Я напряг зрение и неловко взмахнул рукой перед своим носом, отгоняя наваждение.

– Что, испугался?

Голос был слегка хрипловатым, но таким чувственным, что у меня по всему телу побежали мурашки, будто бы женщина произнесла что-то неприличное (я и потом не мог привыкнуть к звуку ее голоса: о чем бы она ни говорила – о погоде, книге, кинофильме, сосисках или лошадях, – все звучало сладко-непристойным, как откровение).

– Да нет… Нормально… – пробормотал я.

Но влажная ночь и вершины гор, чернеющие вдали, и этот красный огонек, подмигивающий в темноте, и сам воздух – такой насыщенный и свежий – отрезвили меня. Я снова попытался разглядеть сидящую напротив женщину. Бесполезно. Наверное, уже тогда у меня совершенно «замылился» глаз на нее. Такое бывает, например, с мамашами, которые не могут оценить красоту или степень некрасивости своего ребенка, или же с художниками, которым их полотно кажется гениальным.

– Вы тоже живете в этом пансионате?

Ничего более глупого я не мог придумать! Это было все равно, что спросить у попутчицы после взлета: «Вы тоже летите в этом самолете?» Но мне хотелось хоть что-то сказать и услышать ответ.

– Вам здесь нравится? – продолжал я.

Огонек загорелся ярче (она сделала затяжку) и скользнул вниз (она опустила руку).

– Знаешь, где мне нравится? – услышал я ее голос (мурашки! мурашки!) после довольно-таки долгой паузы, – Там…

И огонек взлетел вверх и откинулся вдаль, в сторону гор.

– Я там еще не был… – сказал я. – Приехал только сегодня…

– Чудак! – Я увидел, как огонек резко полетел в кусты и потух. – Идем! Тут в заборе есть дырка.

По шелесту ее одежды я понял, что она встала и шагнула в мою сторону.

– Давай руку!

Я протянул свою в темноту и наткнулся на прохладную ладонь. И снова по телу разбежались мурашки. Ее рука была энергичной, не мягкой.

– Э-э, да ты пьяненький! – засмеялась она.

Я встал, стараясь держаться ровно. Мы были одного роста. Я чуть-чуть разглядел что-то более определенное – вытянутую стройную фигуру, длинную черную шаль, спадающую с плеч. Но более – ничего. И еще я услышал запах. Я тогда еще не знал запаха дорогих духов – их доставали «из-под полы», и девушки моего круга пользовались удушающе приторной «Шахерезадой» или концентрированным «Ландышем». А тут на меня хлынула волна дурманящего аромата – терпкого и ненавязчивого. Повинуясь руке, я стремительно пошел следом в тупик, которым заканчивался белеющий забор. В нем действительно зияла внушительная прореха, я, не выпуская ее властной ладони, пригнул голову, и мы оказались по ту сторону пансионата, на широкой равнине, заросшей буйным разнотравьем. Мы шли по колено в мокрой траве. На равнине, освещенной луной, я снова пытался рассмотреть ее, идущую впереди и ведущую меня за руку, как ребенка. Черная шаль окутывала все ее тело, длина волос была мне непонятна, ибо они, черные и, должно быть, очень густые, спадали на плечи и сливались со складками шали. Она ни разу не обернулась. Казалось, ей было совершенно безразлично, кого тащит за руку.

Я старался не упасть и не отстать, поэтому чаще смотрел себе под ноги, и дикая трава напоминала мне море, в котором я бреду, натыкаясь на холмы песка. Голова моя кружилась. Мы шли к подножию горы так долго, что у меня закружилась голова. Ночь, луна, измокшие до колен брюки, незнакомка, летящая впереди. Все было фантасмагорией. Я обожал такие приключения. И не представлял, что может случиться дальше. Может быть, сумасшедший секс на лесной опушке? Что это за женщина? Зачем и куда она ведет меня? Сколько ей лет, как она выглядит? Чего хочет? Мы подошли к покатому подножию поросшей густыми зарослями горы. Здесь мрак снова накрыл нас с головой, а из леса потянуло сыростью и особенным древесным духом, обостряющимся к ночи. Она остановилась, заведя меня за гряду первых сосновых деревьев, и прислонилась спиной к одному из них, слилась со стволом.

– Здорово?

Я отдышался и огляделся. Было действительно здорово! Будто бы мы попали внутрь живого организма, какой-нибудь сказочной рыбы, проглотившей нас. Деревья были ее нервными окончаниями, кроны – ритмично дышащими жабрами, а где-то в глубине пульсировало сердце…

– Он – живой. Чувствуешь? А днем здесь все не так…

Она щелкнула зажигалкой, и на мгновение я увидел фрагмент смуглой щеки и сверкнувший белок глаза, а потом передо мной вновь заплясал красный огонек.

