Но через несколько машин от нас назревает другой кризис. Человек-дуб, который час назад попытался выстрелить по дому, в котором, по убеждению Колберта, находились одни гражданские, совершает то, что, по мнению его людей, яв­ляется еще более опасным промахом. Действуя в убеждении, что рядом – группа федаинов, Человек-дуб пытается вызвать артиллерийский удар по месту, практически вплотную примыкающему к позиции Браво. Несколько морпехов-срочников из роты Браво противостоят офицеру. Один называет Человека-дуба “тупым ублюдком” прямо в лицо.

Фик пытается вмешаться на стороне рядовых морпехов, и офицер угрожает ему дисциплинарными мерами. Артилле­рийский удар так и не состоялся. Но инцидент усугубляет растущее напряжение между офицерами первого разведба­тальона и рядовыми бойцами, которые начинают опасаться, что некоторые из их лидеров угрожающе некомпетентны.

После того как у стен Рифаи спускается ночь, еще один плохой день в Ираке заканчивается новым неожиданным по­воротом: инцидентом в виде обстрела со стороны своих. Военный конвой США, продвигающийся по дороге в кро­мешной темноте, по ошибке открывает огонь по машинам первого разведбатальона. Из своего Хамви сержант Кол­берт видит “дружественные” красные трассирующие снаряды, летящие со стороны подъезжающего конвоя, и прика­зывает всем броситься на пол. Один снаряд прорезает заднюю часть Хамви – за сиденьем, где сидим мы с Тромбли.

Позже мы узнаем от Фика, что по нам стреляли хирурги-резервисты ВМС, которые собирались установить мобиль­ный пункт для оказания помощи при ударных травмах дальше по дороге. “Это были чертовы доктора-извращенцы, которые втыкают куда попало”, – говорит Фик своим людям.

Через полчаса после инцидента с огнем по своим позициям первому разведбатальону приказывают немедленно проехать сорок километров по проселочным дорогам до аэродрома Калъат-Сикар, глубоко в тылу врага. “Сдается, сегодня нам поспать не придется”, – говорит Колберт.

На переезд уходит около трех часов. По пути бойцов информируют, что им нужно будет установить в поле наблюда­тельный пункт, чтобы подготовиться к парашютному десанту, который британские войска собираются осуществить на рассвете. Но с восходом солнца планы снова меняются. В 6:20, после того как морпехи проспали где-то полтора часа, Колберта будят с сообщением, что у его людей есть десять минут, чтобы перебазироваться на аэродром, в шести километрах отсюда, и начать его штурм.

В 6:28 группа Колберта в Хамви едет в колонне из тридцати других машин разведбатальона по дороге, которую они даже ни разу не видели на карте. По радио им передают, что впереди – танки врага.

“Всё и все на аэродроме нам враждебны”, – говорит Колберт, передавая прямой приказ от своего командира.

Рядом со мной на заднем сиденье Тромбли говорит: “Я вижу бегущих людей”.

“Они вооружены?” – спрашивает Колберт.

“Что-то есть”, - говорит Тромбли.

Я выглядываю в окно Тромбли и вижу стадо верблюдов.

“Здесь все объявлено враждебным, – говорит Колберт. – Подрежь их”.

Тромбли дает один или два залпа из своего пулемета SAW. “Круто – так стрелять по ублюдкам”, - говорит он, позаба­вив сам себя.

Хамви залетает на аэродром и обнаруживает, что он заброшен – одни только взлетные полосы, изрытые воронками от снарядов. Тем не менее, морпехи опередили в этом деле британцев. Посадка отменяется.

“Джентльмены, мы только что захватили аэродром, – говорит Колберт. – Прямо таки в стиле ниндзя”.

Через час морпехи разбили лагерь на краю аэродрома. Им говорят, что они останутся здесь как минимум на день. Этим утром сияет солнце, и в воздухе нет пыли. Впервые за неделю многие морпехи снимают ботинки и носки. Они развертывают камуфляжные сетки, чтобы создать тень для отдыха рядом с Хамви. Несколько морпехов-разведчиков подходят к Тромбли и подкалывают его насчет стрельбы по верблюдам.

“Кажется, я подстрелил одного из тех иракцев. Я видел, как он упал”.

“Да, но, кроме того, ты убил верблюда и еще одного – ранил”.

Очевидно, морпехи его задели.

