Литмир - Электронная Библиотека

— Там его нету, — сообщил кто-то знающе из толпы. — Он только что вернулся с мадам Мясищевой, женой аптекаря, с катания. Мадам Мясищева пошла оправляться к себе домой… Оправляться! — повторил он язвительно.

— Значит, Бусалыго здорово укатал ее!

— Не знаю! Но лошади были в пене! А Бусалыго — в городскую управу. Там, кажись, нынче заседание гласных.

В управу идите!

Исправник Бусалыго действительно оказался на заседании, разговаривал с Ивановым, торговцем железными скобяными товарами. Заседание еще не открывалось. Гласные все подъезжали и подъезжали. Несмотря на открытые окна, в зале было душно. Снизу, из купеческого клуба, несло кислыми щами. У подъезда цокали копыта откормленных рысаков, шипели резиновыми дутыми шинами колеса пролеток. Резвый и Тимоничев остановились у входа в зал. Мимо шмыгали служащие, секретари с синими и желтыми папками. Проходили с серьезными выражениями гласные, толстые и тонкие, бородатые и без бород. Резвый почтительно козырял им, особенно тем, которые числились стотысячниками. Увидав Тимоничева, купцы шарахались от него, они боялись острого языка этого пожилого и высоченного плебея.

«Ляпнет словцо — так голову снимет им», — думал каждый, стараясь прошмыгнуть как можно быстрее мимо него.

Вокруг длинного стола, накрытого зеленым сукном, рассаживались гласные. В конце стола, под самым портретом императора Николая II, занял председательское кресло Иван Иванович Чаев, городской голова. Гласные, зная, что он набитый дурак, все же почтительно подходили к нему и, низко кланяясь, здоровались, — они, конечно, здоровались не с ним, а с его десятью тысячами гектаров земли, с двумя вальцовыми мельницами на Красивой Мече, домами, конным заводом и миллионами рублей, — такое состояние Чаев не нажил своим умом и трудом: получил от отца и двух дядюшек. У входа, впереди Резвого и Тимоничева, образовалась из запоздавших гласных толпа. Прежде чем сесть за стол, они должны поздороваться с Екатериной Ивановной, поцеловать ей руку, — эту моду установила сама Екатерина Ивановна, и никто не мог возразить против нее. Когда гласные поздоровавшись с женой головы, прошли за стол, Резвый шагнул к Чаевой и тоже почтительно приложился к ее пухлой и розовой руке. Тимоничев кашлянул и последовал за полицейским надзирателем (он в остроге сказал Кузнецову: «А чем я хуже Резвого и… поцеловал») к Екатерине Ивановне и, не дав ей опомниться, чмокнул не руку, а в мощно вздыбленную корсетом голую грудь. Звук его поцелуя, как выстрел, прозвучал по залу. Чаева побагровела, вскочила. Среди гласных послышался смех, но сейчас же оборвался: все испугались своего смеха, вылупили глаза на Чаева и Тимоничева. Исправник Бусалыго, красный и возмущенный, вскочил. Секретари застыли на месте, поглядывая то на жену головы, то на Тимоничева, стоявшего с серьезным лицом, то на исправника. Городской голова совсем растерялся и не знал, что делать. Он втянул голову в плечи и трусливо, как суслик из норы, поглядывал на гласных, смеявшихся над ним в душе. К Тимоничеву порывисто рванулся тучный с багровым лицом Бусалыго.

— Что тебе надо, бродяга, зачем пришел? Как посмел ты коснуться… — не договорив фразы, глупо рявкнул Бусалыго.

Тимоничев промолчал. Его лицо было бледно, напряженно, но презрительно-насмешливо; его глаза блестели из-под густых бровей; рыжее, истасканное пальто висело как мешок на его истощенной высокой фигуре. За него ответил Резвый. Он сообщил исправнику о том, что Тимоничев продавал номера «Правды», подлежащие аресту.

— Ты это что же, батенька, крамолу разводишь?! — задыхаясь от поднявшейся в нем ярости, прогремел Бусалыго. — Ты, как вижу, плетей захотел… Наконец-то мы тебя сцапали с этой вредной, как яд, газетенкой! Где она, эта босяцкая «Правда»? Дайте ее сюда!

Резвый подал немедленно папку. Бусалыго открыл ее, сосчитал.

— А остальные? — спросил он. — Продал?

