— На колени!

Девушки немедленно исполнили его и замерли, чуть наклонившись вперед.

Орхидея осторожно, сквозь ресницы, взглянула перед собой. Не на пол, как полагалось, а много дальше — шагов на двадцать.

Сын Неба понуро восседал на огромном широком троне, отделанном позолотой и обитом желтым шелком. По сторонам вдоль стен со сложенными на животе руками замерли евнухи и придворные дамы. Позади императорского места стояла многочисленная стража, держа ладони на рукоятях мечей. Над их остроконечными шапками, украшенными красной бахромой, виднелся огромный гобелен с вытканным золотыми нитями иероглифом «Долголетие»:

Десятитысячелетний господин, к удивлению Орхидеи, оказался совсем молод — не старше Дун Ли, хотя выглядел, конечно, совершенно иначе.

Одетый в расшитый драконами халат золотого цвета, повелитель прежде всего поразил девушку своим болезненным видом. Сложения он был весьма хрупкого, этого не могла скрыть утепленная одежда. Неширокое лицо казалось утомленным, и даже с такого расстояния был заметен его землистый цвет. Прямой и длинный нос — признак маньчжурской породы — остро выделялся на фоне впалых щек. Тонкие губы безжизненно бледнели, уголки их скорбно смотрели вниз.

Казалось, император страдал от необходимости участвовать в церемонии. Орхидея была готова поклясться, что он не бросил даже мимолетного взгляда в сторону девушек — те вставали по очереди, показывая себя, снова опускались на колени, представлялись и замирали.

Проделала это и она — ровным и четким голосом проговорила положенное, не забыв добавить нотку невинной нежности.

Но лицо Сына Неба оставалось безразличным.

Зато вдовствующая императрица, сидевшая неподалеку от трона на массивном стуле из черного дерева, наоборот, пристально разглядывала каждую претендентку. Ей было немногим больше пятидесяти, но лицо ее рано состарилось — морщины избороздили его вдоль и поперек, а шея напоминала черепашью. Когда-то за ней водилась слава красивейшей женщины во всей Поднебесной и любимой наложницы императора Даогуана. Но те времена давно прошли. Веки набрякли и почти закрывали глаза, рот перекашивало, а сморщенная кожа потемнела, как гнилое яблоко. Повелитель умер, оставив страну под бременем невзгод — опиумная война была проиграна, в Сянгане и Шанхае обосновались заморские дьяволы, в южных провинциях набирали силу бунты религиозных фанатиков, неурожаи, голод и эпидемии выкашивали сотни тысяч поданных… Власть перешла четвертому сыну императора — тому, что сейчас изнывал от скуки, сидя на троне.

Орхидея едва успела рассмотреть их обоих — звякнули многочисленные браслеты на запястье императрицы, ярким желтым пятном мелькнул рукав ее платья. Повинуясь приказу, к девушкам бесшумно подбежали евнухи, цепко ухватили за локти, подняли на ноги и практически вытолкали из зала. Всем было приказано ожидать решения.

Спустя четверть часа Орхидея получила известие.

Она принята во дворец и определена в ранг «драгоценных людей» — низший из пяти имевшихся. Ее временная соседка по спальне, пугливая маньчжурка, обрела звание наложницы второго класса — откуда всего шаг к высшему, императорскому разряду.

Евнухи стали разделять девушек по присвоенным категориям и группами уводить из Дворца долголетия в разных направлениях.

Орхидея с такими же, как она, новоявленными наложницами, покорно следовала к месту, где кому-то предстояло прозябать остаток жизни, и только единицам — выпорхнуть и взмыть выше.

Точеное лицо девушки было бесстрастно. Лишь удивительные разноцветные глаза холодно сияли, и внимательный наблюдатель мог бы заметить в них напряженную работу мысли… Но никому не было особого дела до одной из семидесяти выбранных.

К удивлению Орхидеи, девушек разместили не в одном дворце, а расселили по разным частям Запретного города. Ей и еще трем наложницам выпало обосноваться в уединенном уголке под названием Тень платанов. Это был небольшой сад, огороженный темно-красной кирпичной стеной. Среди густорастущих деревьев блестел овальный искусственный пруд, а по его берегам стояли скромные, но красивые домики. Извилистые дорожки пролегали между насыпными холмами, поросшими бирюзовым бамбуком. В глубине по-зимнему голой рощи виднелись крыши летних беседок.

