— Отец научил, — ответила вместо меня Тина. — Он у неё настоящий охотник.

— И ты молодец, и твой отец молодец, — сказал военрук.

Всем захотелось сделать хотя бы по одному выстрелу…

На другой день после уроков мы всем классом пошли ко мне домой. На этот раз военруком была я.

Перекинув ремень охотничьего ружья через плечо, как заправский солдат, я повела своих одноклассников к старому кирпичному заводу.

Вокруг не было ни души. Установив мишень у полуразрушенной кирпичной стены, мы стали тренироваться.

Патронов было мало и поэтому тренировались недолго. К тому же день был ветреный. На другой день мы тренировались дольше. Вдруг, словно из-под земли, вырос и подошёл к нам какой-то мужчина.

— Откуда вы, ребята, — строго спросил он, — кто ваш руководитель?

— Она, — указали на меня ребята.

— Ты? — удивился мужчина.

— Я, — смело подтвердила я слова ребят.

— А откуда вы такие? — опять спросил он и оглядел меня, видно, он усомнился в том, что я руководитель.

— Из восемнадцатой школы! — опередил кто-то меня.

Я оглянулась. Все, будто нарочно, сегодня были в форменных шапках; девочки — в беретах, мальчики — в фуражках, и на всех головных уборах красовалась цифра «15».

— Из школы вы восемнадцатой, а на кокардах число «15»? Как же так получается? — сказал незнакомец.

Мы все и мужчина рассмеялись. Но внезапно он сделал строгое лицо и сказал:

— Дай-ка мне это ружьё! Знаешь, что вы меня чуть не убили?!

— Как? — испугалась я.

— А так, пуля слепа. Разве можно заниматься стрельбой без взрослых! Чьё это ружьё?

— Моё.

— Откуда у тебя это ружьё и кто тебе его дал? — сказал незнакомец и почти силой выхватил у меня тёплое от частых выстрелов ружьё.

Я успела вынуть затвор и положить в карман пальто.

— За ружьём пусть придёт твой отец. — И незнакомец назвал адрес, повернулся и пошёл прочь. — Ишь, какие ворошиловские стрелки нашлись!

— А чем не ворошиловские? — крикнул ему вслед Гизо. — Да у её отца таких ружей ещё шестнадцать осталось!

— Я тебе покажу шестнадцать! — повернулся незнакомец и погрозил нам.

Расстроенная и безоружная вернулась я домой.

На следующий день меня вызвали к директору.

— Сейчас же приведи отца, не то на уроки не пущу!

Шёл дождь. Опять дул ветер.

Медленно пошла домой. Портфель казался очень тяжёлым. Прохожие обходили меня. Сейчас все в школе, а я иду домой. Возле университета толпились студенты. Глазами стала я искать брата. Мне всегда было приятно с ним встретиться хотя бы глазами. И сейчас, заметив его, я очень обрадовалась. Я приподнялась на кончики пальцев и махнула рукой. Он не увидел меня. Огорчённо вздохнув, я направилась к дому.

Вдруг меня кто-то позвал. Обернулась, и что я вижу — все, кто вчера были со мной на стрельбище, шли за мной.

— А вы куда? — спросила я удивлённо.

— Ты пострадала из-за нас…

— Прошу вас, идите обратно. Учительница Тамара и вожатая рассердятся. Умоляю, уходите!

Я отошла подальше, опять обернулась. Ребята стояли на том же месте и смотрели мне вслед.

— Уходите! — крикнула я и, когда повернулась, нечаянно наткнулась на какую-то женщину.

— Смотреть надо! — рассердилась она.

— Извините, тётя, — проговорила я, сконфуженная, и улыбнулась ей.

— Посмотрите! Ещё смеётся!.. Меня чуть не убила, а сама смеётся!

— Что случилось, тётя? — спросил взрослый парень, спрыгивая с подножки трамвая.

— А тебе какое дело? — напустилась она на него. — Ты что не в свои дела лезешь? Что за дерзкие дети растут! Никакого уважения к старшим!

— Тётя! Зачем начинаешь раньше времени войну, она и без тебя скоро начнётся.

…Дверь моего дома была закрыта. Потухшая печь смотрела на меня, как чёрное чудовище. Я сняла калоши, повесила пальто и встала у стенки. У меня было такое чувство, будто в душу мне кто-то льёт холодную воду, дует на меня холодным ветром. Если б кто-нибудь встретил меня дома, не было бы так тяжело. Как тоскливо без бабушки. Подошла к её комоду. Наверное, мне захотелось почувствовать запах её одежды и аромат айвы, которую она клала в одежду.

