Элиза наполнила водой стеклянный сосуд кофеварки и включила в сеть. Предоставив машине делать свое дело, она вернулась к столу и села.

— Обе мои тетки, — начала она, — были ужасно раздосадованы некоторыми вашими вчерашними подозрениями. После вашего ухода здесь произошел острый обмен мнениями. А так как каждая из нас, обитательниц этого дома, не очень-то горазда говорить… как бы это половчее выразиться…

На лбу Элизы появились морщинки. Казалось, ей трудно подобрать нужные слова. Констебль Илола слушал и воспринимал все с легким удивлением.

Чего следовало ожидать? И чего вообще хочет это милое создание?

Избегая взгляда сидящего напротив нее мужчины, Элиза рассеянно двигала рукой, лежавшей на столе. Когда она заговорила, на ее лице выступил легкий румянец:

— Поскольку в деревне продолжают упорно утверждать, что в нашем доме укрывается какой-то мужчина… и поскольку в свете вчерашних событий дело зашло так далеко, что его можно обвинить даже в кровавых злодеяниях, то Хелина и Селма решили полностью лишить эти слухи всяких оснований.

Илола удивленно моргнул глазами.

Он ничего не понимал. Но решил, что лучше всего дать высказаться девушке, не перебивая ее.

Длинные пальцы тонкой руки Элизы продолжали скользить по поверхности стола по мере того, как она говорила:

— Решено, что в дом будет взят посторонний человек… такой… нейтральный наблюдатель. Через него официальные власти смогут впредь получать когда угодно и какую угодно информацию. Это заявление моей тети Хелины.

От этих слов Илола стало немного не по себе. Кто другой, как не он, представитель официальных властей, задавал здесь вчера малоприятные и назойливые вопросы?..

Однако Элиза явно не собиралась говорить ему колкости. Она не случайно упомянула, что речь идет о мерах, предпринятых Хелиной. И все же на ум приходили всякие сомнения по мере того, как он слушал девушку.

А Элиза тем временем продолжала:

— Этот замысел легко осуществить. В нашем доме длительное время жила старая служанка… можно сказать, мебель, полученная по наследству. Ее зовут Хелена. Однако год назад Хелену препроводили в дом для престарелых…

В этот момент Элиза подняла голову. Взглянув на Илола, она заметила в глазах молодого полицейского тень сомнения и поспешила сказать:

— Нет, Хелену отправили туда вовсе не потому, что ее умственные способности стали слабеть. Какой бы свидетельницей она в этом случае была! Наоборот, Хелена Мякеля по-прежнему очень живая и подвижная особа с острым слухом и зрением. Короче говоря, в расцвете своих душевных сил. — Слегка улыбнувшись, Элиза продолжала: — Но ей стало трудно передвигаться… шаги замедлились… и поэтому она стала в некотором смысле обременительной в этом доме… во всяком случае, моя достопочтенная тетушка Хелина соизволила так охарактеризовать создавшееся положение. Поэтому ее и отправили в дом для престарелых.

Только теперь Илола стал постигать суть задуманной операции:

— Так что же, ее хотят вернуть назад, в дом?

— Именно так. Это соответствует общим устремлениям, так как Хелена не прижилась в доме для престарелых. От нее поступают грустные письма и весточки. И, по мнению Хелины, возвращение в дом Хелены не что иное, как наш подвиг милосердия.

Гримаса на лице девушки выразила ее подлинное отношение к этической стороне этого милосердного деяния. С такой же откровенностью она рассказала и о практической стороне этого дела.

— Основная цель возвращения Хелены заключается, конечно, в том, чтобы вернуть прежний блеск и прочность семейному щиту. Постоянно присутствовать здесь, быть в некотором роде привратницей. Но прежде всего мишенью для прицельных вопросов со стороны официальных властей. — Заметив досадливое выражение на лице Илола, Элиза пояснила: — Вы уж не обижайтесь… речь не идет о личностях. Но, сытая по горло клеветой и ложью, тетя Хелина намерена положить этому конец. И у тети Селмы тоже нет ничего против этого. Правда, она относится к этому делу более гуманно… не так утилитарно. Она полагает, что Хелене просто лучше жить здесь, чем в доме для престарелых. Ведь это место было на протяжении десятков лет родным домом для Хелены.

