместо СССР в декабре 1941 года объектом атаки Япония выбрала Гонконг, который контролировала следующие три с половиной года [37]. В результате фирма Jardine, Matheson and Со закрыла все свои предприятия и офисы, кроме представительства в Чунцине [20], а Bache & Со все кроме Лондона [31]. Черчилль объяснял своему кабинету: «Мы не можем бездействовать, допустив, чтобы желтая раса завладела британскими доминионами» [6].

Первая попытка 39 года изменить закон о нейтралитете США, что позволило бы Штатам вступить в войну, натолкнулась на противодействие сенатора Ванденберга и так называемого «Национального комитета» в состав которого входили Генри Гувер, Генри Форд, Чарльз Линдберг, губернатор Лафолетт и другие. Как писал впоследствии сотрудник английского посольства Э. Н. Дзелепи: «Понадобилась драматическая и дорогостоящая военная хитрость в Перл-Харборе (японцам было дозволено «неожиданно напасть» на американцев, в то время как в Вашингтоне были известны инструкции и приказы, которые давались в Токио, поскольку американцы давно уже расшифровали японский секретный код), чтобы вызвать достаточно сильный психологический шок у американского народа, позволивший президенту Рузвельту вовлечь его в войну» [38], подготовка к которой для американцев началась задолго до Перл-Харбора, еще в 1936 году, в котором увеличение бюджета предполагало создание десантных кораблей и подводных лодок. В январе 1938 года Рузвельт дополнительно запросил увеличить финансирование флота на 20 %, при этом в Конгрессе вызвал недоумение тот факт, что предполагалось развивать именно наступательные виды вооружений, а не береговую оборону. Тем не менее, было одобрено не только это предложение, но и в мае 1940 года решено построить 2831 новый корабль и 73 подводных лодки [27].

Относительно расшифрованных японских кодов примечательно, что глава официальной на тот момент разведывательной структуры Управления Специальных Операций Уильям Донован, разместивший свой кабинет в комнате № 3603 Рокфеллер-центра [14], был исключен из числа получателей расшифрованных материалов начальником штаба армии генералом Джоржем Мрашаллом [6]. Также примечательно, что машину для расшифровки кода получили отдельные штабы подразделений, но группе Перл-Харбор машина для дешифровки не досталась [39], то есть: в Рокфеллер-центре и на самой базе знать о готовящейся провокации не полагалось. Возможно, что Рузвельт «не выглядел удивленным» в день известия об атаке на Перл-Харбор, как позднее об этом вспоминал Уильям Донован, потому что сам всеми силами ее приближал, ибо его беспокоило, по словам главы Управления Специальных Операций только то, что публика не поддерживала декларацию о войне [40].

Шифрованную переписку японского флота спецслужбы США читали со второй половины 20-х годов, тайно сфотографировав шифровальные книги с так называемым «красным кодом». В 1924 году к команде дешифровщиков присоединился будущий глава отдела, занимавшегося в штабе радиоперехватом и дешифровкой, капитан Лоуренс Саффорд (Laurance F. Safford), чья позиция во время слушаний по событиям, связанным с Перл-Харбором заставит многих усомниться в официальной версии [6]. С 1932 года Саффорд, используя оборудование IBM, разрабатывал те самые машины для дешифровки [41], в 1937 году для радиоперехвата по гигантской дуге от Филиппин до Аляски были развернуты специальные радиостанции.

Усилия более 700 сотрудников под руководством Л. Саффорда и У. Фридмана в августе 1940 года увенчались расшифровкой сложнейшего «розового», или «пурпурного кода», которым шифровалась правительственная дипломатическая переписка Японии. В курсе успеха дешифровщиков в руководстве США кроме высшего командования были президент Ф. Рузвельт, госсекретарь К. Хэлл, военный министр Г. Стимсон и секретарь военно-морского флота США Ф. Нокс, которые не были ознакомлены только с четырьмя из 227 документов составлявших секретную переписку между Токио и японским посольством в США [6]. Соответственно, вполне вероятно, что им было известно содержание заседания имперского правительства, состоявшееся 6 сентября 1941 года в присутствии императора, на котором говорилось, что если «не будет существенной надежды на достижение соглашения с нашими требованиями посредством вышеупомянутых дипломатических переговоров, мы немедленно примем решение о введении готовности для войны против Соединенных Штатов» [42].

«Послевоенные документы и рассекреченные документы Конгресса, а также смерть самого Рузвельта, – по мнению У. Энгдаля, – показывают без всяких сомнений, что президент и его министр обороны Генри Стимсон намеренно подстрекали Японию к войне» [14]. В книге Роберта Стиннета «День лжи: правда о Федеральном резервном фонде и Перл-Харбор» говориться, что администрация Рузвельта спровоцировала атаку японцев [43], потому что дальнейшие ее действия иначе как провокацией и назвать нельзя.