Джулия старалась изматывать себя на работе. Нет, Нуттглехарт не был тюрьмой. Здесь сносно кормили три раза в день, устраивали игры, развлекали чтением вслух. Каждый больной по собственному желанию мог учавствовать в трудовой деятельности, выбирая то, что ему по вкусу. Фокстрот писала картины, притом делала это весьма талантливо. Но её полотнам всегда чего-то не хватало. Какой-то крупицы, чтобы стать известной и прославленной художницей. На холст она переносила буквально всё, к чему имела интерес. Будь то пейзаж или портрет, натюрморт или абстракция. Рисование и мотоциклы были её слабостью, но ни в чём она не преуспела, чтобы считать себя гуру, докой и раздавать советы. Во всяком случае, так считала сама Джулия. Находясь в вечном поиске своего предназначения, она испробовала всевозможные занятия, даже запретные. С детства у неё были лучшие игрушки и учителя, поэтому, быть может, она не совсем понимала, к чему следует идти, в чём состоит пресловутый смысл её напичканной ненужными символами и предположениями жизни. Символы Джулия придумывала сама. Любая татуировка (их у девушки насчитывалось три) могла стать тем самым проводником к чему-то такому, что её, Джулию, увлечёт. Но, как оказывалось, ненадолго. Возгораясь мгновенно, как сера на конце древка, она тут же затухала, охваченная скверным чувством собственной неполноценности. И начинала всё сначала, пока не приходила к такому же результату. "У тебя нет стимула", -- как-то сказал ей знакомый мотогонщик, который разбился насмерть, выполняя каскадёрский трюк во время съёмок какого-то дорогущего фильма. Трудно сказать, согласна ли была Джулия с этим предположением, но в целом парень был в чём-то прав. Стимул имеют те, кто был чего-то лишен. Она росла без матери, а из Ван Дарвика отец получился паскудный. Фокстрот часто раздумывала над тем, что она может превратить в стимул, и приходила к одному -- научиться воскрешать людей, иначе всё бесполезно.

После завтрака началось свободное время. Сегодня шестой день недели, все отдыхают, а значит можно заняться чем угодно. Все пять дней Джулия расписывала белую керамическую посуду, которую выжигали здесь же, в плавильне Нуттглехарта.

Первый корпус, в котором пребывала Джулия, прославился на всю Иллейю своими товарами. Посуда, текстиль, шпингалеты, матрасы для сна. Нуттглехарт являлся не только высококлассной лечебницей, но и маленьким производством всякой мелочёвки. Во втором и третьем секторах дела обстояли иначе.

Шикарное четырёхэтажное прямоугольное здание с украшательствами разного толка, выкрашенное в светло-бирюзовые тона, когда-то принадлежало высшему социальному сословию, а именно чете Нуттглехартов, которые ходили в милости у давнишнего Лидера Илейских Территорий и носили гордый титул айкорнов, наместников выданной Лидером земли. Спустя годы все владения семьи Нуттглехартов отошли властям Трезубца.

Сегодня Джулия изменила керамике и впервые за долгие месяцы устроилась за чистым холстом, установленном на мольберте в рекреационной комнате. Рядом лежали смешанные краски, стоял стакан с водой. И больше никого. Четверть часа девушка сидела неподвижно, вглядываясь в белизну. Потом она макнула кисть в воду, провела ею по краскам и прикоснулась к холсту. Получалось именно то, что Джулия задумывала. Синий смешивался с красным, зелёный с фиолетовым. Джулия не спешила придавать очертаниям конкретную форму или внести смысл в детали, она просто водила кистью, подчиняясь внутреннему голосу, следовала за воспоминаниями.

-- Не помешаю? -- внезапно спросил кто-то за спиной Джулии. Она встрепенулась, резко обернулась, глаза наполнились беспричинной яростью.

-- Простите, я напугал вас, -- потупил взор высокий худой темнокожий парнишка в серо-голубом халате. В правой руке он держал швабру, в левой ведро с мутной водой.

-- Приду потом, -- сконфузился парень и поспешил уйти.

-- Подожди, -- остановила его Джулия, -- ты уборщик?

Парнишка кивнул.

-- И всё? Больше ты ничем не занимаешься в этом месте?

Теперь он отрицательно помотал головой, раздув свои пухлые щёки.

-- Звать тебя как? -- спросила Джулия, отвлекшись от мольберта.

-- Алан, -- глухо пробурчал уборщик.

-- Меня Балай, но ты можешь обращаться ко мне как-нибудь по-другому, -- Джулия призадумалась и спросила, -- какое женское имя тебе по вкусу?

