ОН ПОЧУВСТВОВАЛ ХОЛОДНОЕ ДЫХАНИЕ ДЕКАБРЯ сквозь оконное стекло. Как долго здесь садится солнце? Даже время вело себя не так, как он ожидал. На пляже не было ни души. Где же все прогуливающиеся старички, собачники, пьяная молодежь, романтики и охотники за лотосами? Все исчезли. Песок был невероятно, неправдоподобно гладким, прямо как кожа. Лотто почувствовал, как растет его страх. Он вошел в дом и шелкнул выключателем.
Лампы были мертвы. Как и его мать.
Ни электричества, ни телефона. Он взглянул вниз. Он был в пижамной курточке, но почему-то не надел штанов. Лотто услышал шипение предохранителей – лампы зажглись. Он почувствовал, как паника сходит на нет.
Словно с высоты он видел, как носится по маленькому дому и заглядывает в шкафы. Потом он отправился в комнату Салли, опустевшую после смерти Антуанетты.
Солнце тем временем село, мрачные тени выбрались из моря, точно амфибии, и двинулись в сторону Гаалфа, по внутриостровным водам к реке Св. Иоанна. Пробежались по ледяным источникам и топям аллигаторов, высохшим бирюзовым фонтанам в печальных зданиях дешевых и наполовину закрытых предприятий. Над мангровыми деревьями, ламантинами и моллюсками в ракушках, один за другим открывающими и закрывающими свои створки точно маленький хор в конце оперы. Затем тени углубилась в Гаалф, покружились голубями в подводном мраке и направились в Техас.
– Что, мать вашу, происходит? – пробормотал он в темноту дома. Первый раз в жизни он позволил себе выругаться. Он чувствовал, что заслужил это. Но дом ему так и не ответил.
ОН ОСТАНОВИЛСЯ ПЕРЕД ДВЕРЬЮ В КОМНАТУ МАТЕРИ, поводя лучом фонарика. Лотто сам не знал, что хочет там найти. Салли и Рейчел говорили что-то о том, будто она копила какие-то вещи. Что в минуты ночных запоев Антуанетта скупала в интернет-магазинах все, что могло приглянуться. Старая комната Лотто была забита коробками со средством для ухода за ногами и часами со сменными ремешками.
– Откроешь дверь в свою комнату – и тебя накроет лавиной американского потребительства, – предупредила его Рейчел. И все это – за те небольшие деньги, которые Антуанетта позволяла себе тратить на всякое барахло.
– Ты хочешь, чтобы мы прибрались в доме? – спросил он, когда они говорили по телефону на следующий день после смерти матери.
Они уже успели поплакать, после того как Салли рассказала, как все было: она встала посреди ночи попить воды и увидела огромное тело Антуанетты, лежащее на полу посреди комнаты.
– Нет. Оставь все, как есть. Надо нам сжечь этот дом, – мрачно сказала тетушка Салли. Она уже высказала свое пожелание совершить кругосветное путешествие. Брат оставил немного денег и для нее, и она не видела смысла сидеть на месте.
– Хорошо, что у ма была аллергия на животных, – сказал Лотто. – А то ведь там могли бы остаться кошки. И разъедающая глаза кошачья вонь, расстилающаяся по всему пляжу.
– Их бы передавили все эти коробки.
– Получился бы гербарий из расплющенных кошек. Букет. Могли бы вставить его в рамку и повесить на стену. Мементо мяу, – сказал он тогда.
Лотто сделал глубокий вдох и открыл дверь в материнскую спальню.
Она была очень аккуратной. Цветочное покрывало, пол, выкрасившийся в темный цвет из-за небольшой протечки в водяном матрасе. Над изголовьем – позеленевшее от времени распятие.
Печальная у нее была жизнь. Бедная мать. Все это напомнило ему что-то из Беккета. Женщина-золотая рыбка, выросшая до размеров своего аквариума, и единственный выход – последний прыжок.
Внезапно Лотто показалось, что ему в грудь влезла ледяная лапа. Ему показалось, что на тумбочке покоится голова его матери. Он видел ее профиль, глаз за линзой очков казался огромным, одна щека, половина рта.
