Полное восстановление территории Бельгии и репарации за счет одной Германии.

Восстановление Сербии с морским портом.

К Болгарии прирастает Македония.

Федерация русских народов в рамках республики. Объединение австро-венгерских югославов в автономное государство в рамках империи.

Обеспечение международного статуса Константинополя и проливов.

Гюйсманс основывает «Русский бюллетень». Для французского раздела собирается пригласить Лонге^{13}и Лафона^{14}. В ближайшее время отправится в Петроград.

Он просил меня телеграфировать вам до начала съезда в Бордо содержание вышеозначенных предложений. По прибытии сюда я говорил об этом с Пати^{15}, который, увы, кажется, очень занят и редко показывается на людях.

Пати сообщил, что накануне связь между Министерством вооружений и Петроградом прервалась, и единственно, как можно теперь связаться с вами — официальным путем (Посольство и Министерство иностранных дел) либо почтой (почтовый контроль).

Настаивать я не стал — Гюйсманс сказал, что он, со своей стороны, попытается сам передать вам письмо, текст которого пока еще обсуждается.

Отсутствие прямой связи с русской секцией министерства принуждает меня к определенной сдержанности в оценке деятельности некоторых французских должностных лиц, работающих здесь.

Генерал Ниссель крайне любезен со мной. Мы договорились, что он предоставит мне достаточную свободу, чтобы я мог поближе наблюдать за событиями и его информировать.

Мне вменяется ряд обязанностей. Вместе с полковником Гибером я занимаюсь паспортами, поставками спирта и платины. Я слишком занят в настоящее время этими поручениями, чтобы с пользой работать вне миссии.

Сегодня вечером встречаюсь с Жоржем Вейлем^{16}. В тот момент, когда Германия и ее агенты пытаются представить дело так, будто вопрос об Эльзас-Лотарингии по-прежнему является главным препятствием на пути немедленного мира, наш товарищ со своей точкой зрения рискует быть неправильно понятым и истолкованным здесь. Следует быть в величайшей степени осмотрительным. Я даже думаю, что он будет достаточно благоразумен и, по крайней мере на время, пока находится в Петрограде, замнет эту проблему на фоне комплекса вопросов, возникающих в связи с угнетенными народностями. Здесь у нас, к счастью, есть для пропаганды более благоприятные области.

Искренне ваш.

Дорогой друг,

Вчера я был у Плеханова в Царском Селе. Как вам известно, он очень болен. Он принял меня лежа в постели. Беседа была долгой. Попытаюсь точно изложить то, что он говорил.

«Уезжая из Петрограда, Альбер Тома говорил мне: „Оставляю Россию в состоянии тихой анархии“. Напишите Альберу Тома, что анархия обострилась, что она уже более не тихая, что завтра она станет жестокой, потом кровавой».

Плеханов считает, что «выступление» (по-русски в тексте. — Примеч. пер,) у провозглашенное большевиками, начнется в ближайшее время. Очевидно, что не между 20 (2) и 25 (7) октября, как объявляется, но в какой-то другой момент, предположительно до конца ноября (открытие Учредительного собрания).

Это вооруженное восстание будет иметь целью свержение Временного правительства и взятие власти большевиками, первым шагом которых станет, вероятно, заключение мира. Руководство большевистского движения разделилось по вопросу о своевременности этой акции. Ленин и Троцкий требуют выступления. Каменев, Зиновьев, Рязанов и большинство других лидеров хотели бы избежать его, опасаясь неудачи и еще больше, может быть, успеха. Они понимают, что слишком многое обещали, чтобы суметь все выполнить. Приход к власти продемонстрирует бессилие большевиков и разом приведет их к краху. Однако множество рядовых большевиков идут за Лениным и Троцким ко второй революции. Похоже, задержать взрыв уже невозможно. Плеханов убежден в его неизбежности и желает его страстно, настолько, что дал понять — и это он, чья щепетильная демократичность вам известна — что если выступление не начнется самопроизвольно, его следовало бы спровоцировать. Он, в частности, думает, что положение в стране будет ухудшаться впредь до тех пор, пока пропаганда большевистских банд — чудовищной смеси из утопических идеалистов, глупцов, нечестивцев, предателей и анархистов-провокаторов — будет продолжать отравлять фронт и тыл.

«Нужно не просто обуздать, но раздавить эту нечисть, потопить ее в крови. Вот цена спасению России».

Временное же правительство никогда не возьмет на себя почин в этом необходимом кровопролитии. Керенский более расположен к уступкам, чем к борьбе. Как Барту^{17}, ему не хватает того, чем обладал Дантон^{18}, и когда ему предлагают в пример Робеспьера^{19}, он только и знает, что улыбаться, — настолько устаревшей находит он параллель. Ни за что не возьмет он на себя ответственность за жестокие репрессии, если только не будет принужден пойти на это ради защиты самого себя. Его коллеги, за исключением министра продовольствия Прокоповича, страдают, кажется, тем же болезненным страхом перед мужественным поступком: «Духовные преемники ваших республиканцев 48-го, они — мечтатели, бунтовщики-говоруны, подручные Ламартина^{20}, впавшие в оппортунизм».

Вокруг них, во фракциях социалистов, социалистов-революционеров и социалистов-демократов, у кадетов, среди политических деятелей, стоящих на переднем плане, нет ни одного человека сильной воли. Ловкачи вроде Церетели^{21}, на которого крупно рассчитывали, предусмотрительно попрятались, чуть почувствовали приближение грозы.

Единственная надежда — Савинков^{22}, скомпрометировавший себя в деле Корнилова, политически рассорившийся с Керенским, но к которому министр-председатель сохраняет большую симпатию. Он один способен осуществить прекрасными якобинскими средствами дело очищения (не забывает ли Плеханов, что Савинкова финансирует Путилов?).

Не говоря о новых людях, которых завтра там и здесь поднимет на щит акт насилия, Савинков представляется многим — социалистам, кадетам, октябристам — спасителем, который либо придет на помощь Керенскому по просьбе последнего, либо займет место Керенского, если тот будет не способен организовать сопротивление большевикам, либо, в случае победы большевиков, возьмет на себя руководство единым движением против их партии. Таковы три гипотезы, к которым Плеханов приходит, анализируя факты, гипотезы, которые, разумеется, события могут опровергнуть.

Каковы материальные силы, на которые могут рассчитывать противоборствующие группы?

Большевизм всесилен — муниципальные выборы это доказали — лишь в Петрограде, Москве и в промышленных районах. Здесь, где начнется восстание, рабочий класс и большая часть гарнизона на его стороне. Однако сколько таких, кто видит в большевизме лишь предлог для отлынивания от работы, ослабления дисциплины, бегства с фронта, беспорядков, грабежа, саботажа «буржуа» или офицеров, и сколько их согласится выйти на улицы, рисковать своей жизнью? Немного, утверждает Плеханов.

Керенский — или если Керенский проявит малодушие, то кто-то вместо него — сплотит вокруг себя один-два гарнизонных полка, курсантов пехотной и артиллерийской школ и, наконец, несколько специально направленных в Петроград казачьих полков, то есть силу, много большую, чем та, которая необходима для разгона большевистских отрядов и уничтожения их руководителей.