Парочка отправилась на судно, чтобы провести ночь вместе. Видимо, заснули они где-то перед самым восходом. Мог ли Монат в это время подобраться к Бесст? Возможно. Хотя Бёртон не понимал, как тот мог этого добиться. Однако Бесст никогда и словечка не проронила насчет знаков на лбах Фрайгейта и Моната.

Казз кончил свое повествование о той встрече. Он был краток и подтверждал все то, что априори предполагал Бёртон.

Он отправил Казза за Бесст, приказав ему быть очень осторожным. Через несколько минут тот вернулся с женой. Бёртон сказал, что ее любопытство он удовлетворит потом, а пока — не разрешит ли она загипнотизировать себя? Бесст была совсем сонная и легко согласилась. Она села в то же кресло, где раньше сидел Казз.

Назвавшись Монатом, Бёртон приказал ей вернуться к тому времени, когда Монат загипнотизировал ее. Как он и думал, это произошло после того, как она и Казз легли спать. Монат просто описал ей те знаки, видение которых на лбах трех агентов он внушил ее приятелю. Затем он приказал ей в дальнейшем видеть эти знаки и наяву. Вся операция была осуществлена быстро и без всякого шума.

Монату и его друзьям сильно повезло. До того как Казз повстречал Спрюса, он видел только еще двух людей без знаков.

И первый такой случай имел место в День Воскрешения. Он окликнул этого человека, спрашивая, почему у того нет знаков. Человек убежал, причем, возможно, не потому, что понял Казза, а потому, что неправильно интерпретировал его намерения.

Позднее, уже после встречи с Бёртоном, Казз пробовал рассказать ему то, чему был свидетелем, но в те времена ни тот ни другой не имели общего языка. А потом Казз просто позабыл об этом случае, ведь все силы уходят на то, чтобы выжить.

Вторым человеком, у которого не было знаков на лбу, была женщина-монголка. Это случилось в полдень. Женщина только что вышла из Реки, где она купалась. Казз попробовал заговорить с ней, но ее мужчина, у которого такой знак имелся, увел женщину с собой. Видимо, он ее приревновал, так что, как и в первый раз, намерения Казза были истолкованы неверно.

Пока Бёртон и другие вели переговоры в Доме Совета с главой поселения, Казз оставался снаружи сторожить корабль. Когда женщина ушла, к Каззу подошли несколько местных и предложили выпить вместе самогона из лишайников, чтобы познакомиться и поболтать. Эти люди никогда не видели неандертальцев, и спирт должен был послужить средством разговорить его. Казз легко соблазнился бесплатной выпивкой и к тому времени, когда его товарищи по плаванию вернулись, был здорово пьян. Бёртон обошелся с ним сурово, чтоб Казз закаялся пить, находясь на посту.

А о женщине Казз позабыл напрочь.

После того как Бёртон вывел Бесст из транса, он долго сидел, погруженный в свои думы. Бесст и Казз нетерпеливо ерзали, бросая друг на друга недоумевающие взгляды. Наконец Бёртон принял решение. Не к чему было держать их в неведении. Да и Алису теперь он уже не имел права исключать из числа посвященных. Тому незнакомцу он ничем не был обязан, а поскольку тот не появлялся, то Бёртон больше не был связан обещанием держать язык за зубами. Кроме того, хоть Бёртон и был скрытным человеком, но сейчас испытывал настоятельную необходимость поделиться с кем-нибудь своими открытиями. Ситуацию он обрисовал лишь в самых общих чертах, но даже на это ушло больше часа.

Бесст и Казз были поражены и забросали его вопросами. Бёртон поднял руки, требуя тишины.

— Потом! Потом! А сейчас нам придется подвергнуть их допросу. Арктурианец крепкий орешек, поэтому начнем с Фрайгейта.

И он изложил свой план действий.

— А не лучше ли нам сшибить Моната с ног и связать?. Что, если он проснется, пока мы будем брать Фрайгейта?

— Мне не нужен шум, если его можно избежать. Ведь если нас услышат Логу и Алиса, то будет такой тарарам…

— Что будет?

— Галдеж. Пошли.

И все трое двинулись сквозь туман. Бёртон думал о тех вопросах, которые он задаст Фрайгейту. Например, знали ли Монат, Фрайгейт и Руах, что Спрюс является агентом? У них было множество случаев поговорить с ним, пока все они находились в граальном рабстве. И у Моната была возможность после успешного восстания рабов загипнотизировать Казза, чтоб тот вообразил, будто видит знак на лбу Спрюса. Тогда почему он этого не сделал?

