– Мила, смотри. Внимательно смотри и запоминай.

Пятнадцатое января. Запомнить дату и положение солнца в небе. В блоке Verfügbars спрятали на балках под крышей двух женщин с розовыми карточками.

Не сдаваться. Обнимать Сашу-Джеймса, говорить ему слова любви. Сабина утверждает, что он понимает, и, даже если это ложь, не важно, Мила сама слышит слова, которые произносит, она договорилась с собой не отступать. Она видит, как отблескивает солнце в сугробах. Говорит Джеймсу слова нежности. Немцы, наверное, не выиграют.

Не сдаваться, даже когда двадцать второго и двадцать третьего января – нужно запомнить числа, двадцать второе и двадцать третье, – Мила видит, как в Revier возвращаются врачи-заключенные и медсестра Дарья, которую отправляли вместе с «розовыми карточками» в Уккермарк. Одна из врачей слегла в постель и больше не поднимается. Она больше не говорит. Больше не шевелится. Больше не ест. Она спит, чтобы забыться. Дарья говорит между двумя прибытиями больных: «Уккермарк – это лагерь смерти». И Мила возвращается в блок «с глазами» Дарьи, со словами Дарьи. Десятки женщин перехватывают ее взгляд, и Тереза, конечно, первая, и те, кто еще остался, Мари-Поль, Луиза, они внимают ее голосу: «В Уккермарке у тебя тотчас же забирают все вещи; ты стоишь минимум пять-шесть часов в день, иногда целый день в хлопковом платье босиком на снегу, и во время Appell окоченевшие женщины замертво падают; ты спишь на земле; порции хлеба и супа уменьшены вдвое, поскольку их себе забирает немецкий персонал. Иногда женщины умирают от отравлений».

Франсуаза, Марсель, Вивиан, Даниэль и Франс в Уккермарке. Не сдаваться, даже когда с наступлением ночи грузовики покидают Уккермарк и едут не по обычной дороге – заключенные отлично знают шум удаляющегося грузовика, – а движутся вдоль лагеря и останавливаются напротив Krematorium – ухо улавливает вибрацию мотора у стены ограждения. Заключенные блоков № 1 и 12 слышат выстрелы сквозь шум мотора: стреляют в затылок, об этом знают все, и они об этом рассказывают. Теперь очень легко переходить из одного блока в другой из-за переполненности лагеря. Schreiberins, которые каждый день ездят в Уккермарк, тоже обо всем рассказывают, и их слова быстро распространяются: «Эсэсовцы приказали составить специальный список, сгруппировав имена увезенных в грузовиках женщин по пятьдесят-шестьдесят человек». Помимо обычного списка есть еще «список задержанных, которых переводят в лагерь Mittwerda[94]».

Итак, об этом говорят на нарах.

– Mittwerda?

– Что это такое, какой-то Kommando?

– Нет, потому что грузовик едет прямиком в Krematorium!

– Ты уверена?

– Так же как и в том, что меня зовут Дениз.

– Тина из блока № 1 и еще одна девушка из блока № 12, я не помню, как ее зовут, – Мила думает: «Нужно узнать имя девушки, выучить его», – они слышат звук моторов грузовиков с другой стороны стены.

– Так вот, это то, о чем я говорю: Mittwerda – это вранье.

– Эх, вы, шайка страусов, Mittwerda – это Krematorium.

– Пуля в затылок – и в печь.

Значит, Mittwerda – это смерть. Несколько дней спустя не сдаваться, запомнить число, в то время как Джеймс усыхает в желтухе. Возле Krematorium слышен звук мотора, но больше ни одного выстрела.

– Никто ничего не слышал, только звук мотора.

– Девушки из блоков № 1 и 12 слышали крики женщин, когда грузовики остановились.

– Но потом не стреляли.

– Ты несешь вздор, бестолковая.

– Значит, их сразу запихивают в печь.

– Живых? Мы бы тогда долго слышали, как орали бы «розовые карточки»!

– Ну, тогда их туда отправляют мертвыми. Их убивают в Уккермарке.

– Нет, потому что Тина слышала крики.

