1. Мой кот обнаружил некую машину с лицом, и у него появились сомнения, которыми он хотел бы поделиться.

2. Даже когда мой кот был моложе, он ни разу не поднимался по домашней лестнице, а теперь считает, что поздно пробовать.

3. Мой кот по ошибке взял игрушку своего товарища, а она сделана не из такого материала, как его.

4. Ему приходится ежедневно сталкиваться с невыносимым самодовольством.

5. По поводу созданного им произведения искусства были сказаны нелестные слова, и в доме возникла атмосфера напряженности и раскаяния.

6. Книги иногда не о том, о чем обещают рассказать.

7. Девушка из их компании увидела привидение и, кажется, сильно расстроена его появлением.

8. Мой кот грустит, не хочет создавать со мной альбом психоделического фолк-рока и участвовать в фотосессии для его обложки.

9. Мой кот грустит из-за жестокости животных.

10. С самого начала игры в «Эрудит» коту не повезло, а я воспользовался этим, чтобы его уколоть.

На рубеже тысячелетий я жил в Лондоне и почти не представлял, какое теперь время года. Для ранимого, легковозбудимого молодого человека от двадцати до двадцати пяти лет, живущего в большом городском доме, зима, весна, лето и осень — лишь неспешно меняющийся фон за реальностью настоящего дела — походов на концерты и в паб. Если бы в 2000 году меня спросили, какие цвета у меня ассоциируются с разными временами года, я бы ответил: серый с любым днем с сентября по март и грязно-оранжевый со всеми остальными.

В Норфолке я наделял каждый сезон своим цветом и даже делил на части. Например, ранняя зима — шероховато-зловещий темно-серый. Совсем не похожий на неряшливый коричневато-черный, который устанавливается через два или три месяца. К февралю Норфолк настолько насыщается липкой грязью, что, встретив белый фургон, хочется написать на нем: «Помой меня!» или «Хорошо бы моя жена также извалялась в грязи!». В этой части страны чудо весны иногда больше ассоциируется с перспективой волшебного исчезновения грязи, чем со всеобщим ростом и цветением.

Когда не запрещен полив из шланга, я вношу свою лепту во всеобщее очищение природы, смывая под напором грязь с балкона и в патио. И последовательно переношу то, что было на земле, к себе на лоб, на нос, в волосы и в бороду. Процесс требует много времени, но при достаточном усилии и сосредоточенности я выгляжу как полуфиналист соревнований по плаванию в маске с трубкой в болоте. Если поливаешь под напором, бывает очень шумно, поэтому весной 2013 года я не услышал, как в переднюю дверь постучал садовник Джефф, хотя и находился совсем рядом, отмывая балкон.

— Тш-ш-ш, п-ш-ш, г-ш-ш, м-ш-ш, — сказала Джемма, тронув меня за плечо.

Я выключил воду.

— Тебя спрашивает какой-то сумасшедший садовник Джефф, — повторила она. — Интересуется, не впустим ли мы его в сад, чтобы он осмотрел фронт работ. Я не знаю, что ответить.

Я положил шланг автомойки и предпринял тщетную попытку соскрести с лица брызги грязи. Из окна за мной внимательно наблюдал Медведь, которому не терпелось реализовать свое исключительное право на балкон. Я напряг память, стараясь припомнить, не нанимал ли кого-нибудь недавно для выполнения сельхозработ в саду. В дни, когда приходилось много работать, память у меня становилась дырявая. Но все же не мог представить, чтобы решился договариваться с человеком о платной помощи, когда у самого на банковском счету осталось всего тридцать семь фунтов и шестнадцать пенсов. Джемма побледнела.

— Я испугалась, — призналась она.

Я решил, что Джемма просто психанула, но, открыв дверь, понял, что ее реакция на Джеффа была поразительно спокойной. Передо мной стоял человек ростом пять футов восемь дюймов, в очках, с большой бородой, в запачканной куртке с надписью «Главный садовник». На случай, если кто-нибудь сомневался в его профессии, он носил кепку со словами «Стойкий многолетник».

— Привет! — произнес он. — Это и есть ваш сад? — Говоря, он подпрыгивал, стараясь заглянуть через забор. — Вы там часто бываете? Прекрасное место, чтобы принимать солнечные ванны.

