Дворец был расположен на высоком плато вдалеке от густонаселенных кварталов города, где торговая жизнь била ключом. Разрозненные здания, из которых словно бы случайно получился императорский дворец, отличались от дворцов богачей, в основном определявших вид города. Отличие заключалось в том, что на зданиях императорского дворца вместо обычных крыш были купола и из-за этого они походили на грибное семейство. Дворец поражал сказочной роскошью, и ни папский дворец в Риме, ни Дворец дожей в Венеции не могли сравниться с этим чудом архитектуры.

Восточно-римские императоры, прихотливые, изысканные вкусы которых не имели ничего общего с мещански ограниченными предпочтениями немецких архитекторов (те все здания, будь то дворец, кафедральный собор или курятник, строили по одной и той же схеме) с большим удовольствием перенимали характерные черты других стран, изменяя их. Так, деревянные половицы украшали не пол, а потолок. Ковры тоже не лежали на полу, а как правило висели на стенах. Колонны, которые в других странах служили для того, чтобы поддерживать здания, здесь могли закончиться на середине и вообще не имели никакой очевидной цели, а мраморные лестницы, которые на западе обычно делали широкими и пологими, на востоке чаще всего были узкими и крутыми.

Все жители Византии обладали правом каждое утро посещать своего императора, если они говорили по-гречески, обладали манерами византийца, исповедовали православие и способны были изложить свое дело за то время, пока опустошается стакан. Хотя Михель Мельцер не соответствовал ни одному из этих требований и дворецкий, который отвечал за протокол, отнесся к нему с недоверием, зеркальщик не отступал. Когда Мельцер прямо заявил, что хочет предложить императору чудодейственное зеркало, ответом был хохот и насмешки; ему пояснили, что император Иоанн Палеолог шарахается от всякого зеркала как черт от ладана.

«Это мне известно, – ответил Мельцер, – но зеркало, которое есть у меня для императора, не обычное, а волшебное и сделано для того, чтобы вернуть человеку радость жизни». После этих слов дворецкий и настойчивый посетитель пустились в такой жаркий спор, что их слова были слышны в комнате, где император, сидя на мраморном троне и грея ноги о старую полосатую кошку, принимал просителей.

Иоанн Палеолог поинтересовался о причине шума и получил ответ, что латинянин или франк – Бог его знает, откуда он взялся – хочет при помощи зеркала вернуть императора к жизни. Иоанн был туговат на ухо и не расслышал, при помощи чего должно произойти чудесное исцеление, но любое средство, творящее чудеса, вызывало у него интерес, поэтому он велел привести чужеземца.

Человеку из Майнца никогда прежде не доводилось встречаться с императорами, тем более с восточными, которые к тому же боятся зеркал. Поэтому, приближаясь к мраморному трону, Мельцер держал заветную вещь двумя руками за спиной, одновременно делая несколько неуклюжие поклоны.

Дворецкий Алексиос взял на себя роль посредника между посетителем и императором.

Зеркальщик пояснил, что он приехал из Майнца, где уже достиг значительных успехов при помощи своих чудодейственных зеркал.

Зеркала? – переспросил император. Действительно ли он сказал «зеркала», и разве не известно ему, что… Известно-известно, перебил Мельцер императора, прежде чем тот успел пуститься в бесконечные рассуждения, – каждый верующий византиец, который к тому же обладает хорошими манерами, знает о предпочтениях его величества, но он хочет предложить императору не обычное зеркало, которое отражает презренную действительность. Его шедевр шлифовального искусства обладает чудодейственными свойствами: исцеляет больных, а тем, на чьем лице только что была написана хворь и страдания, придает здоровый вид, словно у греческого кулачного бойца. И с этими словами Мельцер протянул императору выпуклое зеркало.

Иоанн Палеолог с отвращением отвернулся. Он, словно тщеславная женщина, не решающаяся посмотреть правде в глаза, искоса поглядел в зеркало. Но постепенно, очень медленно, сияющая поверхность магическим образом стала притягивать его, и император устремил взгляд в зеркало, показавшее ему полное здоровое лицо. Иоанн ощупал свои впалые щеки пальцами, словно не веря тому, что видит, а потом испустил радостный крик. Последний раз подобный звук здесь слышали семнадцать лет назад, когда перебежчики-турки возвестили о смерти султана Мурата – что впоследствии оказалось ложью.

