Рассказывая, Денисов проводил меня до конторы мастера и, оборвав тихую речь, порывисто бросился в сторону и скрылся за паровозами. Я открыл дверь, запачканную местами темными пятками мазута, вошел в конторку, пропахшую табачным дымом. В ней сидело на лавках, приставленных к боковым стенам, человек пять рабочих в промасленных парусиновых блузах и два человека в форменных суконных, с медными пуговицами, тужурках. Последних я принял за машинистов. Слесари и машинисты показались мне сравнительно молодыми людьми, их лица были заметно возбуждены. Взглянув бегло на них, понял, что я своим приходом помешал их деловому и горячему совещанию. Их глаза задержались на мне. Остановил взгляд и Кузнецов. Я заметил, как его сердитое лицо сразу оживилось, радостно просияло.

— Ананий Андреевич! — воскликнул он. — Откуда так внезапно прикатили? — И, не дожидаясь моего ответа, вылетел из-за стола, крепко облапил мои плечи, поцеловал. — А я уж думал — и не увидимся, а вот опять встретились. Садитесь! А мы вот ругались здесь… Садитесь, садитесь, Ананий Андреевич! — И он подал мне табуретку. — Мы сейчас закончим деловой разговор, и я освобожусь.

Слесари и машинисты поднялись, за руку поздоровались со мной, называя свои фамилии. Из них никто, кроме Кузнецова, не состоял в моем кружке, но я их знал раньше, встречался с ними в депо, на улицах города, хотя и не был близко знаком с ними. Анисим Петрович наклонился ко мне и сообщил, показывая взглядом на них:

— Члены кружка, большевики. С ними еще при вас начал, по вашему поручению, вести работу Андрюша Волков. Да и вы их всех знаете, они были на одном вашем чтении брошюры Ленина «Шаг вперед, два шага назад».

— Припоминаю, — проговорил я.

— И комната в моем домишке была забита так людьми, что сесть негде было, — проговорил оживленно Кузнецов, держа руки на моих плечах и разглядывая меня. — А борода у вас, Ананий Андреевич, стала еще более дремуча, чем тогда… Ох, и не узнал бы я вас, если бы встретил на улице! — Он вздохнул, снял руки с моих плеч и сообщил: — Андрюша Волков погиб в сражении на Сане. Об этом я узнал от его сестры.

Кузнецов собрался еще что-то сказать мне, но его предупредил средних лет рабочий с рыжей крошечной бородкой, рябинками на продолговатом и сероглазом лице.

— Анисим Петрович недоволен мною и вот им, — и Силаев показал взглядом на Рябова, невысокого, широкоплечего, с высоким лбом и бритым круглым лицом человека: — Недоволен он тем, что я и Рябов уделяем много внимания парнишкам, работающим в депо. Он, как руководитель группы партийцев, говорит, что мы должны воспитывать политически их, а не обучать слесарному делу. Вот с такой его установкой, Ананий Андреевич, ни я, ни Рябов не можем согласиться. Вот до вас мы и спорили по этому вопросу с Анисимом Петровичем и с товарищами, разделяющими его точку зрения. У нас есть такие, к сожалению, слесари и токари, которые смотрят на подростков не как на своих учеников, а как на личных батраков. Разве это дело? Разве это честно? Один слесарь посылает своих учеников не только за самогоном, но и таскать воду для своей скотины и кухни, колоть дрова.

— К сожалению, такие есть, — проговорил Рябов. — И мы их терпим! А что вы скажете по этому поводу, Ананий Андреевич?

Я промолчал, внимательно поглядел на Кузнецова.

— Тогда вам, Григорий Фомич, надо идти в педагоги в железнодорожную школу. Вот так и будете обучать, — тихо, с заметной улыбочкой на пухлых губах проговорил Казанцев. — А у наших слесарей и токарей нет лишнего времени на такую педагогику. Поймите это. Подростки должны прислуживать мастерам и, конечно, приглядываться к тому, как работают мастера. И только! Достаточно для парнишек и того, что мы вовлекаем их в кружки, просвещаем… Это самое главное-основное для них.