Джефф говорил с интонациями восьмилетнего мальчишки, который не в состоянии поверить своему счастью — ему разрешили спать на двухъярусной кровати. Но Джеффу было примерно столько лет, сколько моему отцу.

— Я немного занимаюсь садоводством, — продолжил он. — Если точнее: это моя профессия. — В подтверждение своих слов Джефф указал на кепку и куртку. — Не возражаете, если я войду и осмотрюсь?

Я очень люблю свой сад. Иногда не могу поверить, что он принадлежит мне. Правда, приходилось видеть сады гораздо больших размеров, ухоженных и красивых. Те же, кто профессионально занимается садоводством, наверняка видели намного больше меня, поэтому был удивлен энтузиазмом Джеффа. Водопроводчики же не ходят по домам и не просят впустить их внутрь, если прослышат, что у кого-то красивый запорный кран. Цветы не лишатся покрова тайны, даже если вы будете смотреть на них бесконечно, но какая нужда тратить свой досуг на то, чтобы осматривать все новые сады? То, что, по словам Джеффа, он не искал работы, делало ситуацию интригующей. И я, проявив безрассудство, открыл ворота и впустил его поглазеть на клумбы.

— Да, неплохо, — приговаривал Джефф, сбегая по ступеням. — Немного запущено, но перспективно.

Последние недели я честно трудился, стараясь поддержать сад на должном уровне — обрезал кусты, сжигал опавшую листву и даже почистил по ошибке часть соседского участка. Но понимал, что профессионалу мои усилия могут показаться убогими.

— Видите? — Джефф кивнул на заросшую клумбу. — Надо сгрести граблями вниз по склону и везде положить вот это. — Он посмотрел на компостную кучу. — Вы косите поперек склона? Нет? Попробуйте, будет лучше. А это видите? Срежьте вот до этих пор. До коричневого побега. Сюда навалите побольше. И не бойтесь переборщить, через месяц все прорастет.

Я заметил, что из дома вышел Медведь, что было для него нетипично. Зимой и в этот период он обычно ленится: если выходит на воздух, то предпочитает балкон. Или, выбравшись из нижнего кошачьего лаза, круто поворачивает налево, в сторону дома Бисквит. Никто из приходивших к нам в последние полгода друзей не показался Медведю настолько интересным, чтобы выйти в сад. Он не появился даже на прошлой неделе, когда я через забор разговаривал с Деборой, а Бисквит вилась у ее ног. Но Джефф его чем-то заинтересовал. Кот сел и принялся изучать нас, видимо собирая материал для своих будущих выводов о капризах и слабостях человеческих существ.

— Идите сюда, садитесь. — Джефф устроился на шаткой скамейке, которую я недавно поставил, и похлопал ладонью рядом с собой. — Это ваш кот? Выглядит умным. Расскажите мне о себе.

Слушая его советы, я едва успевал мычать что-то, как он уже переходил от куста к кусту, от клумбы к клумбе. Что бы сказали мои более осторожные знакомые, узнав, в какой ситуации я оказался? У меня хватало опыта общения с шумными, беспокойными людьми среднего возраста, поэтому энтузиазм Джеффа меня не удивил. Но я вдруг вспомнил, что последние две недели поступали сообщения о кражах в нашей местности. И вот я в ловушке в собственном доме, плененный человеком дикой наружности, и ему теперь, наверное, известен код висячего на воротах замка. Хорошо, что я вовремя прислушался к голосу разума и понял, что Джефф ничего дурного не замышляет.

— Когда я смотрела на вас из окна гостиной, вы были похожи на пару дикарей, — прокомментировала позднее Джемма. — Сначала я немного волновалась, что он может тебе что-нибудь сделать, но ничего плохого не происходило.

Джефф оказался буддистом. В восьмидесятые годы работал менеджером банка в Кембридже. Когда ему исполнилось сорок пять лет, порвал с родными, ушел с работы и арендовал дом в Северном Норфолке. «Скорее добротный сарай», — уточнил Джефф. Там поступил помощником к известному местному садоводу. Зарабатывал толику того, что получал раньше, но, к своему удивлению, обнаружил, насколько мало это его волновало.