-- Не знаю, -- стеснительно протянул Алан.

-- И всё же?

-- Мирра, -- решился Алан.

-- Так зовут твою девушку?

-- Нет, -- снова покраснел парень.

-- Почему тогда Мирра?

-- Мою бабку так называли в нашей деревне, -- робко ответил Алан.

-- С ней всё хорошо? -- насторожилась Джулия, ей не хотелось заводить знакомство с неловкости.

Алан кивнул:

-- Да, она ждёт меня. Но ты не похожа на неё. Просто Мирра мне нравится. И всё. Мирра нравится, ты пока что нет.

-- Замечательно, -- улыбнулась Джулия, -- тогда буду стараться, чтобы понравится такому красавчику, как ты.

Алан улыбнулся.

-- Мне никто такого не говорил, все считают меня уродом, -- в очередной раз смутился парень.

-- Вот видишь, я уже лучше многих хотя бы потому, что я в чём-то стала первой. Понимаешь?

-- Да, понимаю.

-- А теперь расслабься и расскажи мне о себе. И брось ты уже эту кривую швабру, она тебе не подходит, -- настояла Джулия, усадила Алана за стол и принялась выспрашивать о его жизни, о том, как он попал в Нуттглехарт, обо всём на свете. Разговорившись, они пропустили обед и только к ужину осознали, что проголодались. Алан совсем раскрепостился, много смеялся и даже пытался быть милым.

Раз в день Джулия посещала кабинет психотерапевта, который пытался залезть в её голову и вытряхнуть оттуда, как из дамской сумочки, подробности личной жизни, отыскивая причины её странного поведения. Психотерапевтом был тот молодой, симпатичный брюнет, который допрашивал её на следующий день после прибытия в клинику. Когда Джулия узнала, что доктора зовут Карл, она не сдержалась и захохотала.

-- Что смешного? -- недоумевал Карл.

-- Простите, доктор, -- с трудом сдерживая смех, извинилась Джулия, -- просто вы не похожи на Карла.

-- Почему?

-- Для меня Карл -- это такой старинный, вечно брюзжащий дедок, дорожащий своим старым мягким креслом, сидя в котором он изо дня в день таращится в ТВ-панель и снова что-то бурчит себе под нос, проклиная всё современное.

Карл применял гамму разнообразных методов. Прибегал даже к гипнозу, но все показатели в итоге смешивались, путались, приводили врача в тупик с выставлением окончательного диагноза. Джулия казалась абсолютно нормальной и очень разумной девушкой, умной и неплохо образованной. Однако ночные припадки, бред, потери памяти, приступы короткой маниакальной неконтролируемой замкнутости -- всё это мешало её лечащему врачу выписать девушку. И с каждым днём Джулия становилась грустнее. Прошёл долгий месяц, на землю Илейи стал падать снег -- начинался Сезон холодов.

Пять дней Джулия работала, а шестой и седьмой посвящала картинам. Её полотна, их у Джулии набралось пять штук, пользовались успехом. Даже обслуга отмечала, что в них есть что-то неуловимое, чего сразу не разглядишь.

-- Глубокая абстракция, борьба и внутренние терзания, -- подмечал Карл, подолгу рассматривая некоторые работы Джулии, -- прекрасная техника, надо признать. Но смысла здесь нет, царит беспробудный мрак и повсеместный хаос.

Карлу Джулия нравилась. Более того, он пару раз предлагал ей выпить кофе в больничной столовой, поболтать на разные, не относящиеся к лечению темы. Но Джулия любезно отказывалась, предпочитая проводить вечера в компании Алана, который не на шутку к ней привязался. Они говорили о разном: касались искусства (чернокожий парнишка был на удивление начитан), истории, философии. У них имелось чёткое табу -- ни слова о политике. И они с радостью его соблюдали. А ночью, когда гасли лампы и все душевнобольные смиренно засыпали, Джулия думала лишь об Атласе. Что с ним? Здоров он или нет? Где он? Встретятся ли они вновь? Джулия признавалась себе, этот самоуверенный, высокомерный дуб пленил её, но она поняла это не сразу. И удивительно, но она совсем не жалеет, что отправилась с ним в эту рядовую поездку. Из-за происшествий, которые до сих пор Джулия считает реальными, но произошедшими будто-то в другой реальности, она оказалась в психушке, лишилась любимого. Но ей почему-то хорошо. Лишь изредка побаливает не душа, но тело. Живот, грудь, стучит в висках. После обследования врачи уверили её, что она абсолютно здорова физически, и все её боли имеют психосоматический характер.