Нет страшней, чем надежды ручонка —
Нанося на лицо моё грим,
Детоокого гладит волчонка,
Что издёрганно-тайно любим.
На щеках пламенеют румяна,
Жизни часиков ёжится круг.
Волчья ягода сделала пьяным
И к стреле пламенеющий лук.
Мчи, стрела, к заколдованной дверце,
За которой игрушки и луг, —
Чтоб волчонок играл моим сердцем
И Земля опьянела бы вдруг,
Став, как ты, озорной, детоокой
И, любя нашей боли цветок,
Без усмешки бесстыже-жестокой
Осторожно ушла из-под ног…
На московской улице Стромынке
Я родился жолтым сентябрём,
И плясали гости под «Калинку»,
И играл шарманщик под окном.
Лай собачий счастье мне пророчил,
Пьяный дворник жарил трепака,
Только вдруг среди разгульной ночи
Сорвалася люстра с потолка…
Сорвалась, хрустальная, разбилась,
В моё детство коршун залетел,
Жизнь моя, как рана, загноилась —
Будь ты проклят, чёрный передел!
Не Москвы родные переулки —
А безбрежья тёмно-серый мат.
Кукуруза вместо сдобной булки
И судьбы экстазной камнепад.
Моё тело жалили недуги —
Без движенья я лежал, хохмач…
Господи, я звал Тебя ворюгой
Моей юности, запоев и удач!..
Проститутка-счастье, выкобенясь,
Видела — мне нечем заплатить:
Не умел тогда ещё за ересь
Я рублей колоду заломить.
С костылём ступил на сцену жизни:
Шаток был театр первых драм —
Словно падший небоскрёб стриптизный,
Он холерным посвящён ветрам.
…Глад микробный! С изглоданной площади —
Всюду тление, люди и глушь!
Провонявшие потом, как лошади,
Тащат хлюпики трупики душ.
Позаброшенный глупый ребёнок,
Как и все, я за сказкой пошёл…
Неподобный, искал самородок
И, единственный, может, нашёл.
Мне змеиная мудрость досталась,
Милолюбых обрёл я врагов.
Жизнь моя из кусочков собралась
В изумрудную сталь топоров.
Се, грядёт он во имя Господне —
Свет небесный к темнице земной…
По космическим огненным сходням
Скоро спустится Боженька мой!
Губ коснётся пурпур Иеговы,
В жабу грянет луны вещество,
Луч сольётся с шумерской коровой:
Ну так что же — житьё таково!
Ну так что же — нельзя нам без драки
И вина златопенной игры —
Не вкусны в «Метрополе» раки
Без пивца, как первач без икры.
Потому призывал я в Сорбонне,
Чуя Хроноса вызнанный глас:
Вдохновляясь набатным звоном —
Бейте ближних дубьём между глаз!
Может, это, а может, иное
Мой двойник — сквозь волынки надрыв —
Перед скальным вещал аналоем,
Пиктов к Чаше Грааля склонив.
Может, был он, а может, и не был —
Как тот мальчик в пробоине льда…
Только тени Бориса и Глеба
Мне зачем же являлись тогда?..
Есть привязчивость скорбная «надо»
И высокопылание «долг» —
Уж не в них ли обрящет отраду
Души истомлённой волк?..
Небо брагою красною скисло,
И сукровицей вытек восход,
Песьим черепом солнце повисло,
Кровяной источая мёд.
Его лижут шакальи капеллы
В алых венчиках, с ядом в клыках:
Я за светлой приплыл королевой
В ту страну на багровых китах.
Белокурая спящая мама
К моей тройке не выслала слуг —
Из вокзального пьяного гама
Я повлёкся тропою ворюг.
Черноликий Малюта Скуратов
Кобелиный свой лижет хвост —
Изрубить изготовясь булатом
Мою русскую белую кость.
Только ангел дыханьем белесым
Укрывает мой рысий ход —
Как колодник из лунного леса,
Я неузнан стою у ворот.
Снегопад — кисеёю печали!
Фонарей полуночный рассвет!..
Лица встречных зелёными стали —
Жаль: шарманщиков больше нет.
Только есть на окне занавески,
Спирт в корчаге на жарком столе,
Щи клокочут жирком деревенским,
И лебёдушка — на вертеле…
Эта тризна шальная — от Бога!
Мне удачу пророчит гульба.
Видно, снова поманит в дорогу
Девой нервной моя борьба.
Растревожен той шишкой под носом,
Меня встретит алжирский бей —
И вопрос обернётся вопросом:
Одой каверз и светлых скорбей.
