Через две недели, когда Сивилла немного оправилась от последствий дуэли, состоялся королевский суд над мадам Бошер - главная придворная волшебница обвинялась в государственной измене и убийстве королевы.
Сивилла выступала на суде свидетельницей обвинения. Она была потрясена, когда стража подвела к креслу в центре зала обвиняемую. Мадам Бошер можно было узнать только по одежде. Черное платье и гранатовые бусы остались неизменными - в отличие от их хозяйки, которая из надменной красавицы зрелого возраста превратилась в пожилую женщину с полубезумным взглядом. Огромное зеркало в простенке между окнами судилища бесстрастно отражало ее сгорбленную фигуру, вжавшуюся в низенькое неудобное кресло.
Свою вину мадам Бошер признать отказалась. Она упорно молчала, что бы у нее ни спрашивали, и лишь смотрела в никуда остановившимися глазами. Создавалось впечатление, что она вообще не понимает, что происходит вокруг. В ходе процесса Сивилле пришлось по указанию судейских несколько раз повторить свои показания, и каждый раз она внутренне готовилась к тому, что ей придется вытерпеть еще одну дуэль с мадам Бошер - теперь уже словесную. Но этого не так и не произошло.
Кроме самой мадам Бошер, возражать Сивилле было некому. Возможно, что третий участник событий, связанных с дуэлью - сын мадам Бошер, бывший распорядитель комитета - и вступился бы за мать, дав ложные показания. Но судьба не оставила ему такого шанса: дуэль, которая могла стать последней как для его матери, так и для ее молодой противницы, оказалась роковой для него самого.
Магическая отдача от столкнувшихся заклинаний ударила по обеим дуэлянткам. Главная придворная волшебница в результате воздействия этой мощной вспышки энергии утратила большую часть своих магических умений, превратившись в жалкое подобие самой себя - слабую ведьму с минимумом способностей. А Сивилла, которую защитил королевский амулет, сохранила свои магические способности, но потеряла ребенка...
Что же касается распорядителя комитета, то он погиб. Но не от волшебства как такового - отдача заклинания его не коснулась, так как он находился за пределами магического круга. Его нашли на полу у стены, с проломленным виском. Судя по всему, в решающий момент дуэли он шарахнулся от того, что происходило в магическом круге, споткнулся и упал, ударившись при этом головой о тяжелый напольный канделябр.
Еще до суда, как только Сивилла более-менее пришла в себя после дуэли, они с королем многое рассказали друг другу. Она ему - о дуэли, а он ей - о том, что произошло после. После чего его величество тоном, не терпящим возражений, сообщил Сивилле, что назначает ее главной придворной волшебницей. Впрочем, она и не собиралась возражать.
- У тебя красивая фамилия - Салиман! Главная придворная волшебница мадам Салиман... Звучит роскошно, не правда ли? - гордо улыбнулся король.
А затем поделился своими планами по поводу мадам Бошер. Он собирался казнить преступницу, отправившую на тот свет его мать и чуть не убившую его самого и его любимую женщину. Каково же было его удивление, когда Сивилла замотала головой и едва слышно произнесла:
- Не надо...
- Я не ослышался? Ты действительно хочешь сохранить ей жизнь? - гневно спросил король.
- Да... Мы с ней обе потеряли своих детей. Это достаточное наказание, - тихо, но твердо сказала Сивилла. Король покраснел, опустил голову и ничего не ответил.
Суд над государственной преступницей завершился чрезмерно мягким, на взгляд придворных, приговором (во дворце даже поползли слухи о слабохарактерности его величества и о том, что король подпал под влияние фаворитки). Мадам Бошер была сослана на болотистую пустошь в одной из отдаленных провинций без права покидать эту провинцию без особого на то разрешения короля. Кроме того, ей запрещалось применять свои колдовские способности - вернее, то, что от них осталось - к кому-либо, кроме себя самой.
