Однако его честолюбивой, экспансивной натуре нравились смелые, как ему казалось, действия оуновцев против Советов. Он и сам несколько раз участвовал в бандитских налетах на приграничные советские села, усматривая в этой видимости политической борьбы даже что-то романтичное.
После убийства польского министра и суда над Степаном Бандерой случай свел Романа с поручиком Морочило, а затем и с работниками двуйки. Оказалось, что польские паны тоже претендуют на Украину, спят и видят Речь Посполиту «от моря до моря». С кем же ему идти?
Этого Коперко не в состоянии был решить и теперь сам себе не мог объяснить, кому служит. И уж совсем не мог допустить мысли, что поручик из дефензивы является агентом немецкой разведки. И когда тот предупредил вчера о предстоящей встрече с представителем немецкой торговой фирмы, Роман насторожился, смутно догадываясь о подлинных целях этой фирмы. Однако внешне ничем не выражал своей озабоченности, ждал большого разговора. И разговор состоялся. Невинный, на первый взгляд, даже немного игривый. Однако…
Оба настороженно прощупывают друг друга, стараясь определить меру возможной откровенности в предстоящем разговоре.
— Вы прекрасно ходите на лыжах, господин Коперко. — по-русски сказал Шмитц, останавливаясь и вытирая вспотевшее лицо.
— Как и положено бывшему инструктору лыжного спорта, деланно безразличным голосом ответил Роман на немецком языке, бесцеремонно разглядывая гостя.
— И не менее прекрасно владеете немецким языком…
— Как вы русским, между прочим.
Оба рассмеялись. Ледок настороженности начал таять.
— Как вам понравился лес? Какие породы интересуют фирму? — с явной иронией спросил Коперко, напрашиваясь на откровенность.
Но Шмитц не спешил. Надо продумать, разобраться в первых впечатлениях.
— Лес прекрасный. Заходите вечером, тогда и потолкуем о лесе. Вы очень интересный собеседник, господин Коперко. Ауфвидерзейн!
Управляющий пришел точно в семь. И столковались они быстро. Через неделю после этого разговора на левом фланге тридцатой и были обнаружены лыжные следы и странная записка неизвестного «пшиятеля».
Начальник польского пограничного кордона Болеслав Щепановский, недавно получивший первый офицерский чин, не увлекался высокой политикой. Трудный путь от рядового жолнера пограничной стражи к офицерскому положению не способствовал развитию его воинского честолюбия, о генеральском жезле в ранце не мечтал. Частые провокации на границе считал бессмысленной и ненужной затеей. Они только обостряют отношения между соседями, вызывают дипломатические осложнения, запросы в сейме…
«Черт знает, что делается… И кому эго нужно?» — подумал он и на этот раз, получив из штаба пограничной стражи приказание обеспечить условия для прохода человека на другую сторону Збруча.
А когда встретил после этого в приграничной зоне незнакомого немца в сопровождении поручика Морочило, подумал, что это и есть тот человек. Не зная закулисной игры разведок, возмутился и решился на поступок, который при его служебном положении считался тягчайшим преступлением. Однако молодой человек не считал это преступлением против своей совести и своего народа. Никаких планов, никаких особых намерений у Щепановского не было. Просто поступил именно так, а не иначе по неясному, точнее — неосознанному велению сердца…
Руководитель имперского отделения разведки с помощью Морочило разработал план операции до мельчайших подробностей. Появление в поместье жандармов и «арест» Романа Коперко обеспокоил и немного напугал хозяина. По мнению Фишера, политикой балуются только бездельники. А старший брат Романа Григорий совсем опечалится:
— Ни за что схватили Ромася, — жаловался он соседям. — Там и замордовать могут…
— А то ведомо, пан Коперко. Им только попадись в лапы…
Но больше всех тревожился Яким Дахно: если Романа арестовали за недавний инцидент на границе, то его, Дахно, тоже могут схватить, ведь они вместе готовили диверсию…
Пока старший Коперко оплакивал брата, а Дахно до полуночи ворочался на постели, раздумывая над неожиданным арестом управляющего: тот, использовав метель, проскочил границу и, минуя Лугинскую МТС, повернул на юго-восток.
