В течение первых двух лет обучали чтению, письму, «христианскому добронравию»; изучался трактат «О должности человека и гражданина». Во втором классе обучали рисованию. В третьем и четвертом классах продолжали совершенствоваться в рисовании, изучали всеобщую историю, географию, землеописание Российского государства, постигали основы геометрии, механики, физики, естественной истории и латинского языка. В каждый класс малого народного училища определялся один учитель, в главном народном училище их должно быть шесть[185].
Открытие главных народных училищ в 25 губерниях намечалось на 22 сентября. Оно должно было сопровождаться торжественной церемонией. В Перми эта церемония выглядела так: утром 22 сентября «достопочтенная публика собралась у дома губернатора, откуда процессия, возглавляемая четырьмя прибывшими в Пермь из Петербурга учителями, за которыми следовали 25 мальчиков „в довольно длинных кафтанах и шляпах“, за ними по два депутата от дворян и от купечества, двинулась к соборной церкви, где была совершена торжественная литургия.» После этого огромная толпа людей под колокольный звон и пушечную пальбу направилась к зданию народного училища, где после молебна, прочтения «Устава народных училищ», а также речей директора и одного из учителей состоялось окропление класса священником, и учащиеся приступили к занятиям. После их окончания состоялся торжественный обед, салют из пушек и концерт. Со следующего дня началась будничная жизнь училища[186]. Она была не столь радужной, как ее изображали документы, адресованные учителям и ученикам.
Два года спустя после обнародования «Устава народных училищ» была предпринята проверка, которая обнаружила убогое положение новых учебных заведений. В 1789 году в главном народном училище Москвы числилось 346 учеников и только пять учителей. Малые народные училища отсутствовали в большинстве уездов губернии, а там, где они были открыты, не оказалось необходимого числа учителей. Занимавшие учительские должности учителя не отвечали предъявляемым «Руководством к учителю первого и второго классов» элементарным требованиям — духовные семинарии, из выпускников которых комплектовался учительский персонал, стремились освободиться от самых слабых семинаристов. Когда об этом стало известно императрице, она в рескрипте главнокомандующему Москвы Еропкину выразила недовольство по поводу «толь малого успеха в заведении народных школ в Московской столице» и «толь ограниченного числа учеников в школе». Приказ общественного призрения, в ведении которого находились училища, засуетился — в результате в конце года появляются в Москве три и в уездных городах четыре малых училища[187].
Любопытные бытовые подробности первых лет существования народных училищ сообщает автор статьи о постановке образования в Тамбовской губернии в конце XVIII века. Губернатором там был Г. Р. Державин, попечением которого 22 сентября 1786 года в Тамбове было открыто главное народное училище со 106 учениками, а в шести уездных городах — малые народные училища. Родители неохотно отдавали сыновей в школы, и по распоряжению губернатора полиция вылавливала в городах детей школьного возраста и принудительно определяла их в училища. Учителями были определены воспитанники духовных семинарий, не отличавшиеся ни знаниями, ни прилежанием, ни нравственностью, требуемыми «Руководством учителям первого и второго классов».
После отставки Державина школьное дело в губернии разладилось, что явствует из документов о состоянии малого училища в Козлове. Козловские учителя жаловались в Тамбов в 1791 году: «Уже наступил другой месяц, как мы, не имея от магистрата квартиры, живем в классах, чем, весьма много притесняя учеников, препятствуем преподаванию учения. Да и сами претерпеваем великую тесноту и, не имея средств порядочно расположить домашнее свое содержание, приходим от сего в великое разорение». Городничий Сердюков отправил встречную жалобу: «Часто в должные для учения часы я не заставал козловских учителей в классах, а шатающихся по городу лености ради. В ночное время не знаемо какие люди к ним ходят, и я уже третью квартиру им переменяю единственно по вздорному и развратному житию». Судя по жалобе учителя Якова Половневского, городничий решил усилить контроль за поведением учителей: «Он с наступлением сумерек не велит хозяину выпускать меня со двора, и каждую ночь полицейский унтер-офицер приходит осведомляться — дома ли я. А встретит меня городничий на улице, ругательски ругает».
Не менее колоритной была фигура попечителя училища, назначенного еще Державиным. После отъезда Державина распоясавшийся попечитель кричал, что все училища вредны и их надо закрыть, являлся в классы пьяным, бил палкою учеников, а учителей публично ругал. Его супруга однажды явилась в училище и грозила учителям: «Погодите, вот муж придет, не миновать вам тогда палочья»[188].
Затруднительно сказать, сколь типичной для страны была обстановка, сложившаяся в Козлове, но не подлежит сомнению, что создание сети народных училищ было сопряжено с преодолением немалых трудностей: не хватало не только учителей, но и учебников, школьных зданий и т. д. Тем не менее забота Екатерины о распространении образования заслуживает похвалы. До 1786 года в провинции отсутствовали начальные и средние учебные заведения. К концу же XVIII века в 45 губерниях России действовало 49 главных народных училищ с 7011 учащимися и 239 малых училищ с 15 209 учениками. В общей сложности в стране существовало всего 288 главных и малых народных училищ с 22 220 учениками и 760 учителями. Результат впечатляющий, если учесть, что дело начиналось с нулевой отметки[189].
К последним по времени акциям политики просвещенного абсолютизма относится Устав о повивальных бабках, обнародованный 20 сентября 1789 года. Эта частная акция, быть может, и не заслуживала бы упоминания, если бы она, как и Устав народных училищ, не носила всесословного характера. Пункт третий Устава предписывал повивальной бабке, обслуживающей роженицу убогую или «низкого состояния», не оставлять ее даже в том случае, «ежели в то время потребуется к какой богатой, почетной или знакомке своей ни под каким видом»[190].
Традиционный взгляд на политику просвещенного абсолютизма ограничивается анализом нормативных актов. Литературная и публицистическая деятельность императрицы обычно рассматривается изолированно, вне контекста проводимой ею политики. Мы же считаем необходимым расширить понятие политики просвещенного абсолютизма, включить в нее все те меры, которые предпринимались императрицей и были в конечном счете нацелены на совершенствование человеческой натуры, на борьбу с пороками, которым подвержен род человеческий. Если на Смольный институт возлагались надежды на воспитание новой породы людей путем изменения среды их обитания, где не было места порокам, то меры более позднего времени были направлены на устранение или смягчение пороков у людей уже сформировавшихся, на повышение их нравственного уровня, воспитание таких добродетелей, как патриотизм, милосердие, добросовестное отношение к выполнению служебных обязанностей, человеколюбие и т. д.
В одном из манифестов, опубликованных вскоре после восшествия на престол, Екатерина с неподражаемой эмоциональной силой изложила пороки подданных, которыми ей предстояло управлять. Она писала: «Мы уже от давнего времени слышали довольно, а ныне и делом самим увидели, до какой степени в государстве нашем лихоимство росло, так что едва есть ли малое самое место правительства, в котором божественное сие действие (суд. — Н. П.) без заражения сей язвы отправляется. Ищет ли кто место — платит; защищается ли от клеветы — обороняется деньгами; клевещет ли на кого кто — все происки свои хитрые подкрепляет дарами. Напротив того, многие судящие освященное свое место, в котором они именем нашим должны показывать правосудие, в торжище превращают, вменяя себе вверенное от нас звание судей бескорыстно и нелицеприятно за пожалованный будто им доход в поправление дома своего, а не во службу приносимую Богу, нам и отечеству и мздоимствам богомерзким претворяет клевету в праведный донос, разорение государственных в прибыль государственную, а иногда нищего делают богатым, а богатого нищим»[191].
