И в это время возник Глас, о котором Мельцер уже почти забыл. Глас пришел в сопровождении молодого человека (имя которого поначалу также не открыл) и поинтересовался новой мастерской. Тщательно все проверив, Глас спросил, все ли инструменты готовы для того, чтобы приступить к работе.
Да, конечно, ответил Мельцер, разумеется, если речь идет не о подозрительных индульгенциях, от печати которых он решил категорически воздержаться – даже если бы об этом его попросил лично Папа Евгений.
Глас и его спутник рассмеялись, а младший вынул из своей сумки рукопись и протянул ее Гласу. Тот развернул пергамент на столе перед Мельцером и начал:
– Думаю, мастер Мельцер, настало время посвятить вас в наши планы, чтобы вы не так сильно удивлялись нашему поручению.
Что же еще может удивить меня, хотел сказать Мельцер. Я печатал индульгенции Пап, которых вообще в природе не существовало, я вел переговоры с папскими легатами, преследовавшими одну-единственную цель: устранить Папу; мне неоднократно приходилось бояться за собственную жизнь, потому что меня незаслуженно обвиняли в совершении преступления. Что же может теперь меня напутать? Но он промолчал, приняв выжидательный вид.
– Вы, – начал Глас, – наверняка знаете о страданиях крестоносцев, которые принесли человечеству больше горя, чем радости, пытаясь освободить Гроб Господень из рук неверных. Корни этого уходят в события, случившиеся почти четыреста лет назад. Большинство из них окончились катастрофой. Но Папы переживали о своем влиянии и требовали все больше и больше войск. Со словами: «Так хочет Бог!» они посылали на смерть даже детей, которых уговаривали бродячие проповедники.
– Я знаю основы пашей истории, – сказал Мельцер. – При чем тут ваш заказ?
Глас не позволил сбить себя с толку и продолжал:
– Из одного из таких походов, пятого по счету, который происходил при новом кайзере Фридрихе, горстка ученых мужей, которые были в свите своих благородных господ, привезли с собой древние писания, содержавшие отрывки из Ветхого Завета. Один из этих пергамептов – все они были найдены в заброшенном скиту отшельника на берегу Мертвого моря – имел очень странное содержание. Он был датирован римским периодом и сообщал о группе мужчин, собиравшихся вокру; некоего Иешуа. Они, как когда-то Диоген, жили очень скромно, воздерживались от работы и предавались размышлениям о мире и человеке. Чем больше крестоносцы углублялись в пзу чепие пергамента, тем понятнее становилось то, что Иешуа – это не кто иной, как Иисус из Назарета, а описанные события – не что иное, как содержание Ветхого Завета. Пергамент был написан непосредственным свидетелем – самим Иешуа.
Но самым интересным в манускрипте было то, что события известные нам по четырем Евангелиям, описывались в нем совсем иначе, чем мы привыкли. Иешуа никогда не говорил о том, что он Сын Божий, а называл себя «учителем правды». Иешуа сообщает, что в те дни всех лихорадила мысль о спасении, и каждый, кто начинал говорить на эту тему, считался ожидаемым мессией. Поэтому люди толпами бегали за Иешуа и требовали чудес.
Наконец у него и его учеников просто не осталось иного выбора: по требованию народа они инсценировали чудеса только затем, чтобы доказать, что таковых не существует; но народ не поверил им, а стал требовать еще больше чудес. Чтобы положить всему этому конец, Иешуа и его ученики даже разыграли при помощи отряда римских легионеров казнь учителя. При этом с головы предводителя не упало ни единого волоска – он умер сорок лет спустя во время завоевания Массады.
Их девиз – «Insignia Naturae Ratio Illustrat», что означает: только при помощи разума можно понять то, что происходит вокруг.
Мельцер слушал Гласа почти с благоговением.
– Боже мой, – сказал зеркальщик, – почему никто не знал об этом свитке?
Глас кивнул.
– Это я вам сейчас скажу, мастер Мельцер. Вернувшись из Святой земли, ученые посчитали, что должны сообщить об этом документе Папе Григорию. Будучи людьми мудрыми, они сделали с документа список, спрятали его в надежном месте и отправились в Рим.