— Правильно, Ефим, — поддержал неуверенно Кузнецов. — Мы это и делаем! Да и я, как мастер депо, не могу допустить опытных слесарей и токарей уделять время на обучение подростков: пусть они, как сказал Казанцев, сами приглядываются к работе старших и учатся у них. Этого им, повторяю, никто не запрещает. Да, да! Никто не запрещает! И мы, старые рабочие, когда были парнишками, прошли такой путь.

— Все это так, Анисим Петрович… Знаем, что вы мастер депо, — нарушил возбужденно молчание Рябов, — но вы и председатель нашей партийной группы. А раз вы являетесь им, так извольте, Анисим Петрович, правильно, по-партийному, и рассуждать!

— А вы, Захар Данилович, правильно? — спросил недовольным тоном Кузнецов.

— Думаю — да! — ответил Рябов, и на его большом лбу собрались недовольные морщины, глаза потемнели и ушли глубже под густую лобную кость. — Да, недоволен! — подчеркнул он, подумал и обратился ко мне: — Ананий Андреевич, скажите: надо обучать молодежь технике или не надо?

— Сама научится! — бросил высокий костлявый рабочий и, поглаживая светлые усы, закурил папироску. — Я три года, Рябов, пробыл на побегушках в депо, а ты хочешь сразу парнишек сделать квалифицированными. Нежизненно!

— Первая наша заповедь — это втянуть молодежь в политику. Верна такая установка, Ананий Андреевич? — спросил уже недовольным тоном Анисим Петрович. — Подготовить ее к революции, а революция, пишет Ленин, не за горами — на пороге.

— Вот для победы ее, Анисим Петрович, и потребуются квалифицированные во всех областях новой жизни рабочие. Это неоспоримый факт! Если их у нас не будет, то мы можем и не удержать в своих руках победу, власть! — возразил твердо и убежденно Силаев и задержал опять взгляд на мне, как бы спрашивая: «А что же вы, Ананий Андреевич, ничего не скажете?»

— Партийное воспитание, — начал я осторожно, чтобы не обидеть Кузнецова, руководителя партийной группы, — является первой заповедью. Идеи партии — мировоззрение рабочего класса и всех бедняков. Против этого возражать нельзя, Анисим Петрович. Вы глубоко правы! И глубоко правы и сторонники быстрого технического обучения молодежи. После революции, после того как пролетариат и крестьяне возьмут власть в свои руки, они станут во главе огромнейшего государства; это государство потребует от них, особенно от рабочих и членов партии, технически образованных токарей, слесарей, машинистов, военных специалистов, экономистов и чиновников и т. д. Это несомненно так! Ведь после революции, когда власть будет в руках пролетариата и крестьян, буржуазная интеллигенция — инженеры, офицеры и всевозможные специалисты и ученые — могут оказаться нашими врагами, не пожелают служить нам? Может это быть или не может? Конечно, может этого и не быть, но мы, большевики, обязаны предвидеть это.

— Так и станет… буржуазная интеллигенция войной пойдет на нас, — поддержал горячо меня Силаев.

— Она просто озвереет против нашей власти, — сказал Рябов.

— Все это мы обязаны, товарищи, предвидеть, готовясь к захвату власти, к революции, — заключил я и продолжил: — Уверен, что Анисим Петрович, как председатель партийной группы депо, не станет мешать передовым рабочим и партийцам в техническом обучении молодежи, так как обучение молодежи дело глубоко партийное. — Я поглядел на Кузнецова, сильно смущенного моими словами, и на его сторонников, недовольных моей защитой взглядов Силаева и Рябова, закончил: — Товарищи, все ясно, для такого вредного для дела спора нет почвы. И вы, пожалуйста, не тратьте драгоценное время на такие ненужные совещания и собрания. Помните, что уездная Россия уже не та, что выведена в повестях «Городок Окуров» и «Уездное», — в уездах есть пролетариат… И он поведет Россию за пролетариатом Петрограда и других крупных промышленных городов.

— Согласен, — промолвил Кузнецов. — Да я и особенно не возражал против обучения молодежи. Уж больно много поступает в депо больных вагонов и паровозов. Вот я вчера и разошелся, поругался с Силаевым и Рябовым.

— Как мастер паровозного цеха, — заметил Силаев.

— А не как, хочешь сказать, большевик? — обидно спросил Кузнецов. — Нет, и как большевик… — возразил он и пожаловался: — Ведь на меня, как вы знаете, администрация узла чертовски нажимает… Что нажимает — грозит!