К вечеру схватки усилились. Младенец вот-вот должен был появиться на свет.

Роды принимали Ли Ляньин и двое его подручных. Орхидея находилась рядом, пристально наблюдая за их действиями. Заткнув истошно кричавшей роженице рот тряпичным кляпом, евнухи подхватили ее под колени, удерживая в вертикальном положении, а стоявший перед ней на коленях Ли Ляньин помогал плоду покинуть чрево. Стоны Чу Ин напоминали протяжное глухое мычание. Взгляд ее, полный боли и отчаяния, искал встречи с глазами Орхидеи. Время от времени «сестрица» ободряюще улыбалась ей и благосклонно кивала.

В полночь своды комнаты огласились жалобным тонким плачем. Личный евнух Орхидеи поднялся и, держа ребенка в руках, торжествующе повернулся к хозяйке:

— Это мальчик!

Орхидея шагнула в его сторону, рассматривая перепачканное кровью и слизью сморщенное тельце, лежавшее в ладонях слуги. Глаза младенца казались крепко зажмуренными, багровое личико — бесформенным. Маленький беззубый рот заходился в прерывистых криках, а скрюченные ручки и ножки подрагивали.

Пока Ли Ляньин управлялся с пуповиной, его подручные не теряли времени. Обмотав шею роженицы длинным матерчатым ремнем, они потянули его концы в разные стороны. Чу Ин извивалась всем телом и, ломая ногти, тщетно хваталась за впившуюся в кожу ткань. Ее изуродованные пятки стучали по полу, лицо стремительно синело, глаза закатились.

Мельком взглянув на возню помощников, Ли Ляньин уложил ребенка в корзину и прикрыл ее верх тканью — плач младенца стал доноситься чуть глуше. Слуга вопросительно посмотрел на госпожу.

— Пора действовать, почтенная! — произнес он, протягивая Орхидее пиалу с заранее приготовленным снадобьем. — Выпейте это разом. Через четверть часа лекарство подействует, и ваше тело само избавится от плода.

Дивясь выдержке своей хозяйки, евнух наблюдал, как та без колебаний приняла из его рук предложенный отвар и поднесла пиалу к губам.

Орхидея, глотая вязкую горькую жидкость, не испытывала ни малейшего страха, хотя и сожалела о том, что талисман бессилен в защите от физических страданий. Ей предстояли преждевременные роды, и она бы испытала на себе все те мучения, которые наблюдала, пока от бремени разрешалась китаянка. Мудрый создатель Крокодила неспроста наделил фигурку способностью оберегать только от эмоций — это позволяло владельцу не делать ошибок и выживать в самых трудных ситуациях. А избавь навсегда человека от чувства голода, жажды или физической боли — и он умрет в скором времени, не заметив черты, за которой поджидает смерть.

Но для спасения от телесных мучений давно найдено достаточно способов. Одним из них верный евнух предложил ей воспользоваться, протянув другую пиалу — с опиумной настойкой. Во многом действия наркотика и серебристой вещицы казались схожи — оба подавляют тревогу, печаль, раздражение и гнев. Но Крокодил, в отличие от опиума, был не способен приносить радость и счастье, и в этом заключалось его преимущество — он всего лишь служил щитом. А бальзам из млечного макового сока, даруя облегчение и наслаждение, проникает в душу и разрушает ее. Ведь то, что вызывает привязанность, в конечном счете и губит.

Девушка привычно поблагодарила в мыслях свой талисман, с которым даже сильное дурманящее средство всего лишь усмиряло боль и не вызывало отупляющего привыкания.

— Все, что вам нужно, госпожа, — это громко кричать, — пояснил Ли Ляньин. — Страданий вы не почувствуете, но изобразить их необходимо — вас должны слышать обитатели дворца.

Орхидея едва заметно кивнула. Ей, щедро наделенной артистизмом, эта задача вполне по плечу. Едва к горлу подступила тошнота, а внутри начались судорожные толчки, наложница принялась так правдоподобно голосить, что евнухи настороженно переглянулись, а Ли Ляньин даже понюхал последнюю опустошенную хозяйкой пиалу, желая убедиться, что там была правильная настойка. Но Орхидея улыбнулась, показав, что все в порядке, и продолжила издавать душераздирающие вопли так искусно, что ни у кого из слышавших не возникло сомнений — в эту ночь она родила младенца.