Где-то на полдороге к Збручску пришлось пролежать минут двадцать в снегу: со стороны города показался прыгающий свет автомобильных фар — шла машина.
«И кому в такую свистопляску понадобилось пробиваться к границе? Неужели заметили?» — напугался Роман и нажал на лыжи, когда проскочила машина.
Рассвет настиг его за Збручском. Так и планировали они со Шмитцем. Остановка в городе исключена. Рано или поздно чекисты обнаружат следы и поставят на ноги всех своих работников. Этот майор, видно, собаку съел в подобных делах. Да и он, Роман, за последние годы многому научился. Главное — как можно дальше уйти от границы, запутать следы.
Зарыв в снегу лыжи и накидку. Коперко вышел на дорогу. Уже совсем рассвело. Ветер немного притих. Идти тяжело, ноют ноги, спина, сумка с каждым шагом тяжелеет. Позади и впереди — ни души.
«Скверно, — подумал Роман. — Слишком заметен одинокий путник в поле. И укрыться негде…»
Несколько минут спустя оглянулся и вздрогнул: примерно в километре шел за ним грузовик, разбрасывая в стороны рыхлый снег. Бежать поздно. Сошел на обочину и поднял руку.
— Куда? — крикнул шофер, выглянув из кабины.
— На Раздорожье…
Взглянув на пустой кузов, Коперко успокоился, но следил за каждым движением молодого парня, залезая в теплую кабину. Шофер молча смотрел вперед, не проявляя никакого интереса к случайному попутчику. В Раздорожье прибыли задолго до наступления темноты. Машина остановилась против буфета. Коперко начал рыться в кармане, поглядывая на шофера, но тот отрицательно покачал головой.
— Здесь можно погреться и перекусить, — подмигнул он Роману, когда тот легко выпрыгнул из кабины. — Жаль, некогда, а то бы и я составил компанию.
Машина умчалась, а Коперко проводил ее глазами и поспешил к рыночной площади. Здесь легче затеряться средь базарной сутолоки.
«Ну, господин Фризин, или как там тебя величают, встречай нежданного гостя… — Немного подумал и сам себе возразил: — Почему нежданного? Раз в таком деле увяз, должен каждый день, каждую минуту ожидать весточки от хозяина. И так до смерти. А вот смерть твоя действительно может наступить неожиданно… — Криво улыбнулся, вспомнив наставления Шмитца. Да и без наставлений знал, что ожидает агентов, выбывающих из „игры“ вопреки воле хозяина. — Великодушия в нашей игре не от кого не жди».
Потолкавшись между разношерстной публикой, Коперко уже в сумерки побрел к вокзалу. Здесь полно людей. Одни толпятся у касс, другие с узлами, мешками, чемоданами расположились в залах ожидания, даже в проходах. Шум, гам, сутолока, смешались прибывающие и отъезжающие пассажиры. Протискиваясь между ними, обошел все помещения, приметил, где находится диспетчерская: по данным Шмитца, там и следует искать Фризина-Ярченко.
Когда началась посадка на очередной поезд, толпа хлынула на перрон, торопливо растекаясь вдоль прибившего состава. В такой суматохе Коперко незаметно пробрался к южному крылу вокзала, завернул в коридор и остановился перед дверью с табличкой: «Старший диспетчер. Вход посторонним воспрещен».
Прислушавшись, он резким движением дернул на себя дверь, вошел в комнату и сразу повернул ключ в замке. Не выпуская из рук сумки, ждал, пока освободится диспетчер.
За столом стоял Фризин-Ярченко (это не вызывало никакого сомнения у Коперко) и разговаривал с кем-то по телефону, прижав к левому уху трубку. Его глаза с характерным прищуром вопросительно смотрели на вошедшего. Окончив разговор, повесил трубку и, не садясь, сухо спросил:
— Что вам угодно?
Теперь у самой мочки левого уха четко выделялась извилистая родинка. Значит, ошибки быть не может.
— «Надо переадресовать багаж. Помогите», — раздельно и многозначительно произнес Роман каждое слово пароля, не спуская глаз с диспетчера. Тот даже бровью не повел, словно не понял, к кому обращается посетитель.
