В конце концов, мадам Салиман сочла необходимым пресечь слухи о несовершенстве своих чар. Для этого она предприняла искусный и в то же время простой ход. На одном из дворцовых приемов, в ответ на дежурный вопрос главного королевского церемониймейстера о ее здоровье, волшебница разразилась печальной тирадой о том, что здоровье ее могло бы быть и получше, но она не хочет походить на свою предшественницу, которая прятала свой возраст за чарами. Ей, Салиман, нечего скрывать от людей.

Расчет ее полностью оправдался: главный церемониймейстер, не зря считавшийся первым сплетником при дворе, быстро довел до сведения обитателей дворца эти ее слова. Из столицы этот слух расползся дальше, постепенно дойдя до самых отдаленных уголков королевства... Вскоре после этого вопрос о профессиональной несостоятельности мадам Салиман как-то сам собой перестал быть предметом всеобщих обсуждений. С того времени авторитет главной королевской волшебницы был незыблем.

...Лучи солнца, стоящего в зените, щедро лились в окно, щекотали ресницы и звали к новым свершениям. Салиман неторопливо, с удовольствием потянулась и мысленно пробежалась по списку сегодняшних дел. Между прочим, у нее сегодня аудиенция... Надо поторопиться. Негоже было бы опоздать на такую знаменательную встречу.

Неужели он все-таки придет? Да, наверное, придет. Просто не сможет не придти... Еще бы ему не придти после того, как она завалила его королевскими повестками на все его фальшивые имена!

Размышляя о Хауле, мадам Салиман никак не могла решить для себя, чего ей больше хочется: чтобы он пришел или чтобы он не пришел? С одной стороны, ее неудержимо тянуло посмотреть на него снова - насколько он изменился за годы разлуки? С другой - ей было бы грустно вновь увидеть бывшего ученика, который значил для нее в свое время гораздо больше, чем просто ученик... Впрочем, в настоящий момент встреча с Хаулом была для нее не только личной, но и государственной необходимостью.

Когда-то ее, зрелую женщину, неудержимо влекло к этому одаренному и красивому подростку, так быстро превратившемуся в талантливого молодого волшебника и неисправимого ловеласа. Казалось, еще вчера она показывала своему пятнадцатилетнему ученику, как разогнать тучи и наколдовать хорошую погоду, и при этом с затаенным восторгом любовалась лучами солнца, играющими в его золотых волосах (заклятья, улучшающие внешность, давались ему особенно легко!)...

Но несколько счастливых лет, когда ничего не подозревающий о ее чувствах Хаул каждый день был рядом с ней, промелькнули как один миг. Он ушел во взрослую жизнь - и вот уже она с недрогнувшим лицом выслушивает насмешки придворных сплетников в адрес своего бывшего ученика. Во дворце обсуждают его наводящее ужас на обывателей диковинное жилище - Ходячий замок, его бурную личную жизнь, усеянную осколками разбитых сердец, его эпатажную и безумно притягательную для женщин внешность... И, что самое печальное, - его упорное нежелание использовать свои магические способности на благо короля и отечества.

Никто не посмел бы даже за глаза упрекнуть главную королевскую волшебницу в том, что она не сумела привить своему самому любимому и наиболее талантливому ученику должное уважение к короне. Но Салиман сама грызла себя за это, что было гораздо больнее... Чувство вины сплеталось в ее душе с чувством обиды. Она понимала, что сожалеет об этой непонятной причуде Хаула (назвать его дезертирство как-то иначе, более беспощадно, у нее не получалось!) не только и не столько потому, что король в его лице потерял видного мага. Гораздо сильнее ее удручала мысль, что Хаул больше не с нею. А ведь мог бы остаться при дворе и работать под ее началом в комитете... Но нет - он предпочел вольную жизнь без всяких обязательств перед кем бы то ни было! Понятное дело: ведь там, за стенами дворца, полным-полно молодых красоток - только выбирай...

