Итак, я поселился у бабушки Агафьи и сразу же погрузился в однообразную, но приятную рутину летнего отдыха. Погода стояла жаркая и сухая. Озеро пахло водорослями и лениво млело в пологих берегах. В июле ночи еще коротки, но уже задолго до рассвета, наскоро проглотив кринку молока, я копошился у лодки, нагружая ее потертыми, но исправными орудиями производства. Тут были три удочки и четвертая «щучья» с большим поплавком и крепкой лесой, банка с червяками, подсачник, коробка с запасными крючками, лесками, грузилами и разной мелочью, прикормка и ведерко для рыб, черпак, старый пиджак на случай дождя и вместо якорей два тяжелых камня на длинных веревках.

Озеро дымится в предутренней мгле, а рыболов уже сидит на выбранном месте, раскинув свои удочки, и напряженно всматривается в еще плохо различимые поплавки. Лучший час охоты! Проспишь его — потеряешь половину удовольствия и добычи.

Вот поднимается солнце. В эту минуту оно похоже на только что начищенный самовар бабушки Агафьи. Проходит час, два, три — становится тепло, потом жарко, клев ослабевает. Рыба уходит к берегу, в тень лопухов и горошницы. Пора подвинуться за ней, переменить место. Но вскоре и сам рыболов начинает подумывать о тени; от зноя и сверкания воды клонит ко сну — время ехать домой. Солнце пылает как печь. Вот-вот все озеро и бесчисленные рыбы в нем превратятся в громадный котел с ухой.

В прохладной избе бабушка Агафья кормит меня обедом, а если ее нет дома, то я сам достаю ухватом из печной утробы горшок с ухой, жареную рыбу на сковородке, латку с картошкой в сметане, и если бы вы знали, как все это вкусно! После обеда надо поспать, чтобы с обновленными силами отправиться на вечернюю ловлю. Возвращаешься домой после заката. Ужин. Краткий сон, и все повторяется с начала.

Не подумайте, однако, что это скучная жизнь. Нет, каждый день приносит что-нибудь новое, приходится считаться с ветром, солнцем и дождем, а также и с капризами рыб.

Да и с озером быстро не ознакомишься. Там на дне свои равнины, овраги и холмы, свои леса и песчаные пустыни. В тихую погоду изучаешь склоны сухменей — подводных холмов и плоскогорий, и стараешься ловить поглубже. На ряби ловишь смелей — рыба не так боится поплавка, да и к тому же он все время подергивает насадку. При сильном западном ветре я еду под защиту полуострова, а если ветер дует с востока — располагаюсь близ дома. Вчера здесь брала на хлеб крупная плотва, а сегодня она не клюет и на червя. Стараешься угадать, куда она ушла, делаешь разные предположения, пытаешься думать по-рыбьи, ищешь ее в другом и третьем месте.

Много интересных событий происходит на озере. Около травы щука гоняет мелкую рыбешку, которая внезапно фонтаном вылетает из глубины на воздух и с дождевым плеском шлепается обратно в воду. Иногда и сама хищница с разбега выпрыгивает из воды как темная чурка, чтобы через секунду с шумом исчезнуть в глубине. Тогда по воде далеко расходятся круги.

На плесе плавно покачиваются белогрудые чайки. Иногда утиный выводок проплывет совсем близко от лодки, На мелких местах у берега видно, как беззубки и перловицы, став на ребро, медленно проделывают свои траншеи в мягком чистом песке. Они живут бесшумно, как и улитки, а передвигаются не быстрее минутной стрелки на карманных часах.

Изредка на озере появляются люди: проплывут на больших челнах рыбаки с неводом или колхозная молодежь после дневных трудов отправится с песнями на противоположный берег. Иногда в свежую погоду заглянет и парусная лодка с дальнего конца озера.

Нет, нельзя сказать, что дни похожи один на другой. Каждый из них сам по себе и не повторится больше. А когда начинается осенняя охота, воздух содрогается от выстрелов, и спугнутые утки в стремительном беспокойном полете чертят мгновенные дороги на бледном небе.

Выпадали, конечно, и плохие дни — холодные, с дождем и северным ветром. Ну что же, я не огорчался, вволю спал, чинил удочки, заготовлял новые лески, копал впрок червей, а вечером подолгу сидел с бабушкой за самоваром, и она неторопливо рассказывала мне о старой и новой жизни.

