Его клинок вспыхнул, отражая проникающие в комнату лучи полуденного Лайса, и очертил границу круга, прорваться в который не мог никто из кнуров. По сомкнутым рядам Светлых прошло шевеление, полукруг раздался -- никто не решился напасть первым.

   Левиор понял всё.

   Надо было спешить. Кьегро Тавуа был не из тех, кто лжет сам себе, экзекутор прекрасно осознавал что делает: рассчитывать на то, что Левиора задержат эти семеро, ему не приходится. Как бы они ни дрались, им не совладать с любимчиком Венсора ра'Хона (пусть теперь уже и бывшим), и потому задача их была проста -- задержать взбунтовавшегося кнура до тех пор, пока не подоспеют главные силы.

   Не дожидаясь атаки, которой могло и не последовать, Левиор сам кинулся на противника. Что и как делать, он не думал -- руки все сделали сами: клинок засвистел, одну за другой вычерчивая в воздухе замысловатые фигуры, и уже через минуту, может, две, но никак не больше, на скользком от крови полу лежало пять трупов. Одного кнура Левиор держал, схватив рукой за горло, ещё один истекал кровью, проткнутый насквозь и пришпиленный его мечом к дверному косяку.

   Левиор огляделся.

   "Да, -- с грустью подумал он. -- Такого даже я не ожидал. Кьегро меня явно недооценивает".

   -- Передай Венсору ра'Хону мои извинения, -- выдохнул он, рывком освобождая меч. Захлёбываясь черной кровью, несчастный сполз по стенке на пол. -- Я не хотел его обидеть -- так вышло. -- Совершенно искренне сказал Левиор, разжимая пальцы. Оставленный в живых кнур, уже не молодой худощавый заро, повалился перед ним на колени. Левиор вздохнул и вытер кровь с клинка о ткань на его плече. -- Передашь?

   Кнур закивал.

   -- Хорошо. -- Завершив своеобразную акколаду, Левиор перешагнул через скрюченный труп у двери и под крики "Прими нашу жертву, Ихольар! Прими! Прими!", доносившиеся из раскрытого окна, вышел в пока ещё пустой коридор.

Интерлюдия III

Осень. 1155 год от рождения пророка Аравы

(6892-й по Календарю Кироффе от начала Сида Лайса)

Рокода, д. Ламоши

   -- А это что, всё забываю спросить, за красота такая у вас? -- поинтересовался Ро'Гари, разглядывая деревянных кукол, коими были заполнены настенные полки мастерской Хиэта Артана.

   -- Это деда мне делает, -- ответила Лесия. -- Балует меня, миленький. Старается.

   -- Так, -- отмахнулся Хиэт, -- мастерю от скуки.

   -- У меня их много, здесь только самые любимые, -- похвасталась девчушка.

   -- Как-то на ярмарке в Дарэсу купил одну, посмотрел и не удержался -- сам решил сделать. Вот и мастерю теперь, -- Хиэт обвёл глазом ряды. -- Лесиньке они нравятся.

   -- Деда и больших делает, больше меня, и зверушек разных тоже, -- продолжала хвалиться девчушка. -- Много их, все в сарае лежат, -- она закрыла рот ладошкой и захихикала, -- без рук, без ног. Деда их в дом не разрешает приносить, большие очень они. А ещё стращает -- говорит, что оживут.

   -- Забавно это, -- удивился Ро'Гари, не на шутку последней фразой Леси заинтригованный. -- Покажешь мне? Потом. Можно будет взглянуть? -- это уже к хозяину дома вопрос был.

   Хиэт кивнул.

   Гость встал, взял суму, посох.

   -- Спасибо за вашу работу, мастер Хиэт.

   Подбежала Лесия, обняла склонившегося к ней навстречу кану, чуть не плача зашептала ему на ухо слова прощальные. Хиэт, обойдя верстак подошел, мозолистую ладонь протянул.

   -- Быстрее возвращайтесь. Мы ждать будем.

   -- Постараюсь. Должок на мне висит, помните?

   -- А то. Землицы Живой островок нам с Лесинькой обещали. И дииоро... Два!

   -- Да, -- улыбнулся Ро'Гари, -- я помню.