— Да… я понимаю.

— Мои тетки отправились по этому делу рано утром. И они намереваются привезти Хелену сюда уже сегодня… если, конечно, бюрократия и формальности позволят.

— Вот как.

До этого момента Элиза говорила размеренно и спокойно.

Заключение прозвучало несколько иронично:

— Несмотря на поздние годы, зрение и слух Хелены безупречны. Если же еще принять во внимание, что по характеру она бдительна, как горностай, то не исключено, что известное вам дело в самом недалеком будущем получит однозначное и безапелляционное признание официальных властей, а именно: поскольку орлиный взгляд Хелены не отыщет в этом доме мужчины, то, следовательно, такового… не существует.

Илола, по правде говоря, не знал, что и думать.

Безусловно, план Хелины Поррас был просто гениален. Это был нокаут всяким слухам. Но одновременно Илола подумал и о другом. Уж не собирались ли захлопнуть дверь конюшни тогда, когда лошадь выбежала из нее? Это пока еще не оформившееся и смутно маячившее подозрение привело к тому, что Илола бросил острый взгляд на очаровательную рассказчицу.

Поле боя нужно было расчистить.

И сейчас для этого представился подходящий момент, который, возможно, никогда не повторится. Конечно, было бессердечно оказывать давление на Элизу теперь, когда она оставалась без резервных оборонительных сил. Хотя внешне девушка выглядела бойкой, Илола чувствовал, что внутренне она хрупка и ранима.

Прочь сантименты!

Илола собрался с духом и выпалил:

— Вполне может быть, что мужчины, о котором идет речь, здесь уже нет. Однако это не исключает возможности, что он квартировал здесь раньше.

На щеках Элизы вспыхнул румянец.

Она выпрямилась и быстрыми шагами направилась к тому самому буфету, около которого вчера вечером хлопотала Селма. Открывая створки буфета, она, стоя спиной к Илола и не оборачиваясь, резко сказала:

— Этот вопрос, кажется, был исчерпан еще вчера!

Илола чертыхнулся про себя.

Он с трудом удержался от вздоха, который стремился вырваться наружу.

Впереди опять стена!

Тысяча чертей!

А может быть, подозрения все же напрасны? Элиза несомненно была самым слабым звеном в этой цепи. В ней не было ни стойкости Хелины, ни спокойной уверенности Селмы. Так размышлял Илола, вступая сегодня в этот дом, и, застав девушку одну, почувствовал тайную радость. А может, вернее сказать: вероломную радость.

Он попытался разорвать цепь.

Но она не разорвалась!

Элиза молча накрыла на стол. Кофе был отличным, а домашние булочки — рассыпчатыми, но застревали у Илола в горле.

Ничего себе, хорош гость!

Когда Элиза наливала вторую чашку, Илола решился, ибо между ними возникла стена молчания и ее следовало сломать. Не найдя ничего другого, Илола сказал, опустив голову:

— Сожалею…

— Ничего.

И если голос Илола был унылым, то короткий ответ Элизы прозвучал как отзвук какого-то тайного горя.

— Поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Илола.

— Давайте.

Как ни странно, лекарство подействовало. Нехотя начатая беседа обо всем и ни о чем приняла затем приятный и непринужденный характер. Они стали говорить о защите природы, и случилось так, что те самые погубленные березы, которые стояли сейчас в лесу, навели их каким-то незримым образом на этот разговор. Однако непринужденная беседа длилась недолго. Внезапно Элиза прервала ее:

— А знаете что!

— Что?

— Вчера вечером я побывала на месте происшествия.

— Неужели?

— Нет, не из любопытства… Мне не давали покоя те березы. Я знаю эти места с детства… А наступившие майские ночи так светлы и прозрачны. И я отправилась туда, когда мои тетки уже уснули.

— Неужели не было страшно?

Элиза тряхнула головой. Волосы, собранные под красной лентой, всколыхнулись волной.