Девушка отстраненно почувствовала, как нечто покидает опадавшее чрево. Окровавленный сгусток выскользнул между ее ног на пол. Один из евнухов нагнулся, потрогал безжизненное тельце, внимательно рассмотрел и сообщил:

— Это была девочка!

Ли Ляньин с облегчением выдохнул и радостно взмахнул руками.

Орхидею тотчас уложили на покрытый циновками топчан. Мертвые тела припрятали в нише, набросав сверху тряпья и заставив мебелью, а корзину с новорожденным мальчиком подхватили и с величайшей торжественностью вынесли из покоев…

…Рождение сына-наследника невероятно ободрило Сяньфэна, последнее время все чаще пребывавшего в тяжелых думах — военные неудачи его армии в действиях против иноземцев и китайцев-бунтовщиков омрачали сердце повелителя. Вместе с ним радовалась Великая императрица Цыань, сановники и дворовая челядь. Простой люд тоже предавался ликованию — почти в каждом доме по вечерам зажигались разукрашенные поздравительными надписями фонари.

В самом грандиозном сооружении Запретного города — Тронной палате высшей гармонии — император праздновал рождение сына, принимая подарки от многочисленных визитеров. Нескончаемая вереница подданных шествовала по мраморным ступеням, поднимаясь на террасу с установленными там солнечными часами, проходила мимо искусно высеченных в белом камне пятипалых драконов, шла вдоль золоченых урн для благовоний и благоговейно входила в зал, где на широком троне восседал в парадных одеждах владыка Поднебесной.

Женщинам пребывание в этой палате воспрещалось, поэтому Орхидея, только что получившая вожделенный титул «драгоценной наложницы», находилась неподалеку, в Тронной палате полной гармонии, куда императором пересылались получаемые подарки.

Однако золотые и серебряные украшения, россыпи жемчуга, нефритовые статуэтки, огромное количество шелка и парчи не производили на девушку никакого впечатления.

Куда важнее для нее был факт, что теперь она, согласно дворцовой иерархии, лишь на ступень ниже императрицы Цыань, а фактически — равна и даже превосходит. Ведь только ей, урожденной Ехэнара, удалось подарить господину сына.

К своему счастью, от ухода за ребенком Орхидея была избавлена полностью. Новорожденному принцу, получившему имя Цзайчунь, полагалось иметь четыре десятка нянек, из которых только кормилиц было восемь, а еще в штат входили надзирательницы за поведением, поварихи, швеи и даже несколько женщин, обязанностью которых был сбор драгоценных испражнений наследника престола. И в будущем особых хлопот для Орхидеи не предвиделось — по правилам, когда приходило время отнятия от груди, кормилиц заменяли на евнухов, которые учили ребенка есть, ходить и говорить.

Такое положение дел полностью устраивало новоиспеченную мать, которой полагался теперь не флигель одной из построек, а целое роскошное здание, где она была полновластной хозяйкой.

…Однако провести во дворце годы безмятежной жизни, наслаждаясь почестями и регалиями, а также заботой о ней императора, Орхидее не было суждено. Бесчинства бунтовщиков-тайпинов, за несколько лет захвативших множество городов, среди которых оказался и крупный Нанкин, объявленный ими своей «Небесной столицей», лишали Сяньфэна покоя, заставляли его со страхом выслушивать очередные неутешительные новости от придворных докладчиков. Из-за постоянных тревог и без того слабое здоровье Сына Неба за последние несколько лет серьезно ухудшилось. Император ощущал постоянную слабость, у него начались приступы невыносимой головной боли и частые обмороки. Порой по две-три недели повелитель проводил в спальне, не покидая ложа, окруженный толпой евнухов и врачей. Добавил ему горечи и доставленный в Пекин манифест мятежников, где говорилось следующее:

«Нынешний маньчжурский дьявол Сяньфэн является заклятым врагом Китая. Он желает заставить нас поклоняться нечистым духам и выступать против истинного Господа Бога! Но пусть знают все: нечестивец осужден небом, и неизбежная смерть от наших рук уже ожидает его!»