Расклад власти на Палатинском холме изменился. Со смертью Гая и Луция Цезарей Август усыновил Тиберия (Луций необъяснимым образом погиб в Массилии во 2 г. н. э., Гай умер 21 февраля 4 г. н. э. от раны, полученной предыдущей осенью при осаде Артагеры в Армении). Отцу исполнилось шестьдесят шесть лет, а возраст «сына» приближался к сорока шести. Пойти на такую связь Августа вынудила не любовь к пасынку, а необходимость. «Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челюсти!» — такой вердикт, по словам Светония, вынес стареющий принцепс молчаливому, скрытному Тиберию. «Небезызвестно мне и то, что, по некоторым сообщениям, Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор», — отмечает автор. Август цинично оправдывал свои действия государственными соображениями. Шестью годами ранее, с запозданием узнав о вызывающей сексуальной распущенности своей дочери Юлии (и, вероятно, подозревая заговор), он изгнал ее из Рима и расторг брак со ссыльным Тиберием, не уведомив его об этом. Этот деспотический шаг представлял низшую точку в судьбе Тиберия. Апогея взлета он достигнет, когда получит полномочия трибуна на десятилетний срок (вдвое дольше обычного), что сделает его соправителем и наследником Августа.[74] В соответствии с династическими заботами «отца» последующие портреты Тиберия отражали их связь в трех измерениях, включая элементы его собственного официального облика. Такое физическое «родство» подчеркивало усыновление стариком более молодого человека: это была стратегия обеспечения преемственности, конечным бенефициаром которой будет Тиберий (Август не был обеспокоен возможностью его будущего колебания перед лицом такого громадного выигрыша). На первый взгляд жизнь будущего принцепса возвращается к первой фразе эпитафии Тацита: «Жизнь его была безупречна, и он заслуженно пользовался доброю славой, покуда не занимал никакой должности или при Августе принимал участие в управлении государством».[75] Его служба у Августа начиналась с военных поручений. Восстание в Паннонии продержало его на Дунае в течение трех лет, затем внимания потребовали неприятности в Германии.
«Первым деянием нового принципата было убийство Агриппы Постума», — гласит знаменитая фраза Тацита, начавшего отсчет противозаконным действиям Тиберия.[76] Август скончался 19 августа 14 г. н. э. в Ноле, Агриппа Постум умер чуть позже. Тиберий отрицал причастность к смерти своего пасынка. Четвертого сентября в Риме, сопровождаемый преторианской гвардией, он созвал собрание сената, чтобы обсудить характер похоронных почестей «отцу». На этом этапе он не позволял дискутировать относительно правопреемственности власти. Как и Юлий, Август был обожествлен, поэтому Тиберий, сторонившийся всяческих титулов, стал сыном бога. Смерть Агриппы Постума сделала его единственным наследником в империи: такое быстрое разрешение вопроса не могло не породить слухов. После длительных споров, в которых Тиберий уверял, что не сможет справиться с таким труднейшим делом — «Только уму божественного Августа была под стать такая огромная задача», — сказал он, по свидетельству Тацита, — он все же принял из рук сената все официальные полномочия Августа. Поскольку покойный принцепс взял на себя труд наделить преемника той же самой властью, Тиберий мог рассматривать подготовительные мероприятия как обязательные процедурные тонкости. Такой подход согласуется с его очевидным желанием на протяжении первых лет правления привлекать сенат к решению имперских вопросов (по словам Светония, «не было такого дела, малого или большого, государственного или частного, о котором бы он не доложил сенату: о налогах и монополиях, о постройке и починке зданий, даже о наборе и роспуске воинов или о размещении легионов и вспомогательных войск»). Кроме того, он поддерживал необходимость независимости мнений и действий со стороны сената, а также предложил выдвигать только четырех соискателей на должность претора на время своего правления, а не двенадцать, как было раньше. Это было заявление (которое Август одобрил бы) о том, что власть принцепса существует благодаря избранным представителям государства. Со временем будущие императоры станут копировать сомнения Тиберия с большей долей лицемерия и менее убедительными оправданиями. Позже никто не повторит вопрос Квинта Гатерия: «Доколе же, цезарь, ты будешь терпеть то, что государство не имеет главы?» В конце концов открытое признание в том, что выбор принадлежал не сенату, а новому принцепсу, стало излишним и по прошествии времени неоднократно оказывалось совершенно ненужным под властью военных.
Но если новый император искренне уклонялся от навязываемого ему величия, то сопровождавшие его войска нуждались в другой конституционной эволюции Рима. Они были лояльны только ему, их понятие пользы для государства воплощала фигура принцепса. Судя по рассказу Тацита, несмотря на колебания и возражения в сенате, Тиберий уже разослал письма в римские легионы по всей империи. Этот шаг подтверждает тот факт, что в армии практически была установлена гегемония Юлиев-Клавдиев. Мотивом Тиберия Тацита был «страх, как бы Германик, опиравшийся на столькие легионы, на сильнейшие вспомогательные войска союзников и исключительную любовь народа, не предпочел располагать властью, чем дожидаться ее».[77] С самого начала автор интерпретирует верховную власть не как служение государству, а как личное обладание, достойное того, чтобы бороться за него. В то же время он укрепил в умах читателей мнение о ревности Тиберия к своему племяннику. Господство семейной политики в римской общественной жизни объясняет несогласие Тацита с заменой системы выборных магистратов на единую власть наследников Августа.
На короткое время мысли Тиберия занимали как Германик, так и армия. Легионеры в Паннонии взбунтовались, услышав о смерти Августа, курьеры с новостями о восстании прибыли в Рим до первой встречи Тиберия с сенаторами.[78] Такие же беспорядки вспыхнули в легионах на Рейне. Поскольку ими командовал Германик, именно ему, а не Тиберию, рейнские легионы заявили о своей преданности. Они также потребовали увеличения денежного содержания и улучшения условий жизни. Германик успокоил волнения пустыми обещаниями. В театральной манере он угрожал убить себя и публично отослал из лагеря свою жену Агриппину, младшую дочь Юлии и Агриппы (и следовательно, приемную дочь Тиберия), и двухлетнего сына Гая, которого солдаты звали «Калигула» и который был талисманом легиона, а впоследствии станет наименее воинствующим императором. Несмотря на измышления Тацита, выступление легионов было похоже на провозглашение лояльности к наследнику Тиберия. Что примечательно, эта интерлюдия подняла репутацию как мужа, так и жены. В Паннонии порядок восстановил Друз, жестокий, пристрастившийся к выпивке сын Тиберия. В этой первой заграничной экспедиции Друз не получил ни одной особой награды, поскольку ему помогали префект претория Элий Сеян и контингент преторианской гвардии.
Примерно в 1614 году фламандский живописец Питер Пауль Рубенс написал двойной портрет Германика и Агриппины. Художник приближался к расцвету своего творчества. Он уже завершил картину «Избиение младенцев», навеянную событиями в Евангелии от Матфея, и «Признание Филопемена», сюжет которой основан на «Жизнеописаниях» Плутарха. Мыслями Рубенс вернулся в Рим, где провел несколько лет в предыдущее десятилетие. Именно здесь он начал собирать свою коллекцию древних камей — драгоценных камней с гравировкой. Этот двойной портрет супругов, на котором они изображены в профиль — Агриппина на первом плане, Германик на втором, — выполнен в стиле подобных камей.
