Фатима отослала Нура в Багдад учиться у знаменитого ученого, жившего в тех краях. Спустя несколько месяцев учитель отправил его обратно в Кордову к другому, еще более знаменитому ученому. Но когда христиане после жестокой битвы взяли Кордову, Нур вместе со своим учителем уехал в Гранаду.

Проведя там несколько лет, Нур предпринял целую серию путешествий, чем заработал свой лакаб, то есть свое прозвище эль-Музафир — Странник. Побывав в Риме, куда ему дали право свободного въезда рекомендательные письма Фатимы и эль-Араби, он затем попал в Грецию, Турцию, Персию, Афганистан, еще раз в Индию, Индонезию, Китай и Японию.

Поселившись в священном Дамаске, он зарабатывал на жизнь как музыкант и как tasawwuf, то есть суфий-учитель, имевший несколько учеников. Пробыв там несколько лет, Нур снова отправился в путь. Он поднялся вверх по Волге, пересек Финляндию и Швецию, потом Балтийское море и добрался до страны идолопоклонников — диких пруссов. Отсюда, еле избежав участи быть принесенным в жертву деревянному идолу, он отправился на запад через Германию. Северная Франция, Англия и Ирландия стали частью его пути.

Во время пребывания Нура в Лондоне королем был Ричард Первый по прозвищу Львиное Сердце. Ричарда тогда в Англии не было, он был занят осадой замка Шалю в Лимузене, Франция. Через месяц Ричард был убит стрелой, пущенной из замка, а в мае короновали его брата Иоанна. Нур был свидетелем этой церемонии в Лондоне. Спустя какое-то время Нура удостоили приема у короля Иоанна. Он нашел того обаятельным и остроумным, интересующимся культурой ислама и суфизмом. Особенно короля Иоанна заинтересовали рассказы Нура о далеких странах.

— Путешествие в те дни было по меньшей мере тяжелым и опасным делом, — сказал Фрайгейт. — Даже так называемые цивилизованные страны и то вряд ли можно было назвать гостеприимными. Преобладала религиозная ненависть к инаковерующим. Как мог ты — мусульманин — один, без защиты и без денег путешествовать по христианским странам, не опасаясь за жизнь?

Особенно во времена крестовых походов, когда религиозная ненависть повсюду торжествовала?

Нур пожал плечами:

— Обычно я отдавался под покровительство религиозных властей этих стран. А те уж добывали мне защиту со стороны властей гражданских. Церковные лидеры больше интересовались еретиками среди своих единоверцев, чем просто неверными. Во всяком случае, в пределах своих провинций.

В других случаях защитой мне служила бедность. Грабители мной пренебрегали. Когда я странствовал по сельским местностям, я зарабатывал себе на еду и доставлял людям развлечение, играя на флейте, а также искусством жонглера, акробата и фокусника. Кроме того, я отличный лингвист и мог быстро овладеть языком или диалектом тех мест, где оказывался. И еще рассказывал им всякие истории и анекдоты. Видишь ли, люди повсюду хотят слышать новости, им нужны развлечения. Поэтому меня почти всегда встречали приветливо, хотя, конечно, иногда попадались и такие, что были настроены враждебно. И вообще, что им было до того, что я мусульманин? Я же никому не делал вреда, а скорее служил забавой. И еще — я излучал дружелюбие. Это мы все умеем.

Вернувшись в Гранаду и обнаружив, что обстановка там изменилась к худшему и что к суфиям там стали относиться недоброжелательно, Нур уехал в Хоросан. Там он несколько лет учительствовал, а затем совершил второе путешествие в Мекку. Из Южной Аравии он на торговом корабле добрался до берегов Занзибара, а оттуда в Юго-Восточную Африку. После Африки Нур вернулся в Багдад и жил там, пока смерть не настигла его в возрасте девяноста четырех лет.

Монголы под предводительством Улагая — внука Чингиз-хана штурмом взяли Багдад, убивая и насилуя. За сорок дней были убиты сотни тысяч жителей. Нур оказался в их числе. Он сидел в своей каморке, играя на флейте, когда коренастый косоглазый монгол в пропитанной кровью одежде ворвался к нему. Нур продолжал играть, пока монгол не обрушил меч на его шею.