На двух наложниц полагалось по одному дому, где кроме них проживало полдюжины служанок — раньше в их обязанности входили присмотр за садом и уборка комнат, теперь они поступили в распоряжение императорских избранниц.

Соседку Орхидеи, миниатюрную китаянку с красивыми удлиненными глазами и маленьким тонким носиком, звали Ласточка. Вопреки своему имени, девушка вовсе не порхала, а напротив, целыми днями сидела на кровати и беспрестанно плакала. Родом Ласточка была из богатой семьи, и ни дорогие одежды, полученные в дар от императора, ни вкусные блюда, которые доставляли служанки из дворцовой кухни, не могли ее удивить или порадовать. Может быть, до избрания в наложницы Ласточка и веселилась, радуя смехом близких, но, попав в золотую клетку, она предалась глубокой тоске и бесконечным слезам.

Орхидея, на шее которой висел талисман, оказавший немалую помощь в прохождении конкурса, разглядывала соседку с деланым состраданием, вовсе не собираясь утешать. С тех пор как глаза Ехэнары — а во дворце ее называли теперь только так, по родовому имени, — стали разноцветными, она ощутила в себе дар холодного разума. Ненужные чувства словно заморозились — так под зимним ветром вода перестает беспокойно плескаться в ручье, когда его поверхность стягивается льдом и присыпается снегом. Однако Орхидея понимала, что должна строго хранить свой секрет и лучшее средство для этого — игра. Ей, страстной любительнице театра, на походы в который отцу приходилось каждую неделю основательно раскошеливаться, это не составляло труда — актерским талантом она и сама не была обделена. Кроме того, сценическое притворство позволяло ей тщательно рассчитывать силу изображаемых эмоций — это помогало сохранять лицо и производить нужное впечатление на окружающих. Орхидея не сомневалась — не будь у нее на теле волшебной фигурки, спрятанной от посторонних глаз под роскошным парчовым халатом, она могла бы и не совладать с бурей радостных чувств, поддаться восторгу от вновь приобретенных благ и заманчивых перспектив. Ведь из ее жизни исчезли голод и стужа, и она теперь получает денежное жалованье. А еще в ее распоряжении — подумать только! — сразу несколько служанок. Вздумай она возликовать — посторонние легко бы догадались, что Орхидея родом хотя из знатной, но совсем обнищавшей семьи. Серебристый Крокодил позволил принять новую жизнь со сдержанным достоинством, будто и раньше новоиспеченная наложница всегда была богата и окружена слугами. В то же время эта небольшая, но увесистая вещица, что покоилась на ее груди, словно впитала в себя все тревоги и тоску по родному дому. Всматриваясь сквозь голые ветки платанов в холодное серое небо, Орхидея сознавала: тратить время на грусть и слезы — занятие не только пустое, но и вредное. Заплаканные лица опухали, глаза превращались 3в узкие щелочки, носы безобразно краснели. Хороша же будет такая наложница, случись ей предстать перед императором… Близится весна, скоро весь сад покроется яркими цветами и молодой зеленью. Так и она должна явить всю свою свежесть, красоту и ум перед тем, кому предназначена. Орхидея твердо решила: если судьба будет к ней благосклонна и в один из дней или одну из ночей император пожелает осчастливить ее, то она непременно добьется титула драгоценной наложницы. Ведь тогда она сможет помочь матери, сестре и братьям. Даже если не суждено больше с ними увидеться, появится возможность посылать им деньги и дорогие подарки. Вот так поступает умная и любящая дочь вместо бесплодных терзаний и тоски по прошлой жизни.

Да и нынешнее положение не слишком тяготило бы Орхидею, даже если она вдруг лишилась бы защиты от ненужных чувств. Жалование наложницы, сто пятьдесят лян, она не тратила вовсе, каждый раз складывая всю выдаваемую сумму в свой сундучок. Из казенных украшений, полагавшихся дворцовым девушкам, она пользовалась браслетами и специально подобранными для нее серебряными колпачками на пальцы — за проведенное Орхидеей время в императорском городе ногти ее изрядно отросли и требовали защиты. Волосы же свои девушка предпочитала украшать живыми цветами, придирчиво отбирая лучшие из тех, что каждое утро приносила ей из теплицы служанка.