Не дожидаясь ответа от газетчика, исправник Бусалыго обратился к гласным с речью:

— Господа купцы, вы незнакомы с этой… Я по должности службы знаком. Скажу вам, господа, опасная газетенка; она, подобно половодью, подмывает почву, на которой мы стоим, почву нашего благоденствия, спокойствия и порядка жизни. Ужасная газетенка! — рявкнул угрожающе он. — Называется «Правдой». Чьей правдой? Конечно, господа, не нашей с вами! Вот эта самая «Правда» распространяется в вверенном нам городе, отрывает нас, государственных и деловых людей, от прямых обязанностей. Этот негодяй, — Бусалыго показал пальцем на Тимоничева, — довольно искусно выполняет задания социалистов, которые, к нашему стыду, находятся… В этом месяце, в мае, мы должны, согласно предписаниям свыше, из Санкт-Петербурга, конфисковывать номера «Правды» за антигосударственные статьи, подстрекающие к мятежу. И что же, господа гласные, мы ни одного номера не сумели взять у этого… — И Бусалыго опять ткнул пальцем в сторону Тимоничева: — Он каждый раз нас обманывал! Вот только сегодня в первый раз мы поймали его, мерзавца, с запрещенными номерами «Правды». Вот они! Вот они! Оказывается, ему кто-то из телеграфистов сообщает… и он получает газеты на полустанке Сафоновка. Так, подлец? Говори! — И Бусалыго потряс торжественно и угрожающе газетами. Он снова обратился к Тимоничеву: — А теперь ответь нам, босяк: кто платит за пятьдесят номеров «Правды» при подписке на нес?

Старик Тимоничев спокойно, с насмешечкой сказал!

— Спросите у начальника почты, он ответит вам.

— Молчать! Мы знаем, кто платит деньги, кто прячется за твоей спиной. Прочитанные номера «Правды» отбирать у рабочих и продавать их мужикам на базарах тоже сам догадался? Нам твои проделки хорошо известны! Кто стоит, спрашиваю, за твоей спиной? Говори! И правду говори!

— Заработать хочу лишнюю копейку на хлеб, вот и продаю газеты, прочитанные рабочими, крестьянам. Они с охотой ее покупают, — пояснил Тимоничев. — А кто стоит за моей спиной, я могу сказать…

— Ждем. Если не скажешь, заставим, — пригрозил Бусалыго.

— Надзиратель Резвый стоит за моей спиной, вот он, да еще в приемной, чтобы я не убежал, двое городовых.

— В участок! В острог, немедленно! — орал Бусалыго.

Резвый подошел к Тимоничеву, взял его под руку.

— А что у него, у крамольника-босяка, в красном узле?! — подал неожиданно голос Казанский, крупный огородник, эсер по убеждению.

Бусалыго сразу опомнился от ярости, пришел в себя.

— Резвый, верните, верните его! — Когда надзиратель и Тимоничев вернулись, Бусалыго спросил: — Что в узле?

Тимоничев не ответил.

— Оглох, скотина?! Что в узле? — взревел Бусалыго. — Может, бомба? Ты и на это способен!

Тимоничев шагнул к столу, ближе к городскому голове, положил красный узел на стол, спокойно сказал:

— Развяжите и поглядите.

Гласный Бородачев стал развязывать со страхом платок. Гласные поднялись, чтобы лучше видеть, что содержится в нем. Городской голова Чаев тоже не вытерпел, встал и наклонился в сторону Бородачева. Тот развязал красный платок и, зажмурившись, резко отпрянул назад: на него уставились темные неподвижные бараньи глаза.

— Это еще что такое? — побагровев, взревел Бусалыго. — Что за номер?

Тимоничев, выдержав взгляд исправника, сказал:

— Номер, говорите? Нет, это не номер, а баранья голова. Я принес ее вам затем, чтобы она председательствовала на ваших заседаниях. Может быть, когда она будет председательствовать, в нашем городе наладится порядок и люди, обремененные властью, поумнеют, станут порядочными.

Исправник Бусалыго сразу сел. Чаева хватил столбняк. Гласные окаменели и застыли в своих позах, наклоненные к бараньей голове. Служащие растерялись от беспримерной дерзости Тимоничева. Так продолжалось несколько минут. Первым опомнился надзиратель. Он наклонился к Бусалыго и спросил:

— Папку с номерами задержанной «Правды» взять?

Бусалыго протянул руку к папке с газетами — ее не оказалось. Номера «Правды» кто-то украл. Поднялась дикая паника, суматоха. Все забегали по комнатам управы. Резвый, городовые, служащие, секретари и даже некоторые гласные — все искали, разыскивали номера «Правды». Бусалыго командовал, приказывал надзирателю, городовым и служащим немедленно разыскать газеты и представить ему. Тридцать семь номеров «Правды» провалились, исчезли из-под рук исправника. Бусалыго, бледный, сконфуженный и чрезвычайно подавленный, не получив папку с газетами, первым уехал в полицейское управление. Четверо гласных вывели под руки Чаева из зала в соседнюю комнату и прикладывали мокрые полотенца к его голове: он, миллионер, голова, был ужасно оскорблен босяком Тимоничевым. Мертвая баранья голова умнее его, Чаева! Черт знает что! Заседание управы не состоялось. Придя в себя, гласные переглянулись и стали шумно, один за другим покидать зал управы.

21
{"b":"553419","o":1}