— Эй, сударь, много мы ищем, да мало находим, — афористично отозвался второй старик.

— Правильно говорите, господин Санду, — подхватил первый, — а все из-за того, что до нас больше дела никому нет. Может быть, и мы видели кое-что, но одних вызывали, когда шло следствие, а других почему-то нет. А если б даже нас и спросили? Мы б ответили на заданные вопросы, и все. Зачем самим соваться со своими рассказами? Нам было сказано: «Отвечайте, о чем вас спрашивают». Я б, к примеру, так и поступил. Ни о чем бы своем не заговорил. Как в армии: молчи, если не спрашивают. К тому ж перед ними и заробеешь.

— Но, — обратился к Санду Армашу, — вы-то что-нибудь в ту ночь видели?

— Я ничего особенного не видел, потому лежал в тот вечер в кровати. Не совсем хорошо себя чувствовал.

«Ну и не везет! — поморщился Алек. — Нашел человека, страдающего бессонницей, а он додумался валяться в кровати именно в ту ночь». Все же он попытал счастья:

— Ничего особенного. Значит, что-то вы видели?

— Э, пустяки. В окне Флореску — как будто так звали покойного — около девяти вечера загорелся свет. И я видел его самого через тонкую занавеску.

— Он в комнате был один?

— Думаю, один. Потом после девяти свет погас.

— Лег спать, наверно?

— Не думаю. Скорей всего вышел, потому что после двенадцати, когда я поднялся принести стакан воды — запить таблетки, я снова видел его против освещенного окна. Он как раз задергивал занавеску, только другую, потолще, через которую с улицы ничего не видно.

— И вы в самой комнате так ничего и не успели заметить?

— А меня она не интересовала. Я отвернулся от окна и пошел к кровати. Но не думаю, чтоб он лег спать в десять, а два часа спустя снова зажег бы свет и плотно закрыл окно другой шторой, массивной.

— Да, несомненно, вы правы. Он ведь обычно зашторивал вечером массивные занавески?

Санду вздрогнул.

— Э, дьявол! Вот невидаль, а я об этом и не подумал. Да, друг мой прав: все дело в том, о чем вас спрашивают и как спрашивают. А меня никто не спросил, и, значит, вот невидаль, я никому об этом не сказал.

— Вы хотите сказать, что обычно он зашторивал только тонкие занавески? — прервал его Алек.

— Конечно, Никогда он не закрывал окно теми, толстыми. Живет на третьем этаже, здание во дворе, так что с улицы, как бы то ни было, не очень-то что-либо видно. Только мы из своего дома, что через дорогу, могли бы, скажем, что-нибудь заметить, но расстояние между нашими домами большущее. Так что даже нужды нет в толстых занавесках.

Алек подумал: «Возможно, Флореску не трогал в тот вечер толстые занавески. Потерпевший не…»

— А еще какие-нибудь окна были тогда освещены? — спросил Армашу.

— Да, как будто, по-моему, вон те два окна, слева, — и старик указал на них протянутой рукой.

— А вы не знаете, когда в них погас свет?

— Не знаю, мне самому захотелось спать. Да и поздно уже было. Перевалило, думаю, за двенадцать с половиной. И я сразу уснул..

Алек улыбнулся. Он знал, кто живет за теми двумя окнами, слева. Поговорил со стариками еще о разных пустяках и затем попрощался. Прошелся по улице вверх и вниз, прикидываясь человеком, который кого-то поджидает, чтобы не вызывать у стариков подозрений. А когда убедился, что старики о нем позабыли, незаметно юркнул в дом напротив. Бегом поднялся по лестнице и прямо вошел в комнату Флореску. Майор ждал его и угрюмо спросил:

— Ну, вдоволь наговорился со стариками? Я любовался вами через окно целый час.

— Это была милая и поучительная беседа. Гораздо приятнее той, что вел потерпевший с лицом, находившимся у него в комнате в полночь.

Майор подозрительно посмотрел на Алека и спросил:

— Сенсационные новости от стариков? Трудно поверить.

— Сенсационных в самом деле нет. Но интересные есть.

— Говорите ясней. Бросьте свои шарады.

— Оказывается, у Андрея Флореску были и другие друзья, помимо тех, кто нам известен. Кажется, их было двое, и виделись они с Андреем довольно часто. Их надо искать, потому что на нашем учете их нет. Отыщем, и все решится само собой.

