— Признавайся, как тебе это удалось!

Евнух прижался щекой к ее ступне и позволил себе встретиться с хозяйкой глазами.

— Моя заслуга невелика, почтеннейшая! У дворцовых слуг множество способов узнать различные секреты. Когда мне довелось разведать, где покойный господин хранил печать, дело оставалось за малым.

Ли Ляньин хихикнул, довольный неожиданной игрой слов.

— В прямом смысле — за малым, — продолжил он. — Я велел одному мальчику проползти в спальню императора через отдушину, что под самым потолком. Ведь двери охранялись очень тщательно, а на крышу из-за грозы стражу не поставили. Мы с евнушонком поднялись туда, я обмотал его веревкой, объяснив, что и где искать. Он протиснулся в дыру и спустился внутрь. Признаться, больше всего я опасался, что малец что-нибудь напутает и вместо печати прихватит какую-нибудь безделушку. Но он оказался толковым, управился ловко со всем.

— Где он сейчас? — поинтересовалась наложница, размышляя о чем-то.

Евнух притворно вздохнул.

— Жизнь порой так несправедлива… Мальчишка едва успел передать мне добычу и вдруг упал с крыши. Расшибся насмерть. Мокрая черепица ужасно скользкая, я и сам едва удержался.

Орхидея удовлетворенно кивнула.

— Позаботьтесь о его семье. Передайте родне денег. Сумма не должна быть слишком большой во избежание подозрений.

Ли Ляньин понимающе улыбнулся.

Гроза неожиданно утихла. Воздух за окнами принялся молочно колыхаться, светлея.

— Самое трудное и опасное позади, почтеннейшая? — участливо спросил евнух, глядя на усталое, бледное лицо хозяйки.

Орхидея покачала головой.

— Всё только начинается.

Преданно склонив голову, Ли Ляньин снова принялся за массаж ступней своей госпожи.

Закрыв глаза от блаженства — хвала создателю Крокодила за то, что предмет избавлял от душевных переживаний, но не лишал телесной чувственности, — Орхидея размышляла о предстоящих делах.

Пятилетнего Цзайчуня следует незамедлительно возвести на престол. О том, что мальчишка — всего лишь безродный китайчонок, известно только Орхидее и верному Ли Ляньину. Впрочем, за евнухом нужно пристально наблюдать, и если возникнет хоть малейшее сомнение в его преданности, тайна происхождения императора Тунчжи именно такой девиз правления Орхидея придумала для наследника — останется ведома лишь ей одной.

Совместно с Цыань они будут заботиться о новом правителе вплоть до его совершеннолетия. Сама Орхидея по возвращении в Пекин примет титулы «императрица Западного дворца» и «Мать-императрица», а Цыань будет носить звание «императрица Восточного дворца».

Если у кроткой Цыань хватит ума не мешать Матери-императрице держать в своих руках бразды правления государством, то проживет свой век в почете и достатке. Если же не догадается уступить и отойти в тень — прямиком уйдет в мир теней загробных, откуда возврата не бывает.

Туда же отправится и наследник, едва достигнет возраста самостоятельного правления. А может, и раньше, если вдруг проявит строптивость.

Регентство — залог власти, и всегда наготове должны иметься другие возможные младенцы-преемники.

Наконец-то она может в полной мере позаботиться о доме. И хотя мать с остальными детьми уже давно живет в роскошном особняке в их прежнем районе Шишахай, этого мало. Родня — самые верные агенты, надежные глаза и уши.

Лотос нужна Орхидее тут, под желтыми дворцовыми крышами. Принц Гун, к сожалению, женат. А вот у его родственника, молодого и красивого принца Чуня, недавно умерла супруга — пора бы ему обзавестись новой, и лучше, чем младшая сестра императрицы, кандидатки ему не найти.

Подумала Орхидея и о подросших братьях. Особым умом они не отличались, но нести службу в дворцовой охране вполне сгодились бы.

Принцу Гуну, оставшемуся представлять императорскую власть в столице, Ань Дэхай передаст секретное письмо с подробными указаниями.

