Полдня она металась по городку с чемоданчиком в руках, пытаясь узнать, что происходит. И только после выступления Молотова по радио все стало ясно.
Растерялась еще больше: что же делать? О какой встрече думать? Где искать Николая? И впервые за последние годы гордая девушка почувствовала пустоту в сердце.
Дождавшись следующего утра, пошла в горвоенкомат.
— Прошу направить на фронт… — и положила перед военкомом новенький диплом врача.
— Ничем не могу помочь, девушка. Пока нет никаких указаний.
— Но там мой муж! Он пограничник и уже сражается с фашистами! Разве не понимаете, как нужны врачи на фронте! — наступала Юлия.
С помощью знакомого врача ей удалось получить направление в Действующую армию. Даже быстро устроилась на попутную машину, которая везла бойцов за Днестр.
Навстречу машине брели группы людей с наспех связанными узлами на плечах, с детьми. Шли подводы с домашним скарбом.
На переправе через Днестр встретила знакомых женщин с тридцатой заставы. Полуторка была битком набита семьями командиров-пограничников. От них узнала, что Николай где-то здесь. А как его сыскать в этом смешении военных и гражданских лиц, в этом беспорядочном движении?
Но это перемещение людских масс только на первый взгляд казалось беспорядочным. Здесь ее и задержала поисковая группа.
Сержант очень вежливо попросил предъявить документы. Долго осматривал диплом врача и совсем свежее направление в Действующую армию.
«Подозрительно!» — подумал он и положил документы в свою сумку.
— Пройдемте с нами, девушка! — козырнул сержант, приглашая следовать за ним.
Позади двигались два автоматчика.
«Словно арестованную ведут», — подумала Юлия.
Шли долго. Конвоиры часто останавливались, прислушивались. Юлия пробовала заговорить, но ей не отвечали. «Странно, — недоумевала она, ничего не понимая в этой истории. — Куда они меня ведут?»
Наконец вышли на полянку. Сержант подошел к машине и кому-то тихо доложил:
— Товарищ политрук! Здесь подозрительная личность.. — и протянул отобранные у Дубровиной документы.
Из-за машины вышел Лубенченко и замер в изумлении.
— Коленька! — вскрикнула девушка и бросилась ему на грудь.
Видя, как «подозрительная личность» целует политрука, конвоиры не знали, куда деваться…
— Спасибочко вам, милые! — Юлия повернулась к растерявшемуся сержанту и на радостях расцеловала его.
На следующий день она с пограничниками добралась до Подгорска и к вечеру была в штабе полка. Майор Птицын озабоченно ходил по комнате, ероша уже седеющие волосы.
— Это хорошо, доченька, что приехала, но куда мне тебя поместить? Санчасть только устраивается на новом месте… Пока вместе с нашими женщинами перебудешь…
Почти до утра проговорила Юлия с убитой горем Мариной и задумчиво-грустной Варварой. Война нежданно-негаданно вторглась в их жизнь, свела совершенно разных по характеру женщин и сроднила общим горем. За прошедшие два дня они пережили больше, чем за все предыдущие годы.
3
Поиском бежавших преступников-шпионов и диверсантов занимался не только батальон Проскурина. Сюда, в Поднестровье, прибыла оперативная группа внутренних войск НКВД во главе с капитаном Чемерысом. Николай Степанович хорошо знал эти места — тайные тропки, овраги, укрытия и был уверен, что бандитам не удастся выскользнуть.
«Главное — не выпустить за Днестр, перекрыть все возможные переправы, броды. Далеко не уйдут», — думал он, выезжая к месту происшествия. Хотя и понимал, что операция будет трудной, тем более что никто не мог хотя бы приблизительно указать численность диверсантов. И вдвойне опасно, если они действуют заодно с бежавшими шпионами, ведь тем тоже хорошо известны тайные ходы.
О событиях на границе Николай Степанович знал лишь то, что кадровые части ведут упорные бои с противником, и был уверен, что война быстро окончится. Об этом и собирался написать сегодня жене, чтобы не тревожилась. На днях получил от нее письмо из Новомосковска. Родилась дочка. Собирался в отпуск: очень хотелось посмотреть на это маленькое существо, появления которого на свет они с женой так долго ждали. Вот закончатся бои, и он немедленно заберет их сюда.
