Кроль ничего не понял и затеребил приятеля за рукав - пойдём же скорее!
Но Гусь уставился на Пелону. Его уши, обсыпанные веснушками, шевельнулись. Это был знак предельного внимания.
- Ты хочешь сказать, что помощь бездомным и неимущим, с одной стороны, благородство, а с другой - нарушение порядка?
Кроль от досады сплюнул длинной струёй. Он терпеть не мог, когда Гусь вместо дела начинал трещать о чём-то непонятном.
Пелона не ответила. Она перевела взгляд на Кроля, и её глаза под отёкшими красными веками сверкнули.
- У меня в печи сушатся пастилки. Вкуснее не бывает. Угости, Кроль, своего отца и его друзей. Да сам не вздумай попробовать. Я сосчитаю лакомство - не обманешь. Да ещё скажи, что пастилки мужскую силу делают подобной жеребячьей.
Кондитерша звякнула ключами в кармане фартука и направилась к двери. Гусь и Кроль не были бы самими собой, если бы не заглянули в окно кухни. Пелона щедро посыпала пастилки сахаром. Даже через стекло приятели почувствовали необыкновенный аромат. "Морская лилия!" - ахнул Гусь. Кроль сглотнул избыток голодной слюны и потёр заурчавший живот. Кондитерша переложила лакомство в кожаный мешочек и вынесла его приятелям.
- Самим - не сметь дотрагиваться, - приказала она. Зная, что городской молодняк предпочитает не слушать взрослых, поступать наоборот, попробовала припугнуть и добавила: - Умрёте в страшных мучениях.
Тут даже до Кроля что-то дошло, и он призадумался. Ненавистный отец, который приучил свою свору шпынять старшего сына, а младших детей - издеваться над ненужным в семье и унижать его... Да может ли Кроль назвать начальника стражи отцом? Пускай отведает пастилок!
Приятели скрылись в темноте узкой улицы, а Пелона поплелась в дом. Гусь вдруг дёрнул приятеля за куртку - стоять!
- Чего ещё? - недовольно спросил Кроль. Он был непривычно серьёзен и угрюм.
Гусь без слов повернул назад.
В доме кондитерши были настежь распахнуты окна, открыта дверь, а запах стряпни перебивал резкий, но упоительный аромат. Пелона сидела у стола, уронив голову на скатерть. Её пухлая рука безжизненно свисала, а на полу валялся разбитый стакан.
- Она бы не смогла жить такой же, как все, - пробормотал Гусь.
Всеобщее празднование уже выплеснулось за стены трактира. В палисаднике, в ярком свете из окна, ритмично дёргалась чья-то волосатая задница, в такт мужскому уханью раздавалось женское повизгивание. Распахнулась дверь, и на крыльцо на четвереньках, совсем голая, выползла самая молодая служанка. Её спутанные волосы закрывали лицо, крохотные острые груди были украшены синяками и укусами. Тощие бёдра в крови. Двое пьяных весельчаков, без штанов, в одних рубашках, вывалились следом, ухватили служанку за ноги и потащили назад, в самое пекло пира.
Кроль заинтересованно оттопырил губу, но Гусь сказал:
- Сначала угощение для твоего отца.
- А может, и этим? - Неожиданно Кроль кивнул на дверь трактира.
Но Гусь покачал головой.
Искать начальника стражи Исмуса нужно было в доме градоправителя. Конечно, не в самом богато украшенном здании, которое возвышалось над всеми строениями, а под полотняными навесами в саду. Приятели заторопились: нужно успеть, пока блюстители городского порядка не перепьются до недвижности башен и стен. И чуть не опоздали. Городская стража предавалась свальному греху среди опрокинутых столов и лавок. Кроль отыскал глазами своего отца, который возил на себе толстуху-молочницу и шипел ругательства сквозь сжатые зубы. Начальник стражи приподнялся на локтях и вдруг отвесил молочнице оплеуху, отчего она повалилась набок, вскинув ноги в полуспущенных чулках. Гусь подскочил к разъярённому неудачей мужчине и шепнул: "Вот пастилки от Пелоны. Для мужской стати". Исмус сгрёб угощение и затолкал в рот. Не успел прожевать, как затрясся, глянул на живот и радостно взревел. Молочница вновь оседлала его, несколько раз подняла и опустила поясницу, а потом закинула голову и издала звериный вопль, который перекрыл общий шум. Несколько красных лиц с безумными глазами повернулись к ней. Гусь проорал: "Пастилки для мужской мощи! От Пелоны!" Поднял валявшуюся чашу, высыпал отраву и сделал знак Кролю: "Бежим!" Приятели бросились прочь, не оглядываясь.