– Как тебя зовут? – спросил я, мучительно решая, чем же должна разрешиться странная ситуация.

– Какое это имеет значение? Особенно сейчас? Разве я чего-нибудь хочу от тебя?

Огонек сделал дугу и исчез. Я снова почувствовал, как меня взяли за руку и потащили куда-то вверх. Мы шли так быстро, будто за нами кто-то гнался. Я слышал ее прерывистое дыхание. В какой-то момент мне стало страшно. Ветки, не замеченные мною в темноте, хлестали по лицу.

Наконец мы забрались еще выше и остановились. Все повторилось вновь – ее слияние с деревом, огонек. Но на этот раз я с удивлением смотрел вниз: мы вышли из пасти зверя, и вдали прорисовывались неясные огни села, пересеченного золотой узкой лентой какой-то речушки. Густые кроны деревьев, росших внизу, отсюда казались скучившимися облаками. Я совершенно пришел в себя и жадно дышал, наслаждаясь вкусом воздуха, который наконец-то мог оценить в полной мере. Вместе с этим воздухом меня переполнял восторг. Как хорошо, что я вырвался из душной комнаты, наткнулся на эту незнакомую женщину и она подарила мне такую замечательную прогулку! Я понял, что две недели моего отдыха будут необычными. Обернулся, хотел поблагодарить…

Огонька не было. Я подошел к дереву, где она стояла, и даже дотронулся до него рукой. Никого!

– Эй!.. – тихонько позвал я. – Ты где?

Мой голос в тишине леса прозвучал странно. Где-то вдали захлопала крыльями ночная птица. Я обошел каждое дерево, обшарил каждый куст. Мне в голову пришла бредовая мысль, что она легла на свою черную шаль и ждала, чтобы я наткнулся на ее тело. Потом я разозлился: что за дурацкие шутки! Потом заволновался, смогу ли найти дорогу назад. А еще позже некстати вспомнил, что эти края просто-таки кишат легендами о русалках, мольфарах и ведьмах.

Спускаться вниз одному было неприятно. Я все время прислушивался, не раздастся ли где-нибудь рядом звук ее шагов. Но лес только глубоко дышал и цеплялся за меня своими крючковатыми пальцами. Два раза я даже упал.

Выйдя на равнину, ведущую к пансионату, я перевел дыхание и снова оглянулся на лес. И мне показалось, что наверху снова дышит красный огонек ее сигареты. Он наблюдал за мной, как глаз. И смеялся.

Вымокший и грязный, я вернулся в комнату, где уже вовсю храпел мой напарник, и лег в кровать поверх одеяла. Разделся и укрылся только под утро, когда за окном уже розовел рассвет. Мельком взглянул на гору. Теперь она была пестрой, как лоскутное одеяло.

К завтраку мы опоздали. Я долго чистил брюки, Макс никак не мог прийти в себя после вчерашней попойки.

– Ты куда делся? – спросил он.

– Так, решил пройтись, – неопределенно махнул рукой я, мне не хотелось рассказывать о вчерашнем путешествии на гору.

Сегодня я решил разыскать свою вчерашнюю спутницу. Правда, я мало что запомнил: темные волосы, развевающуюся шаль, кусочек смуглой щеки, огонек папиросы… Ах да, был еще особенный запах духов!

В столовой я принялся внимательно разглядывать отдыхающих. Половина из них уже разошлись по своим делам – кто в горы, кто на экскурсию по местным достопримечательностям. Она, скорее всего, тоже позавтракала и ушла раньше.

– Кто еще здесь есть из наших? – спросил я Макса.

– Ты же всех видел! – удивился тот.

– Я имею в виду – вообще, из киношников? – пояснил я. Мне казалось, что она вполне могла бы быть студенткой актерского факультета.

Макс назвал несколько более или менее известных мне фамилий. Но все это было не то. Мы лениво ковыряли поданный завтрак: котлету с вермишелью и огурцом, творог, политый жидкой сметаной. Столовая была полупуста. За двумя столиками чуть поодаль сидело несколько человек. Я узнал одного седовласого молодящегося кинодокументалиста в потертой джинсовой куртке (как мы мечтали о такой тряпке тогда!). Он был с женой и дочкой. За соседним столом сидели три дамы. Они громко переговаривались, смеялись, поглядывая на нас и на кинодокументалиста. Одна из женщин курила. Но она была полной и стриженой.