— А если мы их уже знаем?

— Нет. Я перебрал в памяти всех, с кем имел удовольствие беседовать. Эти двое — что-то новое. Есть, возможно, и еще один человек, которого я, может быть, спутал с близким другом Флореску, тоже художником. Стало быть, кое-что новое, если не решающее.

— Да. В самом деле интересно. Но что это нам дает?

— Вы себе даже не представляете. Теперь я не буду преследовать преступника, я буду искать его цель. О ней мы пока еще ничего не знаем. А после, если позволит время, нащупаем и преступника.

— Опять шутки, Алек! Вы что, спортсмен? Что вас интересует: состязание или преступник?

— Почему совершено это преступление? Из мелочных побуждений? С целью наживы? На почве ревности? Или дело обстоит посложнее? Где мотив преступления? Он должен быть. Неважно, что сейчас я его не знаю, он существует вне меня. Ясно: причина убийства есть, если подходить к ней с точки зрения тех, пока еще неизвестных лиц. Ибо ее нет, если взглянуть на дело глазами граждан, которых мы уже знаем.

— Софистика, дорогой мой. В вашем рассуждении ценно только одно: все опрошенные невиновны. Или не представляются нам виновными.

— Последнее ваше уточнение мне понравилось. Но представьте себе преступление: Андрей приходит домой около девяти часов. Примерно в десять ему звонят по телефону, он одевается и уходит. В полночь возвращается, зажигает в комнате свет и зашторивает окно. Причем не полупрозрачными занавесками, но массивной шторой, которой раньше никогда не пользовался. Я предполагаю, что не сам он додумался до этой идеи. Ее подсказал ему находившийся с ним человек, чтобы случайно никто не увидел его у Флореску. Затем последовала беседа. Вероятно, содержание ее не устраивало собеседника Андрея, так что в миг рассеянности художника гость неожиданно обхватил его шею ремнем или чем-то другим. А может, воспользовался сонным или нетрезвым состоянием художника — не исключено, что они вернулись из ресторана. Затем он сильно сдавил горло Андрею. Уверенно и хладнокровно. Пьяный художник не мог оказать сопротивления… Вот и все. Преступнику остается спокойно пробраться на улицу и незаметно исчезнуть. Это произошло, видимо, во втором часу ночи, а не в первом. Почему я так думаю? У одного местного старика, рассказавшего мне кое-что интересное, есть допотопные часы, по ним он и отсчитывает время. Сегодня, когда я бегло взглянул на них, они отставали по меньшей мере на полчаса.

— Предположим, вы правы, — поддержал майор. — Но откуда вы знаете, что Андрей был так сильно пьян, что даже не смог реагировать на нападение?

— Видите ли, при вскрытии трупа вы обнаружили наличие в организме алкоголя, но не придали этому никакого значения. Количество выпитого было ничтожно, оснований коррегировать поведение убитого не было. Но вспомните шоферов. Немножко алкоголя, и быстрота рефлекторных реакций снижается… И я думаю: будь Андрей совершенно трезв, он оказал бы более сильное сопротивление, но и так — а теперь внимательно, внимательно слушайте — многое слышать могли и соседи слева, которые в тот поздний час не спали.

— Какие еще соседи? — грозно вопросил майор, прерывая речь Алека. — Уж не эти ли тихие раззявы, супруги Элефтерие?

— Они, — кротко потупил глаза Армашу, — и приведите их. Да, чтобы не забыть… Дверной замок «Ялле» взломали не с улицы, а изнутри. Преступник хотел, чтоб мы подумали, будто он не был знаком с потерпевшим. Он срежиссировал неудавшуюся попытку банального грабежа. Да, ему не надо было ломать замок. Он вошел сюда вместе с Флореску.

— Значит, так называемые супруги Элефтерие еще не спали в двенадцать часов ночи? — тихо, пытаясь подавить в себе лютый гнев, спросил майор.

— Нет, хотя я и понимаю, как это необычно для людей, столько проживших бок о бок. Два окна, расположенные левее этой комнаты, были в ту ночь освещены. Кто там живет? Элефтерие. Да, и, если они дома, приведите их. Я хотел бы побеседовать с ними в комнате, где был убит Флореску.