У Гуся было убежище за городскими стенами. Полуразваленный дом, в котором давным-давно жил палач, обходили стороной. Даже когда появился Вешатель и нужда в человеке, исполнявшем наказания, отпала, его бывшее жилище считалось проклятым. Гусь обитал в каменном подвале, куда не проникали зной, дождь или снег. Кроль оказался там впервые и с уважением оглядел лежанку, сколоченные из разномастных досок стол, два стула и сундук. Потом спросил:
- А что это за морская лилия, от которой все дохнут?
Гусь молча достал из сундука тряпицу с засохшими рогаликами, подачкой от Пелоны, налил из кувшина воды в единственную кружку, а потом спросил:
- Ты же с рожденья живёшь здесь, неужто не слышал о смерти колдуньи Лилии?
Кроль пожал плечами. Кто бы ему рассказал-то? Мать родами померла, а увечный крикливый малец стал ненужным. Но выжил всем назло. Слушать кого-то был непривычен, а вот напакостить - это да...
Гусь спросил:
- Зачем тебе старые байки? Может, в трактир - ещё успеешь.
Но Кроль несогласно оттопырил губу и взял кусочек засохшей выпечки.
Гусь сказал:
- Тогда слушай. Лилия считалась колдуньей, лечила, предсказывала, умела грозу с градом отвести, порчу водой отлить. Позвали её однажды в дом градоначальника - его дочь оцепенела, лежала в постели без движения и слов. Не ела и не пила. Колдунье не разрешили осмотреть девушку, потребовали вылечить шепотками. Лилия сказала, что больная непременно умрёт, так у неё расшиблен затылок. На все вопросы, как она это узнала, отвечала: "Я вижу". Градоначальник спросил: "Может, ты видишь даже того, кто это сделал с моей доченькой?" Лилия, не глядя на него, ответила: "Да". Её вытолкали за двери, а утром соседка, которая принесла колдунье молоко, нашла Лилию ослеплённой. Более того, у женщины был отрезан язык. Но отчего-то все люди, которые знали Лилию, стали грезить наяву и видели одну и ту же картину: градоначальник кричит на дочь, а потом толкает её изо всей силы. Девушка падает на угол мраморного стола. Градоначальник похоронил дочь, а колдунью приказал вывезти в море на день пути и бросить связанную в волны. Но скоро объеденный рыбами труп оказался на мелководье. Его не смогли зацепить баграми, не достали ныряльщики - тело тотчас распалось на мельчайшие части. Зато пловцы подняли много причудливых мелких ракушек, которые прелестно пахли и были тотчас названы морскими лилиями. Их отдали лекарю, он изготовил эссенцию. Кто её употреблял, погибал быстро и без мучений. Первой жертвой стал сам лекарь, затем его любопытные друзья. Говорят, что по приказу градоначальника эссенцию уничтожили. Но, видимо, не всю.
Кроль успел дожевать угощение и предположил:
- Вдруг в Пелонином доме ещё есть отрава?
Гусь пожал плечами, а потом поинтересовался:
- А зачем тебе?
Зрачок косого глаза Кроля неожиданно глянул прямо.
- А чтобы никому в этом городе легко не было, - сказал Кроль, поморщился и развёл руками - красноречием он не обладал.
- Вон оно что... - протянул Гусь. - Хочешь стать противником Вешателя. Он забирает лучших, а ты будешь морить худших. Например, свою мачеху, сводных братьев и сестёр. Кожевенника, который тебя выгнал за то, что ты перепутал краски, да ещё отцу нажаловался. Девицам, которые над тобой смеются. Так?
Кроль взял ещё один кусок рогалика и заработал челюстями. Кожа на его узком лбу наморщилась. Странный этот Гусь. Горазд задавать вопросы и болтать. Лицедей, одним словом. Интересно, а почему здесь его бросили одного? Вдруг он сам захотел остаться?
Гусь продолжил рассуждать:
- Я долго думал, зачем вашему городу Вешатель. Потом уяснил, что он поддерживает порядок: дюк должен гнобить вас налогами, поборами. Народ обязан вовремя помирать, потому что поля средь камней скудны и всех прокормить не могут. Главное - чтобы дюку и его двору хватило. Горожанам следует работать, защищать свой карман и стараться дотянуться до чужого. Помочь кому-то, спасти от голода и болезни - ненужные для порядка действия.
