Москва, 1970 — Казань, 1976 Пагода наива Я кротко разбужен надсолнечной гаммой, Чтоб раниться вашим касаньем атласным. Вы — терпкая прелесть безоблачной драмы, С повадкой игривой, с капризом неясным. Из странного чувства я пагоду выстроил, Где мёдом пребудет смола недоверия. Вы для меня упоительней выстрела, Что кровью обрызжет обивки материю. Изменчивый взгляд непутёвого принца! Лилейный наив озорных провокаций! Я — подданный ножки строптивой мизинца — В молитвенной неге сердечных оваций! Я, вызванный вами к интиму терзаний, Ласкаю жемчужину вздохом опальным… Растленьем заверчены детских лобзаний — О, станем ли плотью вертячки обвальной?.. Песнь пастуха Рассвет встречаю я в моих холщовых, Кончаю ночь ленивыми я щами. Гремит ведра неломаная дужка, И жажды нецелованой устами Вкушаю молока парного кружку. Усердно дятел сыплет дробь пристуков По ветхому стволу плакучей ивы. Рыбачка-бабушка влачит в раздумье невод, Где ни пескарика, а только тины горсть. Прощание с коровами хозяек… Иду пасти! И клич беспечный петел Мне шлёт вослед. Опубликовано под псевдонимом «Никон». Песнь пилигрима Коряковка — мусор да семечки. Застойное помнится времечко. Набор суповой и коровий язык, Талоны давались на импортный шпик. Мне нравилась женщина-повар В столовой, где матерный говор. Две порции жидкой сметаны, А я ей за то — комплиманы… У ней на замужество виды — А я будь доволен ставридой, Варёной, несвежей, с подливкой. Коряковка — пенка и сливки Твои обернулися лажей. Я в новый костюмчик обряжен, По чести озлясь за опивки, Уехал с её саквояжем. Опубликовано под псевдонимом «Никон» Песнь Живых Бомб Играли в кости, свой меря час, Когда нам старший дослал приказ: «Спешите к боингам! Пять и шесть! В девятый входит Ислама месть!» Большие деньги, коммерц-расчёт: Нам биржа тайно открыла взлёт. Банкиры Штатов на каждый цент Под наши жизни возьмут процент. С Ислама братством вошли в союз: Живые бомбы — валюты груз! World Trade Center — в трубе кредит! Тебя пришили на Wall Street. В Коране суры под знаком плюс — И суммы, суммы! А жизней груз Полезен таинствам векселей… Бросок наш выгоден CIA! Играют в кости, а ставка — ад. Банкиры Штатов стригут джихад! В приходов книжице — сам Коран, Война, наркота, Афганистан. Опубликовано под псевдонимом «Никон»
15 ноября 2001 * * * Почему я не просто влюблён? Почему всё безвылазно хуже? Инфернальностью Ким Зелигзон И принижен я, и обужен. Стало сердце моё, как желе, Где томится куриная ножка. Я с горчинкою пью бужоле, А другого хочу хоть немножко… Уж не стану широким вовек, Сколько б устриц с сотерном ни пробовал — Остроты Вашей пламенный снег И глинтвейн обращает в хлёбово… Может, внешне я тот же Фанфан, Заедаю рокфором шабли — Но сердечных побед чемодан Унесло, будто лодку в отлив. Что мне вкрадчивость тайн Тюильри, Что мне бархатный лоск Фонтенбло — Если бликом смущённой зари Ким не тронет Тюльпану стебло? Сердоликовые бусы Любимой Kim Seligsohn. Быть царём не по мне — даю слово я. Шансонье не в ладах с Валуа. Я — иной! — вас одел бы в лиловое, Из нарциссов бы сплёл вам боа. Вы мне нравитесь трепетно-дикою, Вашей шейке пошёл бы янтарь. На серёжки бы дал сердолики я. Не тушуйтесь: я всё-таки царь. Я сравню вас с весеннею вишнею И, цветя, обовью гладкий стан… Объяснять дале вроде излишне: Вы же видите — не истукан. Мои кольца и впрямь как опасны. Снисходительный дарите вздох? Ваши губки в усмешке прекрасны! Царь я, царь без подколки — Горох. Соловьиное подворье Где базар у дороги железной, Где редиска и в бочке квас, По ночам где палят из обрезов, Там баллада моя началась. Это место зовётся баном — Не деревня, не город, не стан… Весь в бараках, сараях и ямах, Мой непонято-выспренний бан. У помойки на сваленных шпалах В будний вечер, в воскресный день Гомонится народ бывалый, Огурцом заедает портвейн. Там селёдочный хвост и картошка Обессмертили праздничный стол, В самогонной страде суматошной Облегчает похмелье рассол. Там мазутом подёрнуты лужи, Свищут камни в глаза поездам… Никому ты на свете не нужен, Мой обвенчанный с вечностью бан! Как и ты, я без роду и племени, Не начала творю, не концы… Мне поют о раздробленном времени Паровозы — твои гонцы. И когда выйду в жители палубы В океан сеять пепел за борт, Мне проглянет в закате опаловом Несравненный банской натюрморт. |