“Я не хотел, – говорит Тромбли, защищаясь. – Они ни в чем не виноваты”.

Через несколько часов у периметра роты Браво появляются две бедуинские женщины. Бедуины – это кочевое племя, которое скитается по пустыне, живет в палатках, пасет овец и верблюдов. Одна из женщин одета в алое платье, и на вид ей – лет тридцать. Она тащит какой-то тяжелый предмет, обернутый одеялом, в сопровождении пожилой женщи­ны с синими племенными татуировками на морщинистом лице. Они останавливаются сверху насыпи где-то в двадца­ти метрах от нас и машут руками. Роберт Тимоти Брайан, санитар ВМС, который выполняет функции взводного ме­дика, подходит к ним. Позже он скажет, что не уверен, почему вообще подошел к женщинам. В последние дни морпе­хов стали утомлять иракские мирные жители, которые стали приставать к ним, выпрашивать еду, сигареты, иногда даже напевая одно-единственное английское слово, которое все они выучили: “Деньги, деньги, деньги”. Когда он при­ближается к ним, то замечает, что молодая женщина находится в крайнем смятении, жестикулирует и двигает губами, не произнося ни звука. Ее грудь неприкрыта – покрывало сползло вниз и распахнулось, когда она тащила свой тюк по полю. Когда подходит Брайан, она неистово разворачивает его, чтобы показать содержимое, которое оказывается окровавленным телом мальчика, по виду лет четырнадцати. Затем мальчик открывает глаза. Брайан опускается на ко­лени и видит четыре маленьких отверстия – по два с обеих сторон его живота.

Брайан начинает немедленно оказывать ему помощь. На поле появляется еще несколько мужчин – они ведут семна­дцатилетнего парня, у которого по правой ноге струится кровь. В двух бедуинских мальчиков попали снарядами из пулемета SAW морской пехоты. Тромбли – единственный морпех,

который стрелял в это утро из SAW. На расстоянии двадцати километров вокруг других морпехов не было. Брайан оценивает состояние мальчика, громко ругаясь, когда приближаются другие морпехи. “Эти чертовы болваны, - гово­рит он. – Ублюдки, которым бы только с оружием поиграться”.

Женщина в алом – мать – становится на колени, вздымает вверх руки, продолжая говорить, не издавая ни звука. По­жилая женщина, которая оказывается бабушкой, как и прежде стоит – с губ ее свисает сигарета, - и только прикрывает грудь своей дочери, когда подходит все больше морпехов. Никто из бедуинов – человек восемь, сидящих поблизости и наблюдающих за тем, как Брайан осматривает мальчика, – не проявляет ни малейших признаков злости. Когда я под­хожу, бабушка предлагает мне сигарету.

Младшего мальчика зовут Наиф. Его брата с простреленной окровавленной ногой, который хромает рядом – Латиф. Мальчики вышли присмотреть за семейным стадом верблюдов, которые бросились наутек, испугавшись машин Хам­ви морской пехоты. Мальчики побежали вслед, когда по ним стали стрелять. У одного из них в руках была палка.

Каждое из четырех отверстий на теле Наифа – это место, где вошла пуля, а это значит, что четыре пули прошили его худой живот и грудную полость, разрывая внутренние органы.

Брайан продолжает проклинать своих собратьев-морпехов. “Мы – морпехи-разведчики, – говорит он. – Нам платят за то, чтобы мы наблюдали. Мы не стреляем в безоружных детей”. Морпехи из роты Браво сейчас кружат вокруг, пыта­ясь чем-нибудь помочь. Они держат над двумя ранеными

мальчиками плащи-палатки, укрывая их от солнца. Пожалуй, это – единственное, чем они могут помочь. Брайан опре­деляет, что если младшего мальчика сейчас же не эвакуировать на медицинском вертолете, жить ему осталось несколько часов. Но лейтенант-полковник Стив Феррандо, командующий батальоном, присылает морпеха с ново­стью, что в просьбе отказано. Как раз в этот момент над нашими головами пролетает беспилотный самолет-развед­чик. “Мы можем позволить себе чертовы Predators, – говорит Брайан, – но не в состоянии позаботиться об этом мальчике?”

В эту минуту на холм поднимается Колберт. Он видит мать, мальчика, его брата с окровавленной ногой, семью и мор­пехов, которые держат плащи-палатки.