— Монголы опустошили Средний Восток, — сказал Фрайгейт. — Никогда еще в истории опустошения таких масштабов не производились за столь короткий срок. Прежде чем уйти, монголы уничтожили там около половины населения и разрушили все — от домов до каналов. В мое время, шесть столетий спустя, Средний Восток так еще и не возродился.

— Воистину они были бичом Аллаха, — отозвался Нур. — И все же даже среди них попадались добрые мужчины и добрые женщины.

Сейчас, сидя возле этого маленького человека и наблюдая за темнокожими любителями бетеля на берегу, Фрайгейт снова подумал о роли случая. Какая судьба свела пути человека, родившегося на Среднем Западе США в 1918 году, и другого, родившегося в мусульманской Испании в 1164 году? Неужели судьба — это всего лишь случай? Возможно. Но шансы, что такая встреча произойдет на Земле, были один к бесконечности. Мир Реки изменил соотношение шансов, и вот они встретились.

Этим вечером, после разговора с Нуром, они все сидели в капитанской каюте. Корабль стоял на якоре вблизи берега; лампы на рыбьем жире освещали игру в покер. После того как Том Райдер сорвал последний крупный выигрыш (ставками служили сигареты), пошел обычный мужской треп. Нур рассказал парочку анекдотов о мулле Насреддине. Наср-эд-дин (Орел Веры) был знаменитым героем мусульманских народных баек, а также дервишем и простаком, чьи приключения в определенной мере могли быть поводом для извлечения уроков жизненной мудрости.

Нур отпил глоток шотландского виски — он никогда не пил больше двух унций в день — и сказал:

— Капитан, вы рассказали историю про Пата, Майка, священника, рабби и проповедника. Это очень смешная история, но она дает представление об образе мышления человека. Пат и Майк — герои западного фольклора. Разрешите мне предложить вам нечто восточное.

Однажды какой-то человек пришел в дом муллы Насреддина и увидел, что тот ходит вокруг дома, разбрасывая по земле крошки хлеба.

— Ради всего святого, мулла, зачем ты делаешь это? — спросил человек.

— Отпугиваю тигров.

— Но, — воскликнул человек, — тут же нет тигров!

— Именно. Значит, средство срабатывает, верно?

Все засмеялись, а Фрайгейт спросил:

— Нур, а сколько лет этой истории?

— Ей уже было по меньшей мере тысячи две лет, когда я родился. Она зародилась у суфиев как поучение. А почему ты спросил?

— Потому что, — ответил Фрайгейт, — я слыхал ту же историю, но в несколько ином виде в 1950-м или около того. Речь в ней шла об англичанине, стоявшем на коленях на улице и рисовавшем мелом черточки на тротуаре. Проходивший мимо приятель спросил его:

— Зачем ты это делаешь?

— Отпугиваю львов.

— Но в Англии нет львов!

— Вот видишь!

— Клянусь Богом, такую же историю я слыхал во Фриско, когда был мальчишкой, — взревел Фаррингтон. — Только в ней фигурировал ирландец.

— Многие из поучительных историй о Насреддине стали просто анекдотами, — сказал Нур. — Люди рассказывают их, чтоб повеселиться, хотя первоначально они должны были восприниматься как поучения. Вот еще одна такая.

Насреддин много раз пересекал границу между Персией и Индией на своем ослике. Каждый раз ослик нес на спине большие связки соломы. Когда же Насреддин возвращался, ослик уже не нес никакого груза. Каждый раз таможенники обыскивали Насреддина, но не могли обнаружить никакой контрабанды.

Страж всегда спрашивал Насреддина, что он везет. Мулла отвечал одно и то же: «контрабанду», и страж смеялся.

Прошло много лет, и Насреддин решил уехать в Египет. Таможенник подошел к нему и сказал:

— Ладно, Насреддин, теперь тебе ничто не угрожает, так скажи мне, что ты перевозил контрабандой?

— Ослов.

Все снова расхохотались, и Фрайгейт сказал:

— Я слыхал эту историю в Аризоне. Только контрабандистом там был Панчо, и он пересекал границу между Мексикой и Соединенными Штатами.

— Думаю, все анекдоты древние, — протяжно сказал Райдер. — Возможно, все началось еще с пещерных жителей.