От этой мысли у мадам Салиман вновь, как когда-то, защемило сердце. Отгоняя непрошеную тень былого чувства, она нетерпеливо позвонила в деревянный колокольчик. Звук был глухой и мягкий, приятный уху, но при этом достаточно отчетливый. В комнате тут же бесшумно возникли две горничные. По причине нелюбви хозяйки к громким звукам эти девушки носили не туфли на каблуках, а мягкие тапочки. Даже кружевные фартуки горничных были, вопреки традиции, не накрахмалены: мадам Салиман раздражало шуршание крахмальных одежд.

Горничные принялись сноровисто упаковывать свою госпожу, придавая ей товарный вид - во всяком случае, именно так виделся этот процесс самой Салиман, не чуждой легкого цинизма. И вот уже затянуты многочисленные шнурки корсета. И надета поверх обычных нижних юбок самая верхняя из них - парадная, с водопадом дорогих кружев по широкому подолу.

Настал черед платья. Для сегодняшнего торжественного случая главная придворная волшебница выбрала бархатное алое, с широкими кружевными манжетами. Дряблую шею ласкает стоячий воротник с отделкой из меха норки светлого оттенка "шампань", в тон золотистому кружеву манжет. Пышные седые волосы убраны в любимую прическу - тяжелый узел на затылке, затянутый тонкой тканью.

Ловкая горничная по ее приказу абсолютно бесшумно выудила из огромной шкатулки, битком набитой драгоценностями, те серьги, какие пожелала надеть госпожа - маленькие золотые капли, простые по форме, без всяких драгоценных камней. Эти серьги ей преподнес когда-то Хаул - свой первый в жизни гонорар он потратил на дорогой сюрприз для любимой наставницы. В тот счастливый день главная придворная волшебница, получив подарок, тут же надела его и с неприличным для ее возраста каким-то девичьим восторгом подумала, что будет носить эти серьги всю жизнь - сколько бы ей ни осталось этой самой жизни...

Но ей довелось носить их лишь год. Тот самый год, который прошел между выполнением Хаулом его первого в жизни заказа и уходом его из дворца на вольные хлеба. После того, как ее любимый ученик покинул дворец, мадам Салиман не прикасалась к этим серьгам - ей тяжело было на них смотреть. Но сегодня вновь пришел их черед...

И вот туалет главной придворной волшебницы почти завершен. С трудом держась на слабых ногах, хозяйка будуара встала перед трюмо, а горничные подняли за ее спиной другое, почти такое же большое зеркало - чтобы госпожа смогла оценить, как она выглядит сзади. Эта деталь привычного ритуала выглядит почти издевкой, ибо оценивать, как мадам Салиман выглядит сзади, кроме нее самой и ее служанок, уже давно никому не приходится: на людях она в последние годы показывается не иначе как в кресле-каталке с высокой спинкой...

Но традиция есть традиция, и немолодая женщина равнодушно посмотрела на свою чуть сгорбленную спину, обтянутую алым бархатом. Потом перевела взгляд выше, чтобы поглядеть, аккуратно ли уложена прическа - и сердце ее внезапно замерло: седина исчезла! Пышная корона волос вновь сияет золотистым светом, как в юности... Не веря своим глазам, мадам Салиман вгляделась в это чудо - и секунду спустя поняла, что глазам действительно не стоило верить: это лишь озорное майское солнце играло в ее серебристых волосах...

Вздохнув, мадам Салиман коротко взмахнула рукой - и сноровистые горничные тут же убрали зеркало прочь.

Глава 12. Зеркало в зимнем саду: старость

Последний штрих церемониального туалета главной придворной волшебницы - ожерелье из огромных сапфиров. Это сильнейший амулет, который мадам Салиман лично достает из большого ларца и надевает сама, не позволяя горничным прикасаться к нему.

В тайнике под центральным камнем этого пышного украшения спрятаны мелкие зеркальные осколки. Они - всё, что осталось от младенческого талисмана прежнего короля. Салиман давным-давно разгадала загадку уничтоженного артефакта и поняла, почему он защитил ее от смертельного удара мадам Бошер. Ведь она, Сивилла, носила ребенка короля! Охранный амулет спасал не ее, а того, в ком текла кровь его хозяина. Но мадам Бошер оказалась сильнее...