Часть III

Глава 27. Мост

Н.Д. Середина осени. 1164 год от рождения пророка Аравы

Кетария. Седогорье

   Предгорный лес встретил Чарэса и Загиморку (так назвал себя проводник) запахами грибов и подопрелого опада. Несмотря на то, что еле заметная тропка петляла меж выворотнями и торчавшими повсюду корнями, двигались они споро. Прошёл час, за ним другой. Растительность вокруг постепенно делалась всё более редкой.

   "Это ничего, -- думал Чарэс, легко перескакивая через поваленный сосновый ствол, -- главное -- до захода Лайса успеть".

   Что ни говори, а времени было мало. Путешествие на север по тракту он посчитал неоправданно медленным, оно заняло бы около шести дней, которых у него попросту не было, Загиморка же уверял, что к полудню следующего дня выведет его к подвесному мосту через ущелье, а от того до Дохту рукой подать.

   -- Два дня на всё про всё, хошь не хошь, а вынь да положь, -- пробубнил он, набивая рот гороховой кашей с поджарками, добавляя при этом: -- Уж не взыщите, градд, быстрее никак.

   "Быстрее и не надо, -- размышлял Ляма, -- но без приключений нам, вероятно, не обойтись".

   Мало того, что местные жители поговаривали о злобных карликах корредах, якобы живших в горах, так ещё стращали каким-то доморощенным чудищем -- цоррбом. Загиморка же с пеной у рта утверждал, что тварь способна колдовать, в доказательства чего приводил примеры из жизни и рассказывал истории одна страшнее другой. Чарэс, как ни старался, за первый день путь магии не почувствовал, а уж он то умел определять места сосредоточения Уино.

   "Силы нет совсем, -- убедился Чарэс, -- ни на волосок. Этот Загиморка, верно, голову мне морочит. -- Он был склонен соотносить словесные потуги мужичка к попыткам набить цену и повысить собственную значимость в его глазах. -- Ничего страшного, главное, чтоб к Дохту вовремя вывел. Корредов мне бояться не пристало, злобные карлики только и способны, что петь, плясать, скакать, как оголтелые, да овец красть. А такой твари, как цоррб, я знать не знаю и знать не хочу -- вот и весь разговор".

   Таким образом, разложив всё по полочкам, Чарэс успокоился. Мужичок-проводничок же заметно нервничал: ёжился, явно не от холода, и бормотал под нос защитные приговорки, то и дело широко осеняя себя великим тревершием.

   Успокаивался он лишь ненадолго да и то после того, как уговаривал Чарэса глотнуть из кожаного меха, и сам жадно прикладываясь к шкурке, полной чудодейственной жидкости.

   -- От цоррба две защиты: зуб хошера, -- он ткнул себя пальцем в грудь, где, по всей видимости, и находился амулет, -- да травяной отвар Пречистых, -- он потряс мехом. -- Цоррб, Хорбутово семя, сам порою не знает, чего хочет. В позапрошлом году пятерых горемык нашли недалеко от Дохту, на погорелье, без рук, без ног, кишки наружу. А прошлой осенью он ещё двоих приголубил, там же. Говорят, слишком далеко они в евойные владения зашли, вот он до дому их и проводил, сердобольный, мать его. Вдругорядь, в аккурат на Вторых Богов Колокольную. Жарища, как сейчас помню, была невыносимая, -- Загиморка сдвинул островерхую шапку на затылок, поскрёб прыщавый лоб ногтями, -- цоррб девчушку спас, дохтинского сырника дочку. Так та сказывала, что битюг краснорукий и не злыдень вовсе, а добряк, каких поискать. Он, дескать, её мясом от пуза кормил, да домой, кхе-кхе, два дня в нагрудной сумке нёс.

   "Язык у тебя без костей, а не у цоррба сума на груди".

   -- Девчушка, кстати, -- мало обращая внимание на ироническую улыбку и насмешливый взгляд Чарэса, тянул своё Загиморка, -- после того случая тоже в чудачках числится: погоду предсказывает, жилы рудоносные сквозь каменную толщу видит, раны касанием лечит, что твои цейлеры; говорят, даже за пшеничные перекруты не боится заходить и распутать, если чего, могёт. Вот оно как, градд, случается.

   -- На кого похож этот твой цоррб Красная Рука? -- Чарэс сделал слишком большой глоток, о чём тут же пожалел -- отвар обдал горло жаром. В нос шибануло запахом, смешавшим в себе горечь полыни и сладость смородины и ежевики.