Остается одно предположение. Тихий метод. Массовый. Грузовик полон женщин, нет никаких выстрелов; сначала крики, а потом мертвая тишина. Многие об этом подумали, но ни одна из них не решается произнести вслух, пока Тереза не произносит это слово – «газ». Мила размышляет: «Если в Равенсбрюке есть Kinderzimmer, то наверняка есть и газовая комната. Газовая камера. Газовый грузовик. Называйте, как хотите». В скором времени рабочим колоннам, направляющимся в цех «Siemens», не разрешают проходить вдоль стены и крематория. Заключенные рассказывают, что делают огромный крюк по лагерю, проходят мимо казарм, сторожевых постов, эсэсовской столовой и Industriehof. Они переходят через рельсы, склады с награбленным и входят в мастерские с восточной стороны. Этот путь в три раза длиннее, чем раньше, но у эсэсовцев наверняка есть на то причины.

Продержаться еще немного, несмотря на предположение о газе.

В феврале забирают женщин из туберкулезного блока, Мила сама это видит. Этих женщин отправляют на грузовиках в Уккермарк, это же видят и Schreiberins. Мила сообщает Мари-Поль номера увезенных заключенных. Мари-Поль говорит, что эти номера есть в списке Mittwerda – она видела список. Теперь, когда в руки Мари-Поль попадает список женщин, отобранных в Mittwerda, она сообщает имена этих заключенных, чтобы Мила смогла заменить их номера на номера трупов из Revier, – и список Mittwerda содержит уже мертвых. Это гонка на время: отпороть номера у отобранных женщин и у трупов, поменять номера, быстро пришить ниткой и иголкой, украденными Терезой в Betrieb, потереть нить и испачкать ее, чтобы она не казалась новой. В итоге четыре женщины спасены от смерти. Затем отбор происходит в блоках с больными. Осматривают ноги, волосы, седые – это плохо, женщины натирают волосы сажей. Учитывают возраст, продолжительность постельного режима, хроническую форму болезни. И сразу направляют в Уккермарк. Нет даже пометки Mittwerda, не лгут даже о каком-нибудь другом месте: тебя забирают и убивают без всяких церемоний. Но нельзя молчать, нужно говорить до изнеможения, везде, при любых обстоятельствах, сказать все, что она видела. Видеть – самое важное слово. Отпечатать в себе, а затем извергать из себя картинки, реальность. Говорить в Kinderzimmer с матерями на всех языках и на всех смесях языков, говорить в Tagesraum, в блоке, говорить сейчас, чтобы однажды это было сказано – ею или одной из них, не важно, – там, снаружи, теми, кто спасется, чтобы они были вооружены своими глазами, ее глазами, глазами всех. Лишь бы только они об этом помнили. Все в деталях. Каждый вечер они с Терезой еще раз повторяют события. Имена. Цифры. Даты. Не сдаваться, рассказывать. И всегда сохранять слова любви для Джеймса.

Продержаться. Даже когда они приходят производить отбор в блоки. Когда они приказывают женщинам проходить перед ними с поднятыми юбками, заставляют их бегать и смеются над ступором тех, которые ждут своей очереди, над старыми женщинами с опухшими щиколотками, над теми, у кого полные трусы дерьма и мочи, кто стоит в рваной обуви, с гноящимися ранами; над лысыми и беззубыми, с желтыми глазами, с чесоткой на локтях и коленях, над теми, кто сильно выпрямляется, чтобы произвести хорошее впечатление, над хорошими ученицами, которые для того, чтобы их на этот раз еще не забрали, держатся в группе справа, в той группе, где еще остались сильные, те, кого можно представить врагу. Смотреть во все глаза, ничего не забыть, запомнить первое число, восемнадцатое января:

– смех врача во время гротескного показа – wie elegant![95]

– селекционера, «продавца коров», который, как сумасшедший, носится на велосипеде по рядам tsu fünft,

– слезы, которые никак не польются у женщин из левой группы,

– реверанс Кати в конце бега,

– окровавленный кулак Терезы, которым она в ярости бьет по стене,

– огонь Krematorium, который горит день и ночь, до тех пор пока от перегрева одна из печей не взрывается,

– ликование женщин при виде рухнувшей крыши.

Двадцать восьмого января Тереза видит, как полек выводят из лагеря. По словам Мари-Поль, они идут в Уккермарк. Тысяча восемьсот женщин.