В отличие от придворных, простой народ отдал должное поступку короля, сумевшего найти в себе силы не казнить слабую и несчастную женщину, несмотря на то, что она была убийцей его матери. Пожалуй, репутации монарха в глазах большинства его подданных недоставало именно такого штриха, как милосердие, а весомого повода проявить его молодому правителю всё как-то не подворачивалось. И вот такой случай наконец представился.
Когда о восторженной реакции народа на приговор мадам Бошер стало известно во дворце, придворные зашептались о том, что король, пожалуй, вовсе не слаб духом - скорее, наоборот, мудр не по годам. Действительно, мол, стоило бросить черни такую крупную подачку, чтобы избежать народного ропота в преддверии очередной войны...
Глава 11. Зеркало за спиной: иллюзия
- Мадам, пора вставать... - почтительно и мягко прозвучал над самым ухом юношеский голос. Главная королевская волшебница нехотя открыла глаза и лениво убрала с лица всклокоченную седую прядь.
По заведенному с некоторых пор обычаю, мелодичные голоса юных пажей заменяли ей резкий звон будильника - с возрастом она все хуже переносила раздражающие звуки. Иногда, во время заседаний военного совета, когда его величество взбудораженно доказывал что-то своим генералам, энергично тыча пальцем в красные флажки на карте, мадам Салиман ужасно хотелось собственноручно заткнуть рот этому венценосному юнцу - чтобы не слышать его резкого, лающего голоса, от которого у нее буквально раскалывались виски...
Что ж, ей удалось неплохо выспаться сегодня днем. В последние два десятилетия дневной сон был еще одним полезным обычаем, который мадам Салиман неукоснительно соблюдала, невзирая ни на что.
Майское солнце нежно гладило теплыми лучами стены будуара. На плотном шелке шоколадного оттенка распускались пышные белые хризантемы. При ярком солнечном освещении их изогнутые лепестки казались припорошенными золотой пыльцой... "Пыль веков", - подумалось о них женщине, расслабленно лежащей в постели. Иногда она ощущала себя такой старой и уставшей, словно прожила на этом свете несколько жизней подряд. Порой, под особенно дурное настроение, ей казалось, что коричневые стены ее будуара напоминают стены могильной ямы... Странно, но эта мысль, приходящая ей на ум довольно часто, никоим образом не вызывала в ней желания сменить интерьер этого уголка своих покоев. Возможно, оттого, что эта темное убежище идеально гармонировало с внутренним миром мадам Салиман. Чувство вины - оно ведь тоже глухого коричневого оттенка. А безнадежность - она белого цвета. Как ноль, как грань между мирами, как единение всех цветов, за которым - зияющая пустота...
Не оттого ли главную придворную волшебницу, казалось, совершенно не заботили те следы, какие время оставляло на ее внешности? Ее роскошные волосы слишком рано побелели, а некогда стройная фигура расплылась от малоподвижного образа жизни. Вот уже более десяти лет главную королевскую волшебницу почти не слушались ноги, и юные пажи возили ее по дворцу в большом удобном кресле на колесах.
Безусловно, она могла бы применить к себе заклинание молодости и выглядеть если не на двадцать лет, что было бы смешно и даже как-то неприлично, то хотя бы на свой нынешний возраст, а не казаться совсем уж немощной старухой. Да и больные ноги тоже можно было бы без труда излечить при помощи волшебства. Но мадам Салиман принципиально не снисходила до того, чтобы позаботиться о себе таким образом.
Это вызывало недоверие к ее колдовской силе у тех, кто плохо знал эту женщину, и недоумение у тех, кому своими глазами посчастливилось видеть, как мадам Салиман ставит мощные защитные чары на огромный воздушный корабль или одним сильным заклинанием поднимает с постели безнадежного больного.
Не только в кругу придворных, но и среди других жителей столицы и даже провинций неизменно находились желающие посплетничать о загадочной избирательности чар главной придворной волшебницы. Мол, она, обладая столь огромным могуществом, по непонятной причине не использует свои возможности для того, чтобы вернуть себе молодость и здоровье.