С такими мыслями спешил Чемерыс в Поднестровье, и в сумерки его поисковая группа вышла к глубокой лесистой лощине километрах в десяти от реки.
— Днем они, конечно, скрывались, а ночью обязательно попытаются пробраться к Днестру ниже Ольхового. Надо опередить их, — торопил капитан своих подчиненных.
Держась в стороне от глубокой впадины, Николай Степанович уверенно шагает сквозь редкий подлесок по правому склону. Старается думать о том, как лучше захватить бандитов живыми, не допустив их к реке, но мысли то и дело возвращаются к событиям на границе, к письму жены, к родившейся дочурке. Воображение рисует крохотные ручки, улыбающееся личико…
«Вот и защищай, отец, ее будущее», — подумал капитан.
Это были последние размышления в жизни Николая Степановича Чемерыса.
В своих предположениях о маневре беглецов капитан не ошибся и шел по верному следу. Их обнаружили и окружили на подходе к Днестру.
Бой проходил в густой темноте. Бандиты сражались до последнего патрона и почти все были уничтожены или пленены. Только Дахно, Роман Коперко и поручик Морочило, хорошо знавшие все тайные тропинки, еще в начале боя выскользнули из окружения.
Об этом не мог знать капитан Чемерыс. Его нашли после боя: лежал, уткнувшись лицом в редкую травяную поросль чернолесья. На правом виске чернела рваная рана…
Следующий день агенты абвера отлеживались в глухом лесном овраге, а вечером решили пробираться к Тернополю: у Дахно и Морочило там были старые связи, можно на время укрыться, осмотреться, а потом уж разыскивать своих хозяев.
— А может, обождем? — вдруг предложил Роман Коперко. — По всему видно, что фронт стремительно продвигается на восток. Не сегодня-завтра немцы будут здесь. Помните, Гитлер говорил: немецкая армия войдет в Россию, как нож в масло… Как бы нам не напороться на этот нож… Стоит ли рисковать? — Посоветовавшись, решили держаться ближе к Ольховому.
4
Симон Голота за последние два года не то что постарел, но как-то присмирел, будто в самом деле почувствовал свой «предельный возраст». Теперь он не обижался на эту оскорбительную запись в военном билете, очень редко заглядывал в сундук, где хранилось военное снаряжение, но клинка со стены у кровати не снимал и с наганом не разлучался, только носил его не в кобуре, а в кармане неизменного галифе. Не доверял наступившему после тридцать девятого года затишью.
«То добре, что границу передвинули на свое место, где ей должно быть. Но враги от этого не стали друзьями. И моя думка така: пока их гадючье семя не перевелось на земле, не знать нам покоя», — неизменно повторял Голота при встречах со старыми знакомыми.
Прошло немало времени, много воды утекло в Збруче, многое изменилось и в жизни объединенных Лугин. Пограничники снова ушли на новые границы, но память о них живет в цветении сада, в зелени парка, где каждый вечер собирается шумная молодежь. Иногда наведываются в Лугины гости из Ольхового. Симон Сергеевич всегда им рад. Особенно доволен старик, когда заявится сын его друга Петра Недоли со своими хозяйственными хлопотами. «Добрый господар растет! Жаль, не дожил Петро…» — подумает, и скорбной грустью затуманится у Голоты взгляд.
А недавно Иванко сообщил по телефону: «Дорогой дядя Симон! Надумали мы с Вандой пожениться. Вы мне заменили батька в трудные годы, замените и в радости. Обязательно приезжайте в это воскресенье! Без вас и свадьбы начинать не будем…»
Очень обрадовался Симон Сергеевич. Своих детей не довелось пестовать.
В воскресенье до рассвета председатель сельсовета сам вымостил свежей, с вечера накошенной травой бричку, напоил лошадей, приготовил упряжь. Потом вошел в хату, достал из сундука военное снаряжение, любовно осмотрел его, переложил неразлучный наган из кармана в кобуру и быстро, по армейской привычке, переоделся. Слушая, как поскрипывают ремни, подтянулся весь, словно помолодел.
