Комиссар знал, о ком говорил Голота. Белогвардеец Яким Дахно еще в гражданскую войну зверствовал в этом селе, а потом замучил родителей красного конника. Не миновать бы ему карающего клинка, будь тогда Голота в селе.

Ушел. Теперь он там, на той стороне реки. И близко, к далеко.

— Мне кажется, что в данном случае ты ошибаешься. Здесь почерк не Якима, а более хитрого и опасного врага… Да и едва ли рискнет Дахно забираться в тыл, ведь ты сам говорил, что здесь его каждая собака знает. А мы вот своих соседей за рекой плохо знаем. В Ольховом, например, какой-то немец, помещик…

— Фишер? Знаком с ним по двадцатому году. Счастье его, что убег за Збруч. Думаю, он и меня добре запомнил… Что он, что Кравецкий — два сапога пара. У обоих, считай, половина земель осталась на нашей стороне, вот и злятся, и пакостят. Он же, Фишер, и приютил у себя эту белогвардейскую шкуру Дахно, присобачил его каким-то начальником, чуть ли не старостой в Ольховом. Обидно. Петро Олексиевич. Они злобствуют, кидаются на наши села, как бешеные собаки. Сколько людей загубили на моей памяти! А мы не смей и дохнуть на ту сторону…

— Что же, по-твоему, нам пример с них брать? Ты же коммунист, должен понимать, что мы первое в мире социалистическое государство…

— Вот и не должно забывать социалистическое государство своих братьев на той стороне. Ведь там живут наши кровные…

— Такие вопросы не нам с тобой решать, дорогой Симон Сергеевич. Об этом думают люди повыше нас… А вот и Аркадий Никанорович.

В комнату сельсовета вошли Батаев и директор МТС, невысокий молодой человек. Разговор переключился на хозяйственные заботы — весна не ждет, дорога каждая минута.

— Мы надеемся, товарищ комиссар, что ваши пограничники в эту страдную пору помогут колхозам в свободное от службы время, — обратился директор МТС к Шумилову.

— Помогать колхозам — прямая обязанность советского солдата. Но вы не забывайте, что у нас тоже началась страдная пора — чернотроп. Мы тоже надеемся на вашу помощь. Вот давайте и обмозгуем…

— Ты не уговаривай нас, как парубок дивчину, — перебил Шумилова Голота. — Своей работы у нас по уши, то верно, но и граница для нас не чужая, охранять ее мы должны сообща. Только…

Симон Сергеевич замолчал, видимо, не решаясь до компа высказать перед секретарем райкома все, что наболело.

— А ты не темни, договаривай, — подбодрил его Батаев.

— И скажу! Как же это случилось, что вы, руководители, до сих пор не даете на заставу политрука? Пока он был, мы всегда знали, что делается на границе, и помогали, чем могли. А теперь начальник новый, мы его почти не видим…

— Не туда гнешь, Симон Сергеевич, — недовольно поморщившись, перебил его Шумилов. — Кому как не тебе, старому коммунисту, подсказать Кольцову? Командир он дельный, знающий, поймет…

— Хорошо.

На следующий день была создана группа содействия пограничникам, а присланные директором МТС тракторы вспахали контрольно-следовую полосу на всем участке заставы.

Вечером, прощаясь с Голотой и Кольцовым. Шумилов напомнил обоим:

— Надеюсь, вы найдете общий язык, тебя не учить, Симон Сергеевич, не первый год на границе. А политрук скоро прибудет…

— Вы не удельные князья с Кольцовым, — добавил Батаев. — Главное — полный контакт во всей работе. В этом ваша сила.

Первые донесения Южного обрадовали Карла Шмитца: резидент начал действовать. Теперь, наконец, прояснится обстановка за Збручем. Польская разведка уже давно сообщает, что большевики вдоль границы возводят укрепления, но что они представляют из себя, ничего не известно. Изучение на месте стратегических объектов и было одной из главных задач Романа Коперко. Однако вскоре Южный не вышел на связь в установленное время и надолго замолчал. Что случилось? Провал Коперко или предательство Фризина?