Я долго бродила по двум крохотным комнатам. Мне было тяжело. А на дворе был холод, дул страшный ветер. Я растопила печку. Ветер сквозь трубу подул в печку, и языки пламени выскочили из дырочек, вышел из печи и дым; потом, будто печь всё вдохнула в себя обратно, дым исчез, опять подул ветер и окутал в пламени сырые дрова. Стало тепло. Потеплело и на душе.

В никелированном чайнике зашумела вода, и из носика вырвался пар.

Бабушка любила горячий чай с лимоном. Пила она с сахаром вприкуску, медленно, из большой выцветшей чашки.

Я открыла шкаф. С полки взяла её чашку. Блюдце было треснуто посередине, чашка была винного цвета, и на ней были нарисованы большие черешни. В том месте, где прикасались губы, узор — бант и на нём славянские буквы — стёрся. В одном месте фарфор потускнел, наверное, от старости. Мама нарочно не чистила его.

В чашку я налила такой тёмный чай, какой любила бабушка, и стала пить так же медленно, как она. И думала, почему всё чаще стали говорить о войне. Неужели она действительно может начаться?

В дверях кто-то снял калоши и вошёл.

— Ну и погода! Ты дома? — удивился отец.

Я встала и кивнула головой.

— Почему ты пьёшь только чай? Что, нечего есть, что ли?

— Я не хочу… Папа, тебя просят прийти в школу, — сказала я тихо.

Папа увидел старую чашку у меня в руках и, как всегда, ничего не сказал, только вздохнул.

— В школу? Зачем? Ты натворила что-нибудь?

Его никогда раньше в школу не вызывали, и поэтому мои слова так удивили его.

— Не знаю, придёшь — объяснят, — пожала я плечами.

— Тогда я пойду сейчас же. — Он положил озабоченно на стол провизию, купленную на базаре, и сказал: — Налей-ка и мне чайку, выпью и пойду.

Мне не хотелось, чтобы он уходил. Оставаться одной было тяжело. Вообще не люблю, когда кто-нибудь уходит из дому, тем более сейчас мне было неспокойно.

На другой день я подошла к двери класса, когда урок уже начался.

Мальчишки и девчонки, увидев меня, подняли шум.

Учительница сказала:

— Заходи, маленькая разбойница, заходи!

У нашей учительницы была странная фамилия — Хатискаци[8]. Смотрела я на эту умную, добрую женщину и старалась понять — почему она Хатискаци. (Если б была жива бабушка, она бы рассказала что-нибудь об этой фамилии.)

Следом за мной в класс тотчас же вошла учительница Тамара. В руках она держала завёрнутые в бумагу тетради.

— Извини, дорогая, — обратилась она к учительнице. — Школа наградила моих учеников. Если я не раздам их сейчас… каникулы на носу, сама понимаешь?

Тетради она положила на стол и раскрыла бумагу.

Учительница Хатискаци кивнула головой, показывая этим, что ничего, мол, давай, мол, награждай…

— Дети, — торжественно произнесла, словно пропела, учительница Тамара, — школа вас наградила этими красивыми тетрадями. В следующей четверти вы должны учиться ещё лучше. Я надеюсь, вы не подведёте меня… и себя…

Улыбаясь, учительница Тамара стала раздавать тетради по списку. Я не надеялась, что меня тоже наградят. Я не знала, куда девать руки, потом спрятала за спиной и опустила голову.

Тина толкнула меня.

— Не слышишь? Тебя вызывают! — засмеялась она обрадованно.

— Иди, Джанико! Что же ты?.. — позвала меня учительница Тамара. — Это твоя награда!

Я вышла из-за парты чуть дыша. Взяв тетрадь, я почувствовала, что слёзы у меня навернулись на глазах.

На тетради золотыми буквами было написано: «За отличную учёбу и поведение».

— Если б у неё было плохое поведение, то она не стала бы плакать, — успокоила учительница зашумевших ребят. — Это ты от радости?

Глотая слёзы, я молча кивнула головой.

Толстая тетрадь была в крепкой обложке, а листы были блестящие, красивые. Весь урок я не сводила с тетради глаз, до того она мне понравилась.