Кам Бакка медленно кивнула, потом покачала головой.

— Но, конечно, господин Зоприон все это понимает.

Киний кивнул.

— Да.

— Поэтому, как только начнутся наши нападения, он разгадает нашу стратегию и поведет себя как загнанный раненый зверь.

Она посмотрела не на Киния, а на Филокла. Потом на Страянку.

Филокл встретил ее взгляд.

— Да. Вероятно, пройдет несколько дней, прежде чем его отчаяние передастся его военачальникам. Но да.

— Значит, он не станет позорно отступать. Напротив, он двинется вперед. И, если сможет, навяжет нам битву. — Кам Бакка встала на колени. — Даже если ему придется безрассудно рисковать своими людьми и припасами.

Все греки закивали.

Кам Бакка кивнула, словно себе самой.

— Раненый вепрь убивает охотников. Вепрь, у которого нет надежды, убивает царей.

— Ого! — пробормотал Никий.

Страянка повернула голову к Кам Бакке.

— Достопочтенная, нам не стоит его бояться. Когда мы соберем всех воинов…

Кам Бакка протянула руку и коснулась ее лица.

— …Мы, все равно можем проиграть. Тогда все, кто собрался в этом круге, будут лежать мертвые под луной… — Она замолчала и закрыла глаза.

Царь внимательно наблюдал за ней.

— Это пророчество?

Она открыла глаза.

— Все взвешено на острие меча. Я ведь уже сказала.

Киний заговорил с убежденностью человека, который вынужден высказываться против своей воли:

— Такую битву мы не выиграем.

Заговорила Страянка — без гнева, но с большой силой. Царь переводил ее слова:

— Ты говоришь так, словно он Александр! — говорил царь, повторяя жесты Страянки. — А что если он сделает неверный выбор? Что если отступит? — Пока царь переводил, Киний наблюдал за ее лицом. — Ты никогда не видел нас в бою, Киний. Думаешь, мы трусы? — Она вскинула сжатый кулак. — Может, нам и не хватает послушания, которое есть у вас, но мы сильны.

Киний покачал головой. У него не очень получалось не смотреть на нее, но он держал себя в руках, когда заговорил.

— Зоприон не Александр. Хвала богам, он дюжинный военачальник, не особенно даровитый. Но и самый плохой македонский воин знает, как провести такую кампанию. В Греции у нас есть книги, в которых говорится, что делать, даже если нет ветеранов, чтобы научить. — Он нахмурился. — Я никогда не видел, как вы сражаетесь, но знаю, что вы смелы. Однако никакая смелость не прорвет фронт таксиса.

Царь перевел его слова и посмотрел на них обоих.

— Киний, в словах дочери сестры моего отца больше истины, чем тебе кажется. Ты никогда не видел нас в битве. Ты не знаешь, на что мы способны. — Он повернулся к Страянке. — Но, как я уже сказал, Киний рассуждает как царь. Битва — риск. Война — опасность. Зачем искушать судьбу?

Он посмотрел на Матракса, который кивнул так, что черная с сединой борода, лежавшая на груди, поднялась и опустилась.

— Я не додумался уничтожить переправу у Антифилии, — продолжая царь. — И не знал, как велик может быть флот Зоприона. Но в остальном — разве не этот замысел мы обсуждали зимой? А ты, моя госпожа, — разве я не говорил тебе, что Киний найдет еще множество доводов в пользу осторожности?

Матракс осушил свою чашу и рыгнул.

— Лучше, — заговорил он, и Киний обнаружил, что понимает его слова до перевода Ателия, — когда он достигнет определенного места, начать беспокоить его. И если он не отступит, мы предложим покорность. — Он улыбнулся. — Только глупец откажется от нас.

Кам Бакка села на корточки и отпила вина.

— Он нам откажет, — сказала она. — Я это видела.

Страянка резко повернула голову. Она наконец заговорила, с той же яростью, с какой распекала провинившихся воинов. Говорила она быстро, звонким голосом, и Киний не понимал ни слова.

Эвмен покачал головой, запутавшись в ее стремительной речи. Даже Ателий мешкал.

Им на помощь пришел царь.