Заговорщиков, посланных в Пекин, следует тепло принять, чтобы усыпить их бдительность, и лишь спустя некоторое время наказать. Чем больше пребудет сановник в упоении властью и благами, тем больнее для него окажется неожиданная кара. Всем второстепенным членам клики — в виде высочайшей милости, проявленной матерью наследника, следует даровать самоубийство. Принцев Дуань Хуа и Цзай Юаня, что имели наглость явиться к ней сегодня, обезглавить на площади перед Полуденными воротами. Головы надеть на шесты и оставить до новогодних празднований. А их предводителя Су Шуня там же при скоплении толпы закидать камнями и грязью, а затем четвертовать, предварительно разбив ему лицо и суставы дубинками.

И настало время проститься со своим домашним именем. Благоуханный цветок — это красиво и мило, но Мать-императрица, на попечении которой несовершеннолетний воспитанник, обязана принять соответствующий приличиям и государственным традициям девиз. И он уже придуман.

Едва Тунчжи взойдет на трон, как Орхидея наречет себя кратким и емким именем Цыси, что означает — Милосердная и Счастливая.

С годами к нему будут прибавляться новые титулы.

Главная, Глубокомысленная, Ясная, Величавая, Мудрая, Охраняемая, Здоровая, Чтимая, Возвышенная и Высочайшая — все это будет о ней, урожденной Ехэнара, старшей дочери инспектора Хой Чжэна, взятой наложницей во дворец из бедного дома в Оловянном переулке.

Но об этом пока не знало скорбящее по усопшему императору Срединное государство и не ведал лежавший по его окраинам варварский мир

Еще не подозревала об этом и сама будущая императрица Цыси.

Открыв глаза, она устремила холодный разноцветный взор в окно и принялась наблюдать за рождением нового дня. Короткая ночь миновала, от ненастья не осталось и следа. По голубому шелку небосклона переливались рубиновые лучи встающего светила. Кровавыми ранами они испещрили воздушную высь, словно предупреждая — горе тем, кому уготовано жить в грядущих нелегких временах.

Вечер выдался душным. Небо уже совсем потемнело. В приземистых домах квартала Тяньцяо на другой стороне реки зажглись тусклые огоньки. Отгромыхали груженные камнем и песком телеги по плитам Небесного моста — у Южных ворот вовсю кипела стройка. Жители укрепляли городские стены и башни в ожидании нападения заморских дьяволов. Но старику отказали в найме, даже подсобным рабочим он не годился — так дряхло выглядел. Невелика печаль.

Прошел еще один день. Который по счету в его жизни?.. Сколько их будет еще?..

Теперь можно и отдохнуть. Ноги гудят от ходьбы, да и годы не придают сил. Когда-то он мог без устали носиться по улицам, обгонять менее проворных рикш, молодцевато задирая колени и держа спину прямой… Да те времена давно прошли. Нынче совсем другая жизнь. Не такая уж плохая — его лежанку никто не разорил за день. Даже сборщики мусора не позарились на куски тряпья, на которых он спал уже много месяцев, а может, и лет.

Старик улыбнулся. День удался. Он и Хуа-Хуа насобирали себе на хороший ужин — рис и жареный тофу, а главное — сегодня вышло прикупить бутылку крепкой ароматной водки. Дорогая, конечно, но иногда можно и позволить себе. Хуа-Хуа не любит, когда хозяин пьет водку. Отец не пил совсем. Ведь у него была работа, дом, жена и шестеро детей. Да что толку… Умерли родители, умерли братья и сестры. Остался лишь он.

Дун Ли очень старый. У него никого нет, кроме Хуа-Хуа. Нет жены, нет детей. Нет и дома. Когда-то у него было жилье, и работа, и даже девушка, которую он без памяти любил. Теперь лишь темный свод моста над головой, а неподалеку — пыльный куст, куда Дун Ли справляет нужду. Вонючие лохмотья, старый бамбуковый зонтик да холщовый мешок — вот и всё имущество.

Отчего же не выпить…

Дун Ли уселся поудобнее, подтянул худые колени к подбородку и похлопал ладонью по сухой, теплой земле.

— Хуа-Хуа! — позвал он негромко своего друга. — Иди сюда! Пора есть!

Тот выскользнул откуда-то из темноты, там, где опора моста врыта в землю. Весело тявкнув, подбежал и сел напротив. Умные глаза внимательно разглядывали хозяина. Куцый хвостик дробно постукивал по земле. Ростом Хуа-Хуа был чуть больше кошки. Дун Ли порылся в мешке. Зачерпнул горсть вареного риса и положил перед собакой. Бросил и кусочек тофу.