– Представляю себе, что случилось в Латеране[18]! – перебил рассказчика Мельцер. – Документ сожгли в тот же день, когда они прибыли в Рим!
– Все произошло действительно так, как вы и говорите. Его Святейшество пришел в ярость, назвал ученых с низовьев Рейна еретиками и сжег документ у них на глазах прямо на мраморном полу своего дворца. Григорий едва не поджег сам себя из-за неумения обращаться с огнем земным. Уже загорелся подол его стихаря, но храбрый личный секретарь, хорошо умевший преклонять колени, потушил папский пожар своим телом и за это был назначен титулярным архиепископом Равелло. Что же касается ученых, по доброй воле явившихся в Рим, то они испугались за свою жизнь и бежали от преследований инквизиции в монастырь к северу от Альп…
Тут Мельцер все понял. Ему стали понятны намерения Гласа и его таинственный заказ. Михель сказал:
– Позвольте, я угадаю, монастырь находится в Эйфеле и называется Эллербах, а вы хотите распространить содержание неугодного манускрипта!
Лицо Гласа омрачилось, и он серьезным тоном произнес:
– Мастер Мельцер, все, о чем я вам сейчас сообщил, может показаться сказкой, пока этому нет вещественных доказательств. Знание, если вы не станете о нем распространяться, не опасно. Все, что я вам только что рассказал, известно только посвященным. Все, кто узнает об этом, не будучи уполномоченными, должны умереть. Но вам следует об этом знать. Я думаю, вы просто обязаны об этом знать, чтобы работа приобрела для вас достаточно большое значение.
Зеркальщик почувствовал, что ему стало по-настоящему страшно. Он совершенно не хотел принадлежать к числу посвященных, но все же понимал, что не в силах возражать Гласу. Мельцер не мог сказать, чтобы тот оставил свои тайны при себе.
– Говорите! – воскликнул Мельцер. И Глас продолжил:
– Преследуемые ищейками инквизиции, ученые мужи вернулись на север. Когда они сообщили крестоносцам о странном поведении Папы, гнев крестоносцев обратился против Григория, и они, рисковавшие жизнью ради Папы Римского, решили покончить с папством. Более того, Папа и Церковь были объявлены врагами, и каждый, кто присоединялся к сообществу, должен был принести клятву покончить с попами для пользы всех Boni homines, людей доброй воли; так они себя называли. С тех пор самые светлые умы и самые влиятельные люди примкнули к этому течению. Члены Boni homines сидели в библиотеках архиепископов, на княжеских тронах, даже в Ватикане. Произнесите «Insignia Naturae Ratio Itlustrat», и вам приветливо кивнут. И вы будете знать, что перед вами – сторонник нашего учения, которое не имеет ничего общего с христианским…
– Вы меня заинтриговали, – перебил его Мельцер. – Расскажите мне о своем учении!
– Ну, – произнес Глас, – наше учение исходит из земных условий: нет ни Бога, ни дьявола, есть только Добро и Зло. Все земное – зло, равно как и человеческая душа. Кто хочет стать добрым, должен преодолеть самого себя.
– Преодолеть самого себя? Что вы имеете в виду?
Глас смотрел прямо перед собой; казалось, сопровождавший его тоже видел перед собой некую картину.
– Подумайте над этим! – ответил Глас наконец. – Это стоит усилий.
После паузы он продолжил:
– Еще без малого пятьдесят лет назад Boni homines постоянно были в бегах. Уже столетие, как они поселились в Эйфеле, по крайней мере их руководство. Но об этом тоже никто не должен знать. Пусть Папа и Церковь думают, что они в безопасности, пока мы не примем вызов и не откроемся миру. А до тех пор нам нужна своя собственная Библия – труд, который возвещает о нашем учении. А чтобы наше учение достигло самых отдаленных уголков Европы, нам необходимо не десять, не сто, нам необходимо иметь тысячу книг с нашим учением. – При этих словах глаза Гласа странно сверкнули. Мельцер нахмурился.