А вермахт требует от абвера точных данных, его не удовлетворяют довольно расплывчатые сообщения двуйки. Предстояли неприятные встречи в Берлине. Что он скажет своим шефам? Посоветовался с Морочило, но поручик дефензивы ничего не смог добавить к уже известным сведениям. С тяжелым сердцем ехал Шмитц в столицу райха. Так удачно начавшаяся деятельность на восточной границе вдруг повернулась к нему такой неприятной стороной, что недолго потерять авторитет разведчика и уж нечего думать о наградах и повышении в звании. Конечно, интересы райха превыше всего, но это не мешает его берлинским друзьям пользоваться милостями фюрера, продвигаться по служебной лестнице..

По прибытии в Берлин Шмитца сначала принял начальник отдела «Иностранные армии. Восток» генерал Гелен, потом состоялась беседа с заместителем начальника второго отдела полковником Штольце.

Разговор с ним был особенно тягостным для Шмитца. Его обвиняли в том, что до сих пор фактически не налажена связь с резидентом, что слишком слабо используется местная агентура в Польше и Румынии против России. На прощание Штольце посоветовал:

— Идите к Эриху Геллеру, там подберете людей. Я ему позвонил…

Эрих Геллер его давнишний друг. В свое время оба командовали штурмовыми отрядами, потом вместе начинали работу в разведывательной школе, которую тот сейчас возглавляет. С ним можно отвести душу.

Школа находилась вблизи главного вокзала. По вывеске можно было подумать, что в ней обучаются будущие квалифицированные железнодорожники — машинисты, путеукладчики, слесаря депо. Никому, кроме посвященных, и в голову не могло прийти, что именно здесь готовятся диверсанты и шпионы.

Шмитц недолго работал в этом заведении, но многие сотрудники еще помнили его. Ссылаясь на разрешение Штольце, он попросил дела воспитанников, так называемого «русского» отделения. То, что шеф разрешил самому выбрать нужных людей, немного развеяло неприятные впечатления от последнего разговора с ним: не каждому работнику абвера разрешают заглядывать в святая святых этой кухни. Он отложил три дела, записал себе в книжечку фамилии будущих агентов и направился к начальнику школы.

Полковник Геллер уже знал о неприятной беседе Шмитца с Геленом и Штольце и приветливо встретил бывшего друга.

— Что, злятся шефы? Не обращай внимания, это их обычная манера. Рассказывай, дорогой Карл. Нам, работникам центра, очень полезно общение с такими опытными практиками, как ты. Там, на месте, виднее, что нужно для успеха дела… — Склонив белокурую голову, Эрих старался быть любезным, внимательным, но в то же время каждым своим жестом и покровительственной улыбкой подчеркивал свое превосходство над бывшим другом.

Шмитц пытливо всматривался в голубые глаза Геллера, пытаясь разгадать, что кроется за этой внешней любезностью. Дружеские чувства? Но он хорошо знал, что дружба сейчас — это рекламная этикетка, которую легко заменить в зависимости от направления ветра. Когда-то Штольце тоже считался другом…

— Работая на участке красной России, я убедился, что мы очень мало знаем об этой ужасной стране. Да-да, не удивляйся! Мы все меряем на старый аршин, смотрим на русских сквозь очки, изготовленные при блаженной памяти императоре Вильгельме. А между тем сейчас во всех странах чувствуется дыхание Кремля. Тучи большевизма, как говорит Черчилль, сгущаются над Европой. А он не дурак, Черчилль. Действительно, красные всюду вырываются вперед. Смешно говорить — даже в шахматах бьют европейских чемпионов… А бесконечные провалы на границе? Что мы можем противопоставить красным чекистам? Вот трое ваших питомцев, — он заглянул в блокнот, — Брауниц, Буц, Стручковский. Они в состоянии проникнуть в секреты военной техники, авиастроения, танкостроения? Смогут разобраться в тех укреплениях, которые возводятся за Збручем и Днестром? Сомневаюсь…

— Многого захотел, дорогой Карл, — жестом руки Геллер остановил разговорившегося друга. — Инженеры нам нужны для других целей… И напрасно ты сомневаешься в способностях отобранных тобой людей. Это вполне надежные и проверенные парни…

Шмитц понял, что затеянный им откровенный разговор не получился. Приветливая дружеская маска на лице Геллера вдруг заменилась туманным пятном, за которым можно предполагать что угодно, только не сочувствие и понимание.