Михель Мельцер увидел восторг императора, который, счастливо улыбаясь, стоял на худых длинных ногах, похожий на аиста. Зеркальщик сделал единственно верный в данной ситуации ход: он подарил чудесное зеркало Иоанну Палеологу. Тот щедро вознаградил зеркальщика и пригласил его на следующий день к себе во дворец. Император поставил только одно условие: отныне Мельцер не имел права делать подобные зеркала ни для кого, даже для самого себя.

Так у зеркальщика внезапно появилась возможность оплатить долг медику Мейтенсу, но того, равно как и Эдиты, и след простыл.

Едва не рыдая от такого стечения обстоятельств, зеркальщик вернулся в «Toro Nero». Бросившись на кровать, он дал волю слезам.

И до смерти испугался, когда, открыв глаза, увидел склоненное над ним лицо китайца по имени Лин Тао.

– Я не хотел напугать вас! – Посланник улыбнулся и продолжил на своем певучем наречии: – Не хотите ли немного послушать меня, мастер Мельцер из Майнца?

Мельцер расстроенно ответил:

– Что же мне еще остается? Но что вам нужно?

Лин Тао придвинул стул, расправил свое сверкающее одеяние и начал обстоятельно рассказывать:

– Знаете ли, мастер Мельцер из Майнца, судьба порой изменчива – так говорят, кажется, у вас на Западе. То она благосклонна к вам, то на вас обрушиваются житейские неприятности. В таком случае необходима помощь человека, способного действовать.

Зеркальщик поднялся. Его удивило то, как бегло Лин Тао говорил по-гречески, хотя во время их первой встречи он с трудом подбирал слова. Вероятно, тогда китаец притворялся. Что же он задумал?

Мастер Лин Тао предвосхитил его вопрос, продолжив:

– Видите ли, дом напротив, в который попало ядро турецкой пушки, был необычным домом, хотя там и жили люди…

– Рассказывали разное, – вставил Мельцер, – о чудесах, магии, колдовстве, и многие считают, что вражеское попадание – это Божья кара. Сам я никогда в это не верил. И только когда я своими глазами увидел, что именно спасали от пожара, мне стало ясно: за закрытыми ставнями проводили эксперименты с искусственным шрифтом. Я прав?

Китаец развел руками, словно хотел сказать: да вы уже и сами все знаете! И наконец ответил:

– Что мне еще сказать вам, мастер Мельцер? Вы слишком хитры, поэтому долгое вступление ни к чему. Перейду сразу к делу: во время пожара была полностью уничтожена вся мастерская; но гораздо больше, чем утрата мастерской, нас печалит то, что уничтожены глиняные кубики. Они лопнули в огне и превратились в пыль.

– Вы имеете в виду те кубики, у которых на одной из граней буквы?

Китаец кивнул, и Мельцер начал понимать, почему Лин Тао разыскал его.

– Вы помните наш разговор в миссии? – спросил мастер Лин Тао с подчеркнутой любезностью.

– Я никогда его не забуду! – взволнованно воскликнул зеркальщик. – Разве я не говорил тогда, что кубики из свинца и олова будут прочнее, чем из глины? Разве не говорил?

– Конечно, говорили, мастер Мельцер. Но ведь свинец и олово тоже погибли бы в пламени пожара. Что волнует меня и моих друзей, так это вопрос: как нам раздобыть новые буквы? Потребовалось три года, чтобы наши резчики по камню изготовили все двадцать шесть букв вашего алфавита, вырезали их, отлили форму и изготовили достаточное количество глиняных кубиков. И еще год на то, чтобы откорректировать текст – этим занимался странствующий итальянский монах. Его помощь потребовалась потому, что большинство букв напоминали скорее китайское письмо, чем латинское. Поверьте мне, китайцам так же трудно воспринимать ваши знаки письма, как и вам – китайские.