— Она говорит, что если Кам Бакка уже видела отвержение, мы можем избавиться от позора предлагать покорность и докажем Кинию, что он ошибается насчет битвы. — На Киния он старался не смотреть. — Она сказала кое-что еще, но это лучше пусть останется между ней и Кам Баккой. Хотя я ей отвечу. — Он быстро заговорил на сакском, потом сказал на греческом: — Я царь. Кам Бакка часто бывает права, но сама говорит, что будущее подобно воску и чем этот воск ближе к пламени, тем он изменчивей. Она удивлена. Я тоже удивлен.

Он повернулся к Страянке, заговорил с ней по-сакски, и она закрыла лицо руками — Киний никогда не видел у нее этого девичьего жеста.

По-гречески царь сказал:

— Мы не сможем собрать все наши силы. Мы рассчитывали на многих лошадей наших братьев массаков. И еще на многих наших братьев савроматов.[68] — Он обвел круг взглядом. — То, что я скажу, — не для всех ушей. Александр осаждает восточные ворота равнины трав, как Зоприон — западные. Чудовище сейчас в Бактрии, гоняется за мятежным сатрапом. — Царь расправил плечи, сейчас он казался очень молодым. — Возможно, он всегда лелеял такой замысел похода — его войска вторгаются на травяные равнины с обоих концов. Кам Бакка говорит, это не так — простая случайность. Но нам это безразлично. Мы сможем собрать только две трети своих сил. Может, и меньше. Геты уже уходят на восток, и нашим восточным кланам придется защищать своих земледельцев. — Он пожал плечами и произнес длинную фразу на сакском; Киний понял из нее лишь отдельные слова: нет лошадей и македонцы. По-гречески царь сказал: — Подчинение ничего нам не стоит. В этом нет стыда, потому что мы не собираемся подчиняться.

Каким-то образом Киний понял, что греческое «ничего» на сакском звучит «нет лошадей». То есть царь сказал: Подчинение не будет стоить нам лошадей. Он довольно кивнул.

— Трава растет, — сказала Кам Бакка. — Земля почти затвердела. Через неделю пройдут последние сильные дожди. Через две недели он выступит.

Киний согласно кивнул.

Царь сказал:

— Где мы назначим сбор? Где соберем свое войско?

Киний пожал плечами.

— Нам нужно прикрывать Ольвию. Если Зоприон захватит ее, у нас вообще не будет выбора. И если архонт не почувствует, что вы действительно готовы защищать его, он откажется от союза и покорится — на самом деле покорится. — В глубине души Киний считал, что архонт уже сейчас готов на это. — Чем ближе главное войско к Ольвии, тем надежней будет союз с городами на Эвксине.

Царь кивнул, слушая, как слова Киния переводят на сакский.

— Значит, мое войско будет не только угрожать, но и защищать, — сказал Сатракс. Он оперся подбородком на руку. — Пройдет не менее месяца, прежде чем я соберу хотя бы половину своего войска.

Заговорил Матракс. Царь выслушал его и кивнул.

— Матракс говорит, что переправу нужно уничтожить немедленно, а всадников отправить сегодня же.

Киний посмотрел на Матракса и согласно кивнул. Потом сказал:

— Наш лагерь должен быть на другом берегу великой реки, близ брода. Если предстоит битва, нужно, чтобы все преимущества были на нашей стороне. Если дойдет до крайности, пусть Зоприон переправляется через реку.

Страянка подождала, пока его слова переведут, и заговорила. Заговорили и несколько сакских вождей.

Царь сказал:

— Все согласны с тем, что место для лагеря нужно определить на дальнем берегу у Большой Излучины. Там есть вода и корм для лошадей, а припасы можно подвозить на лодках. — Он помолчал и добавил: — Да будет так. Сбор у Большой Излучины назначаю на летнее солнцестояние. — Кинию он сказал: — Ты приведешь городские войска? У нас нет гоплитов, и мало у кого даже из вождей есть доспехи ваших конников.

Киний согласился.

— К солнцестоянию я приведу войска эвксинских городов к Большой Излучине.

Он надеялся, что сказал правду.

Кампанию обсуждали еще два дня. Планировали сбор саков. Отправили во все сакские кланы вестников, сообщить о сборе. Подготовили письма в Пантикапей и Ольвию. Матракс с шестьюдесятью воинами отправился уничтожать переправу. Он считал, что должен сам руководить этим. Перед отъездом Киний отвел его в сторону и попросил пощадить крестьянскую землю, на которой похоронен Гракх. Матракс рассмеялся.