Если у Моната не было случая загипнотизировать Казза после восстания, то он мог просто посоветовать Спрюсу быстренько покинуть эти места. Или, на худой конец, обматывать голову тканью в тех случаях, когда условия благоприятствовали «проявлению» знаков.

А может быть, Спрюс не знал, что Монат и Фрайгейт являются его сотоварищами-агентами? Возможно, агенты столь многочисленны, что каждый из них знал только немногих? Хотя уж о Монате наверняка должны были знать все.

Бёртон остановился и с трудом перевел дыхание.

Таинственный Незнакомец никогда ничего не говорил о существовании собственной агентурной сети. И все же он был предателем и мог завербовать нескольких надежных людей. Так не мог ли именно Спрюс быть одним из них? Не мог ли Монат каким-либо способом выяснить это? И отделаться от Спрюса, не рассказав ему о необыкновенных особенностях зрения Казза?

Все эти догадки не казались такими уж вероятными. Если Монат узнал, что Спрюс работает на Незнакомца, а в это само по себе трудно поверить, то почему он тогда не загипнотизировал Спрюса? Это позволило бы ему установить личность Незнакомца, если, конечно, допустить, что Спрюс это знал.

Была и еще одна возможность. Монат знал, что Спрюс способен покончить самоубийством с помощью шарика в лобной части мозга. В этом случае он мог не беспокоиться, что Спрюса вообще заставят силой выдать какую-нибудь информацию.

А еще он мог использовать Спрюса как гонца. Мог дать Спрюсу какие-то сведения, которые тот передаст после возрождения в ШК, если ШК означает штаб-квартиру.

Монат принимал участие в допросе Спрюса. Надо думать, он извлек из этого немало удовольствия. Ведь именно Монат задавал Спрюсу наводящие вопросы.

А не был ли Спрюс подготовлен Монатом заранее, какие именно давать ответы? Не были ли они все лживы?

А если да, то зачем надо было лгать? Зачем надо держать всех воскрешенных в неведении?

Вполне возможно, что Спрюс, действуя по приказу Моната, умышленно вел себя так, чтобы Казз его засек.

Едва Бёртон успел прийти к этим выводам, как троица взошла на борт «Снарка». Неандертальцы остались на палубе. Бёртон же, спустившись ощупью в каюту по трапу и пересчитав двери в «закутки», остановился у двери закутка Фрайгейта и Логу. Он еле слышно открыл дверь и ступил в комнату. Это была крошечная каморка, в которой еле хватало места для двух коек, прибитых к перегородке, и места, чтоб с них слезать на пол. Такие вот закутки с койками и были единственным местом на корабле, которые хоть как-то обеспечивали частную жизнь. Даже кишечники опорожнялись тут же — в бамбуковые горшки, стоявшие рядком на полке.

Фрайгейт обычно спал на верхней койке. Бёртон неслышно сделал шаг вперед с протянутой рукой. Он хотел тихонько разбудить Фрайгейта, шепнуть ему, что пришел его черед выходить на вахту, а затем вместе с ним подняться на палубу. Там Казз мог свалить Фрайгейта одним ударом, и его отнесли бы в хижину.

Поскольку удержать Фрайгейта от самоубийства, когда он находится в полном сознании, было невозможно, Бёртон решил попытаться загипнотизировать его сразу же, как только тот очнется от шока. Это была процедура, связанная с различными сложностями, но Бёртон решил все же прибегнуть к ней. Фрайгейт, в отличие от Спрюса, мог и не отважиться на самоубийство теперь, когда воскрешений больше не было.

Впрочем, Бёртон не был уверен, что агенты этиков тоже умирают по-настоящему.

Его пальцы скользили по гладкой деревянной стенке койки. Потом они передвинулись на ткань, служившую матрасом. И замерли.

Фрайгейта в койке не было.

Бёртон переворошил белье, хотя и знал, что койка пуста. Она еще хранила тепло тела Питера. Бёртон постоял, раздумывая, что делать дальше. Может, Фрайгейт вышел на палубу, чтобы облегчиться, так как не хотел будить Логу? Или он рано проснулся и решил поговорить с капитаном еще до вступления в обязанности вахтенного?