Его сотрясла дрожь, он отбросил фонарик. Луч крутанулся два раза, а затем раздался звон стекла, и свет крест-накрест упал на кровать, слепя Лотто. Он подошел к тумбочке и нашел на ней дневник в белой обложке, кучу разбросанных монеток и мамины очки. Стеклянную чашку. Должно быть, все эти вещи были специально составлены так, чтобы получилась иллюзия головы. Но ведь он видел ее так четко, это была Антуанетта, вне всяких сомнений, даже несмотря на то что у нее был один глаз. Лотто пробрала дрожь, и он принялся шарить по ее ящикам в поисках денег, на которые мог бы вернуться домой [сплошные пустые пузырьки из-под таблеток], а затем вновь сбежал на кухню.
ЛОТТО СТОЯЛ У ОКНА и не мог пошевелиться.
У него за спиной раздался шорох. Что-то прокралось по комнате. Оно было здесь, неуловимое, но совершенно очевидное. Лотто не двигался. Он почувствовал, как чье-то лицо приникло к его затылку, ощутил его холодное дыхание. Оно как будто было там всегда, но в конце концов отстранилось.
– Кто здесь? – позвал Лотто, но ответа не последовало.
Он рывком распахнул стеклянную дверь, и дом заполнился ледяным ветром. Звук повторился. Лотто вышел на балкон и, опираясь на ограждение, потянулся навстречу потоку воздуха. Лотто взглянул вверх и внезапно понял, почему мир сегодня кажется ему таким странным. Небо кипело чернилами. Дизайнеры всего мира перерезали бы друг друга, чтобы заполучить перчатки такого цвета. Если вы выйдете на сцену в таких перчатках в образе Лира или Отелло, успех будет вам обеспечен еще до того, как вы успеете издать хотя бы один звук.
Что хуже всего – вокруг него расстилалось ледяное море. Волны накатывались на берег так болезненно, что трудно было поймать момент, когда они разбиваются.
Эта Флорида была не той Флоридой, которую он знал. Она казалась незнакомой, ненастоящей.
Лотто понял и сразу уверился в этом без остатка: все это – просто кошмарный сон, а он не может проснуться.
Как мал промежуток времени между тем, когда у тебя есть все и больше нет ничего.
Он поймал себя на том, что босым расхаживает по дорожке. Ужас плещется у него за плечами, как плащ.
Лотто устремился вниз, во мрак, в окружении крошечных жабок, прыгающих следом за ним и зависающих на доли секунды в воздухе над дюнами, изрытыми змеиными норами и облаченными в лохмотья из лоз и карликовых пальм. За Лотто тянулся длинный песчаный след.
Лотто остановился и вдохнул.
Словно наколдованная им самим, над его головой в сиянии выплыла луна. Непостоянная, раз в месяц меняющаяся луна.
Многоквартирные и гигантские частные дома должны бы быть ярко освещены в этот момент.
Лотто вгляделся, но не увидел их, они исчезли, как если бы их смела с берега гигантская ладонь.
– Помогите! – не выдержал и заорал он в порывах хлещущего ветра. – Матильда!
Матильда, к которой он взывал, его единственная страсть, его последнее воспоминание о колледже, провела первую за все это время неделю без любви. Она лежала в своей постели на Хукер-авеню, расположенной над антикварным магазином. Небритые, холодные ноги скользили по простыне, у кожи появился медный привкус. Она даже днем расхаживала в пижаме, и немногие мужчины выглядели так жутко, по утрам, как она в эти дни. Одиночество было островом, о который разбился ее корабль.
На следующую ночь, после того что случилось, Лотто все еще спал в ее кровати. Но, проснувшись, он обнаружил себя в странно вытянутой по углам комнате, непохожей на все другие, с вспышками дрожащего серого света на стенах и незнакомкой, лежащей рядом.
Мелкий страх поселился в Лотто в тот момент. По прошествии стольких лет он проснулся в спальне, которая принадлежала ему и в то же время нет, рядом с женщиной, о которой, как выяснилось, он ничего не знал. В первую ночь этого кошмара он проснулся и отправился на пробежку, преследуемый своими страхами, а на рассвете потрусил в квартиру Матильды над антикварным магазином, с горячим кофе в руках. И только когда окутанная горячим паром Матильда улыбнулась ему, он наконец-то смог немного расслабиться. Вот же она, стоит на рассвете – идеальная девушка, как будто отлитая под его форму.
[ «Без нее была бы совсем другая жизнь, – нашептывал ему страх. – Никакой славы, никаких пьес. Мир, легкость, деньги. Никакого гламура. Дети. Какая жизнь лучше? Не нам судить».]