Теперь вы знаете, как я жил прошлым летом. Слушайте дальше.

Однажды я возвращался домой после вечерней ловли. Солнце уже зашло. Вода была, неподвижна, как алое перистое облако на западном склоне неба. С берега пахло свежескошенной травой. Лениво мычали, расходясь по хлевам, только что вернувшиеся с выгона коровы. Мое ведерко было наполнено до краев блестящей, серебристой плотвой. Кроме того, на дне лодки лежала небольшая щучка. Я славно половил, проголодался, предвкушал ужин и отдых.

Когда лодка приблизилась к берегу, я заметил в наступающих сумерках небольшого пестрого кота, деловитой рысцой трусящего с прибрежного холмика навстречу мне.

У берега было совсем мелко; засучив штаны, я вылез из лодки. Котик с достоинством поджидал меня у кромки воды. Как только я вытащил нос лодки на песок, котик легко вскочил на нее, скользнул по мне прищуренными глазами и с тем же деловитым видом, карабкаясь по веслам и скамейкам, направился прямо к ведерку с плотвой. Там, приподняв мордочку и обнюхав рыбу, он ловко подцепил лапой плотичку, взял ее в рот и той же неторопливой рысцой побежал обратно на берег, не обращая на меня никакого внимания. Отбежав немного от лодки, он спокойно приступил к ужину. «Самостоятельный котик!»- подумал я и прежде всего отнес домой рыбу.

Когда я вернулся за удочками, котик уже окончил свою трапезу и сидел на траве, неторопливо облизываясь. Вспомнив собственные привычки, я подумал: «Теперь ему, наверное, хочется пить. Не пригласить ли его к себе?»- и сказал:

— Кс-кс, идем пить!

Котик прищурился, встал и последовал за мной. Теперь он не бежал, а шел. Вид у него был независимый. Поставив удочки в сенях, я предупредительно открыл котику дверь в горницу, и он не колеблясь переступил порог моей комнаты. Я начинал уважать его. Достойный, уважаемый котик!

Тем временем стемнело. Пришлось зажечь свечку. Бабушка принесла мне творогу со сметаной и кринку молока, а рыбу унесла. Котик пристально следил за бабушкой. Я налил в блюдечко густого теплого молока, поставил на пол и сказал:

— Пей и будь здоров!

Повторять не пришлось. Мы ели, пили и не мешали друг другу праздными разговорами.

Котик кончил ужинать раньше меня, вскочил на лавку и, замурлыкав, ткнулся головой под мой локоть. Мне стало приятно. «Славный котик,- подумал я,- воспитанный и ласковый». Здесь я внимательно рассмотрел его.

Мне показалось, что ему около года. Уже не котенок, но еще и не кот. А ребрышки можно было без затруднения пересчитать, и я думаю, что он весил не более 750 граммов. Ну, может быть, 800. Трехцветная его шкурка была бело-желто-серая, а глаза, как и полагается, зеленые с черными крапинками. В целом котик был светлый, но с темным хвостом, пестрой попонкой, пестрой мордочкой и недоделанным чулком на правой передней ноге. Брюшко, грудь и лапки сияли горностаевой белизной. Усы — длинные, белые, нос — обыкновенный, розовый.

Вот каков был этот самостоятельный, достойный, уважаемый котик! Он мурлыкал, а я легонько пересчитывал ему ребрышки.

В это время бабушка внесла самовар. Котик соскочил на пол и медленно направился к моей постели, потягиваясь на ходу. Там он тотчас же свернулся калачиком на одеяле и уснул.

Выпив семь стаканов чаю и добросовестно поговорив с бабушкой о плохом урожае картошки в связи с засухой и об окучивании картошки в разную погоду, и о копке картошки, и вообще обо всем том, что имеет отношение к картошке, я пошел спать. Бабушка также ушла на свою половину. Это была обстоятельная беседа, и оба мы устали.

Я быстро разделся, потушил свечку и осторожно влез под одеяло, стараясь не потревожить гостя.

Если б вы знали, как приятно вытянуть ноги после многочасового сидения в лодке, как сладок запах сена в тюфяке, как отрадна ночная тишина после беседы и знойного дня! Луна чертила серебристые прямоугольники на полу, в окно вливалась звездная свежесть.